Олег Шеин — о своем политическом будущем и кризисе «левой практики»

27 апреля один из видных идеологов «Справедливой России» (нынешняя «Справедливая Россия — За правду» (СРЗП)) Олег Шеин заявил о своем уходе с поста главы Астраханского отделения партии. Журналист «Ъ» Григорий Лейба поговорил с политиком о причинах такого решения, а также о его дальнейшем политическом будущем и судьбе левого движения в России.

— Вы заявили о том, что покидаете должность главы регионального отделения СРЗП, но останетесь ли вы ее депутатом в Астраханской областной думе?

— Я остаюсь депутатом, я остаюсь членом партии. Это хорошая партия, я отдал ей многое.

— Правильно ли я понимаю, что ключевой причиной вашего решения стало несогласие с глобальным партийным курсом?

— Если бы у меня были концептуальные расхождения, я бы из партии вышел. Я считаю, что в лице «Справедливой России» в свое время возникла левая демократическая сила, выступающая и за социальные права, и за свободы, я этим дорожу и покидать партию уж точно не намерен.

— Вы собираетесь в дальнейшем продолжать политическую карьеру в Астрахани или на федеральном уровне?

— Я собираюсь работать дальше в качестве депутата там, где сейчас нахожусь. Что до (будущих.— «Ъ») выборов, то мы с вами вообще должны посмотреть, что у нас останется от избирательного процесса. Здесь возможна развилка. Либо мы будем видеть абсолютную управляемость избирательного процесса, или мы увидим все-таки возврат к относительно конкурентным выборам. Потому ответ на этот вопрос будет определять, думаю, не только у меня, но и у большого количества других людей, отдавших свою жизнь общественным задачам, отношение к тем выборам, которые предстоят.

— Если будет реализован первый сценарий — управляемость процесса, видите ли вы свое место в такой политической конфигурации?

— В случае полной предсказуемости? Я думаю, что я не про полную предсказуемость. Вы говорите с человеком, который был организатором кампании «Народ против повышения пенсионного возраста». Я писал текст, который был размещен на change.org и который подписали 3 млн человек, мы создали комитет против повышения пенсионного возраста, постарались связать между собой различные активистские группы по разным городам. Эта кампания была не единичной — вся страна ее помнит.

Как вы находите, может ли человек, с подходами, которые я вам сейчас назвал, в рамках абсолютно контролируемого процесса исходить из того, что его участие в каких-то законодательных органах в интересах не только населения, но и истеблишмента?

— То, о чем вы сказали, и некоторые другие факторы, которые возникли в последнее время, позволяют некоторым наблюдателям говорить о кризисе левой идеи России в целом. Вы, как один из основателей масштабной левой политической силы, можете поддержать этот тезис?

— Нет. Есть серьезное отличие между Россией и другими странами бывшего социалистического пространства. В других странах — Польше, Венгрии, Украине и так далее — сам тезис о левой идее в рамках возобладавшего политического нарратива выглядит так: «Вот к нам приехали оккупанты, понасадили здесь свои социалистические порядки». В рамках этой политической модели левая идея рассматривается частью общества как антинациональная. Польша — яркий пример: есть консерваторы, либералы и очень слабые левые. В России такого нет. В России, напротив, предметом национальной гордости является советский период, никакая не Российская Империя. То, что является предметом национальной гордости, ассоциируется с тем, что называется социализмом. Ассоциативный ряд именно такой: рабочая революция, 1917 год, свержение самодержавия, космос, бесплатная медицина, образование и т. д. Поэтому уже на этом уровне левые идеи восприняты. Если мы с вами говорим про то, что в наибольшей степени беспокоит людей…

В наибольшей степени беспокоит людей никакое не завоевание Аляски, а хорошая заработная плата, нормальное пенсионное обеспечение, качественное бесплатное образование, доступная и качественная медицина.

То есть социальная повестка, которая достижима только при одном условии — это если в стране будет меньше неравенства и в стране будет другое распределение национального продукта. Переход от верхушки к работающему классу. Так мы переходим к внутреннему противоречию. А с чего бы это правящей верхушке, которая находится в списках Forbes либо неподалеку от них, свои капиталы отдавать населению? Мы за эти годы лишились права на забастовки, права на эффективный, защищенный профсоюз, права на выборы мэров городов, получили муниципальный фильтр на выборах губернаторах, фактически ликвидировано право на свободу митингов еще со времен коронавируса. То есть инструментов, позволяющих влиять на принимаемые решения, нет. С одной стороны, носители левых ценностей декларируют то, что действительно востребовано. С другой стороны, инструменты, позволяющие эти цели достигнуть, исчезают. И возникает сюжет, когда люди говорят: «Да от нас ничего не зависит! Мы здесь ни при чем». Это история фрустрации. История утраты людьми навыков и практики коллективных действий, потому что они, мягко скажем, крайне затруднены. Ну и с выборами вы тоже видите, что происходит. Трехдневное голосование, дистанционное электронное голосование и дальнейшие вещи… И это действительно формирует не кризис левой идеи, но кризис левой практики. И продуцирует сохранение того неравенства и бесправия, что есть сегодня. Есть кризис не левой идеи, а левого действия.

— Хоть какие-то механизмы политической работы в описанной вами картине мира вообще остаются?

— Они, конечно, связаны в первую очередь с ценностями. То есть я думаю, что вопрос о ценностях в таких условиях является основополагающим, базовым. Мы с вами помним: «в начале было слово», а потом уже все остальное. И прежде чем человек что-то начинает делать, он формирует в голове некую идеальную картину. Она, понятно, меняется по мере приближения к итогу, но у человека есть некие общие представления. И в этих условиях, мне кажется, главное — как раз сама позиция.

— Текущая внешнеполитическая обстановка и позиция «Справедливой России», в частности относительно военной операции на Украине, как-то повлияла на ваше решение?

— Я бы здесь вернул вас к опубликованному мною тексту. Это будет самое правильное.