Директор Манежа Анна Ялова о Ярмарке искусства «1703» и о планах музея

Главным арт-событием Петербургского международного экономического форума станет Ярмарка искусства «1703», которая с 14 по 18 июня будет проходить в петербургском Манеже. Воспользовавшись этим поводом, «Ъ-Стиль» поговорил с Анной Яловой, назначенной директором музея всего четыре месяца тому назад.

— Анна, ярмарка «1703» представляет собой только часть культурной программы форума или ее задачи шире?

— Конечно, второе. Дело в том, что в Петербурге не было своего большого события, посвященного актуальному искусству, как, например, московские ярмарки Cosmoscow или Blazar. В итоге год назад «Газпром» выступил с инициативой организовать петербургскую ярмарку современного искусства на территории Манежа. Опыт «1703» оказался очень успешным для галерей и крайне востребованным посетителями. В этом году количество галерей-участников практически удвоилось. По сути, ярмарки являются презентацией самых ярких и актуальных течений и направлений в области современного искусства. Они дают возможность не только инвестировать в искусство, но и становятся коммуникационной площадкой для художников, галеристов и зрителей. А сопутствующая дополнительная образовательная программа «1703» задумана как дискуссионное поле для обсуждения наиболее важных вопросов в области искусства. Поэтому и выбор времени проведения ярмарки в период экономического форума — самого значимого в Петербурге международного события — очень удачен и позволит показать максимально широкой аудитории, как развивается современное российское искусство.

— Вы мало рассказывали о вашем назначении. Каким было ваше первое решение на посту директора?

— Довольно сложно ответить, потому что в Манеже я работаю семь лет, до назначения руководителем являлась заместителем директора по развитию музея и все это время принимала множество решений и подписывала документы. Поэтому какого-то сакрального отношения к своему первому распоряжению в новом качестве у меня не было. Я всегда чувствовала ответственность за Манеж, болела его интересами и сказать, что в моей жизни что-то кардинально изменилось, не могу. С другой стороны, этот пост для меня — серьезный карьерный шаг, к тому же это позволило нам не сворачивать с выбранного семь лет назад курса и сохранить команду, с которой мы столько лет идем рука об руку. Скажу честно, что даже в новый кабинет переехала не сразу, а только когда меня утвердили приказом Комитета по культуре, хотя исполняющей обязанности директора я была уже около полугода. Но могу открыть вам секрет, что я перенесла в новый кабинет первым. Это была лошадь, деревянная игрушка-качалка, которую мне подарили наши партнеры на двухлетие музея — в честь Конногвардейского Манежа и столь юного возраста музея. Ведь мы ведем новое летоисчисление с момента открытия после реновации в 2016 году.

— Выставочные планы Манежа как-то изменились с вашим назначением?

— Я бы сказала, в них были внесены корректировки. В прошлом году мы были вынуждены несколько пересмотреть свои приоритеты, больше сфокусироваться на российских проектах. Тем не менее уже в июле мы откроем выставку, посвященную современному искусству Африки, она будет приурочена к саммиту «Россия—Африка» (пройдет в Санкт-Петербурге с 26 по 29 июля.— “Ъ”). К ней, как и к другим нашим экспозициям, мы готовим огромную параллельную образовательную программу с участием лекторов, художников, музыкантов — всех, кто поможет зрителям максимально раскрыть тематику выставочного проекта. Последний всплеск интереса к африканскому искусству в СССР был в 1970–80-х годах, и сейчас нам хочется сосредоточиться не столько на его истории и этнографии, сколько на современных художниках, как африканских, так и российских, рефлексирующих на тему деколонизации. Какие-то предметы будут специально созданы для Манежа, какие-то приедут из других музеев со всего мира. На этой выставке будет много ярких красок, текстиля, необычных объектов. Нам хочется показать, насколько Африка интересна, разнообразна и жизнерадостна.

— Этот проект заменит скульптурную выставку «Неподвижность: ХХ век от и до», которая должна была открыться в Манеже летом?

— Это как раз те самые корректировки, о которых я упомянула. Мы решили синхронизировать африканскую выставку с саммитом «Россия- Африка», который пройдет в Санкт-Петербурге в конце июля. Скульптурную же выставку мы представим осенью, она продлится до начала декабря. А в середине января мы должны будем запустить масштабный проект, посвященный блокаде Ленинграда. Для Петербурга эта тема всегда будет особой, и Комитет по культуре обратился к нам с поручением разработать современный проект, рассказывающий о блокадном городе.

— С какой стороны будете подходить к этой теме?

— Мы сразу решили, что сделаем фокус не только на военной части, потому как в Санкт-Петербурге существует замечательный Музей обороны и блокады Ленинграда, есть Ленрезерв, есть музей «Прорыв», камерный школьный музей «А музы не молчали». И каждая из этих институций рассказывает о событиях военного времени. Концепция выставки в Манеже будет построена на внутренней составляющей жизни осажденного города. В блокадном городе ставили спектакли, работали кинотеатры, печатались книги, вели работу по сохранению ценностей сотрудники музеев, художники писали картины, мы все знаем историю знаменитой Седьмой симфонии Шостаковича. Очень многие изобретения в этот период ученые должны были завершать в кратчайшие сроки, потому как в тот момент их разработки выпадали из области просто научных открытий и больше относились к тому, от чего зависели тысячи жизней. Именно тогда феноменальный шаг вперед сделала реабилитационная медицина. Были открыты для публичного посещения библиотеки, и люди приходили читать книги. Несмотря на голод, холод, бомбежки и ужасы войны, город выстоял. Мы хотим собрать проект о силе духа города, непоколебимой вере людей и обо всем, что ее подкрепляло.

— Вы упомянули о новом летоисчислении, которое ведет Манеж. Как раз в июне исполняется семь лет существованию этого пространства в его новом виде. Удалось ли команде за это время определиться с тем, какому искусству место в Манеже найдется всегда, а какому — нет?

— Музей очень разный. У нас нет запретов, поэтому в первую очередь для нас принципиально важна ясная кураторская мысль и высказывание, заключающееся в попытке по-новому прочитать известные произведения, художников, направления в искусстве. Например, мы показывали и тотальную инсталляцию Recycle Group, посвященную границе между физическим миром и цифровой реальностью, и академическую выставку «Дейнека / Самохвалов», которую курировал ректор Санкт-Петербургской академии художеств Семен Ильич Михайловский, сопоставивший работы, находящиеся в постоянных экспозициях разных музеев. Но оказавшись в одном пространстве, эти экспонаты выглядели абсолютно по-новому. Поэтому главное — оригинальная идея, кураторский взгляд, а периоды истории и сами художественные произведения могут быть самыми разными. Оба проекта, которые я привела в пример, пользовались большим успехом как у зрителей, так и у профессиональной музейной аудитории.

— Равное внимание не только к содержанию выставки, но и к ее форме в том числе отличает современный подход к экспонированию от консервативного, согласны?

— Совершенно верно. Потому что сегодня зритель приходит в музей не только за знаниями, но и за эмоциями. И наша задача — воздействовать на все его органы восприятия. Например, мы всегда очень тщательно работаем с музыкальным сопровождением выставок, если таковое предусмотрено концепцией. Над аудиосопровождением к выставке «Первая позиция. Русский балет» работала целая команда специалистов: сценаристы, которые прописывали сюжеты, актеры Юлия Рутберг и Игорь Миркурбанов, ставшие голосами выставки, музыковеды и балетоведы, подбиравшие музыкальные фрагменты из балетных постановок, креативный куратор Павел Каплевич. Для некоторых наших выставок произведения писались специально, как это было два года назад с проектом «Покой и Радость» — саундтрек к нему сочинил композитор и пианист Антон Батагов. Выставку «Неподвижность», посвященную скульптуре XVIII–XIX веков, мы дополнили другим, не менее важным в тот период времени видом искусства — оперой. Все экспозиционные композиции выстраивались будто герои оперных арий, была создана отдельная световая партитура. Музыкальной частью заведовал оперный режиссер Василий Бархатов. Опять-таки, этот опыт оказался интересен не только для команды Манежа, но и для огромного числа наших посетителей. А для выставки «Жизнь после жизни» был подобран специальный аромат. Ну и конечно, архитектура и дизайн имеют огромное значение для целостного восприятия выставочного проекта. У нас в штате нет ни архитектора, ни дизайнера. И это наша принципиальная позиция. Точно так же как куратор выставки создает уникальную концепцию, архитектор разрабатывает оригинальный образ и работает над созданием совершенно нового проекта. Поэтому мы для каждого проекта приглашаем разных архитекторов. И именно поэтому у наших посетителей каждый раз ощущение, что они пришли в новый музей, где все — и предметный ряд, и художественное оформление — соответствует тематике выставки.

— Посещаемость — главный критерий успешности выставки?

— Это лишь один из критериев. Выставка может стать не самой посещаемой, например, из-за ограничений, которые мы имели во время пандемии. Но говорит ли это о неудачности проекта? Не думаю. Или какие-то выставки оказываются более интересны профессиональному сообществу, чем массовому зрителю. Отличительная особенность Манежа еще и в том, что под конкретную концепцию мы собираем объекты в самых разных музеях. И часто случается так, что именно в нашем пространстве встречаются предметы, которые по своей сути и истории не могут друг без друга. Например, на выставке «Первая позиция. Русский балет» впервые за долгие годы «встретились» портрет Ольги Лепешинской и ее пачка из балета «Дон Кихот», в которой Ольга Васильевна позировала для этого самого портрета. Или на выставке «Зерцало. Русский провинциальный портрет» благодаря стараниям наших коллег «воссоединилась» семья купцов Кособрюховых, портреты которых сейчас хранятся в разных музеях. Кстати, несмотря на то что «Зерцало» не стало лидером по посещаемости, эта выставка вызвала колоссальный интерес у профессионального сообщества, потому что русский провинциальный портрет — это один из самых неизученных периодов в истории искусства. Этнографическая и культурная ценность представленных работ гораздо выше их художественного значения. Именно по этим творениям специалисты изучают, как жила русская провинция в XVIII–XIX веках. В рамках выставки мы провели серию дискуссий для профессионалов и подняли множество важных для нашей работы вопросов. Так что успех проекта может выражаться по-разному. Жизнь каждой временной выставки невероятно коротка, мы имеем право только на одну попытку реализовать ту или иную идею, поэтому сам факт того, что проект состоялся,— это тоже успех.

— Вы часто говорите о Манеже как о музее. Насколько это корректно, учитывая, что кроме экспозиционной работы музейные институции заняты собранием собственной коллекции, научной работой, реставрационной деятельностью и так далее?

— И это все у нас есть. Не все знают, но в действительности Манеж обладает коллекцией искусства, насчитывающей около 4 тыс. единиц хранения. Более того, сейчас мы переживаем грандиозный момент истории музея, когда к нашей коллекции присоединяется собрание арт-центра «Пушкинская, 10». В совокупности это около 10 тыс. единиц хранения. У нас есть собственные фонды, сотрудники, ведущие постоянную научную и исследовательскую работу. То, что видят зрители на Исаакиевской площади, только часть того, что мы делаем. На канале Грибоедова, 103 расположено наше второе пространство — Музей искусства Санкт-Петербурга ХХ–XXI веков. Там можно увидеть интереснейшие работы ленинградских и петербургских художников. И у нас есть намерение расширяться, становиться больше, выводить на орбиту нашу музейную деятельность. Поэтому мы обсуждаем с властями города вопрос о предоставлении нам нового помещения, которое позволило бы не только хранить большую часть нашего собрания, но и создать постоянную экспозицию. Понятно, что такой проект не может осуществиться быстро, но Петербург понимает всю его важность.

— С музеем разобрались. Расскажите, коллекционируете ли вы сами искусство?

— Я не систематизированный коллекционер, но искусство собираю. Руководствуясь скорее эмоциями и личными симпатиями, а не инвестиционным потенциалом работ. Удивительная история случилась, когда я родила младшую дочь. Буквально через полчаса после ее рождения мне пришло сообщение от галеристки Лизы Савиной с предложением приобрести раннюю работу Кирилла Челушкина. Она называлась «Девочка». Разумеется, я сразу ее купила.

Беседовал Денис Мережковский