Тылы президента России на военно-морском параде надежно прикрыли африканцы

30 июля Верховный главнокомандующий Владимир Путин в Петербурге провел праздник, посвященный Дню Военно-Морского Флота. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников — с подробностями о том, как продолжался и чем закончился, уже в Кронштадте, захватывающий четырехдневный питерский российско-африканский марафон.

Праздник ВМФ был, конечно, омрачен ночной атакой беспилотников в «Москва-Сити». Про нее все говорили, ее все имели в виду. Периметр перекрытия улиц вокруг Медного всадника, где происходило основное празднование, был утром резко увеличен.

Но испортить этот день морякам было чрезвычайно сложно.

— Мать твою, летит! — вскричал один, в парадной форме капитана первого ранга, вскинув глаза в небо и что-то разглядев там.— Ну давай!... А-а-а!..

Он готов был сражаться, и дать бой голыми руками, и победить, пока не понял, что на него с той стороны Невы стремительно идет сверху никакой не беспилотник, а камера «Первого канала». Ее на гигантском тросе, который держался на каких-то умопомрачительных кранах, протянули на высоте метров 30 с одного берега на другой, и она теперь сновала туда-сюда, обещая и даже гарантируя зрелище, какого Медный всадник не видел тут никогда — или, по крайней мере, с прошлого Дня ВМФ.

На этот раз все было не так, как всегда, и прежде всего — не такой состав участников праздника. Вот шел на свое место на трибуне тот самый человек, которому я удивлялся и отдавал должное еще в репортаже «Велика Африка, а отступать некуда-2», то есть в шлепанцах-сандалиях на босу ногу и в фартуке-платке, которым он обернулся, но выглядел так, словно даже не обернулся вовсе. Он в таком виде пришел на церемонию фотографирования на саммите. В таком пришел и сюда, и мялся среди адмиралов и музыкантов (одних от других отличить было непросто, ибо и те и другие были в одинаковом белом), и маялся, а все-таки ему, лидеру Эсватини, было здесь интересно, да еще как.

В сопровождении своих джигитов появился в красном берете и камуфляже, раскрашенном под встречу с тигром (чтобы, если что, то не очень отличаться от него), президент переходного периода республики Буркина-Фасо Ибраим Траоре. Джигиты были одеты так же, как их кумир, и внушали своим видом уверенность если не в завтрашнем дне, то в сегодняшнем утре. Да, с ними было спокойнее.

Между тем нельзя было не вспомнить церемонию фотографирования на саммите, когда вокруг Ибраима Траоре, вставшего на свое место в первом ряду в центре, вдруг образовалась пустота, и мне стало ясно, что все очень сложно у них в африканском мире, причем настолько, что некоторые отказываются стоять даже рядом с кое-какими.

И через несколько минут, уже в самом начале саммита, когда президент Буркина-Фасо начал говорить, я осознал, как его это задело. Он ведь сразу и сказал, и никто, кажется, даже не понял, чего это он вдруг, едва поздоровавшись:

— Хотел бы сразу извиниться перед старшими. Извините, если я чем-то мог вас обидеть. Мое поколение задается многими вопросами и не получает ответов. И поэтому мы действуем!

А он имел в виду именно эту историю на церемонии фотографирования. Он был даже готов к тому, что его будут игнорировать некоторые, и просто даже льнул, что ли, к господину Путину, и не как к старшему товарищу даже, а как к папе родному, повторяя, что здесь, с ним, а не с ними, чувствует себя как в семье.

А ему, автору и исполнителю последнего госпереворота, за который его многие тут и осуждали настолько, что стоять рядом с ним отказывались, и правда на вид лет 25, и я даже удивлялся, когда выяснил, что уже 35.

А на следующий день в Константиновском дворце я видел его с джигитами уже за столом переговоров в Голубом зале, и Голубой зал не видел таких джигитов. Они выглядели так, словно и сюда пришли совершить госпереворот, и вот еще только минуточку, послушают все-таки, что им скажут...

А сам Ибраим Траоре, жгучий африканский плейбой, прекрасно осознающий, как он выглядит здесь, в этом царстве, которое в его присутствии выглядело сонным (как и любое царство будет выглядеть в его присутствии, и сразу захочется свергнуть, и даже мне...). Энергия альфа-самца и Че Гевары рвалась из него, заполняя и разрывая это вялое пространство, в котором до сих пор все укачивало и усыпляло, казалось, любого, кто оказывался здесь по своей и даже против своей воли, а по воле протокола российского президента.

— Россия,— говорил он безо всякой бумажки (а зачем ему?),— сейчас проводит специальную военную операцию, и уверяю вас, что наш народ поддерживает вас и ваше правительство!

Ему все кивали: да-да, особенно наше правительство нуждается в поддержке.

— Некоторые наши традиционные партнеры поворачиваются к нам спиной,— пожимал плечами этот парень, и бицепсы играли под камуфляжем сильнее, чем желваки на лице,— и мы видим, кто тогда наш настоящий друг! А именно — Россия, которая нас поддерживала еще в эпоху колонизации и продолжает поддерживать нас сегодня!

Я слушал его и поражался. Этот воин слишком хорошо знал, чего он хочет! А именно: он намерен был заработать на крупе.

— Мы восстановили аэропорт в регионе, где производят крупу,— разъяснял он.— Ее экспортировали в Германию и Нидерланды, а далее реэкспортировали в Россию. Мы решили, что нужно установить этот воздушный мост, чтобы будущие поставки шли напрямую!

А потом Ибраим Траоре признался в своем заветном желании:

— Если возможно, мы бы хотели сделать небольшую атомную станцию в нашей стране, чтобы генерировать электричество. У нас стратегическая позиция: мы находимся в самом центре западного Африканского региона.

Он хотел, чтобы все эти люди, которые не захотели с ним фотографироваться, приползли к нему на коленях за энергией, которой у него лично хоть отбавляй, но все же недостаточно для удовлетворения нужд всего западного Африканского региона.

Просто маленькую АЭС, которую ему построит Алексей Лихачев (генеральный директор «Росатома».— А. К.). Просто ее. Вот чего хотел этот непростой человек, этот Че Гевара новой Африки.

— В вопросах энергетики были контакты и по поводу энергоносителей,— продолжал он.— Хотим посмотреть, как можно переструктурировать наш импорт. Были контакты с некоторыми вашими компаниями, они хотели бы заручиться поддержкой, вашей поддержкой, это касается прежде всего нефтепродуктов.

Атомная станция и поставки нефтепродуктов. А больше ничего и не нужно. Аплодисменты. Занавес. А, нет, еще не все:

— Есть и вопрос по битуму, потому что у нас много строящейся дорожной инфраструктуры,— воскликнул он.— Очень надеемся, что вы могли бы поддержать наших производителей!

Вот такой человек задержался еще на пару дней в Петербурге и шел сейчас к своему месту на центральной трибуне, не опасаясь, что никто с ним рядом не сядет. Сядут рано или поздно все.

Да, понемногу собирались и остальные: президенты Эритреи, Конго, Мали... Премьер Танзании, вице-президент Экваториальной Гвинеи, зампред верховного совета Судана... Это точно был праздник российского ВМФ?..

Им всем, кстати, было очень хорошо, потому вдруг стало жарить солнце, и некоторые даже, если можно так выразиться, загорали на трибуне.

Но кто-то, я видел, и не приехал. Ни одного праздника за много лет не пропустили два неразлучных губернатора: Тульской и Московской области. Но ни Алексея Дюмина, ни Андрея Воробьева я сейчас не видел. Да и сложно было представить, что после утренних событий в «Москва-Сити» они могут по собственной инициативе, так сказать, обезглавить свои регионы. Ну что же, отметят День ВМФ на суше.

Тут все знали друг друга. Адмиралы братались, пытаясь дотянуться друг до друга через два ряда и рискуя свалиться с верхотуры:

— А я думал, для тебя отдельную трибуну сделают! — кричал один другому.

И был тут, конечно, один сюрприз в рукаве, а на самом деле на той же левой трибуне. Здесь, во втором ряду, сидела многодетная семья Гореловых из Магадана. Накануне они переговорили с Владимиром Путиным по видео-конференц-связи, будучи в Москве, в Кремле, вместе с остальными такими же семьями, и захотели на парад, но опасались не успеть. Но господин Путин заверил их, что они успеют.

— Да, все нормально, мы на месте! — заверял кого-то теперь по телефону Вадим Горелов, водитель пожарной части МЧС, между прочим.— Билеты? Да нет, мы сами заранее купили, ничего не меняли, по ним и доехали! Сидим уже! Второй ряд, все видно! Что видно-то?.. А ничего пока! Не началось же еще!

В какой-то момент сюрприз должен был выпорхнуть из рукава службы протокола.

Была уже половина одиннадцатого, но еще не все подъехали. Прибыл кортеж президента Мали Ассими Гойты. Его Aurus лихо притормозил у самой трибуны.

Накануне Ассими Гойта произвел сильное впечатление на членов российской делегации. Он сразу сказал российскому президенту: «Хотел бы представить делегацию, которая приехала со мной». И долго каждый из них подробно представлялся коллегам.

— Ну тогда и наши коллеги представятся,— решился господин Путин.

Коллеги переглянулись. Такого ведь еще не было. Таблички — да, обычно есть. Но чтобы вслух, сидя за столом, каждый за себя... А я обрадовался: как раз пара человек за этим длинным столом интересовала меня. Они как-то не торопились себя обозначить...

— Алексей Оверчук, вице-премьер... Дмитрий Песков, пресс-секретарь... Юрий Ушаков, помощник президента... Сергей Лавров, министр иностранных дел... Аверьянов, безопасность...

Ну вот все и разъяснилось.

Последним на Сенатскую площадь прибыл Дени Сассу-Нгессо, президент Конго. Заслуженный человек, старейшина цеха.

Это ведь он накануне в Константиновском дворце рассказывал президенту России правду:

— Многие хотели, чтобы этот саммит провалился! И даже мы столкнулись с огромными сложностями, пока ехали сюда! Самолет, который мы взяли в аренду, сел в Дубае, потому что страховые компании на Западе воспротивились прибытию этого самолета в Петербург! Таким образом, нам пришлось перенанимать самолет в Дубае, и мы прилетели сюда на маленьком джете.

Озабоченность его была понятна при одном взгляде на него: человек-то большой. Дени Сассу-Нгессо подтвердил:

— Это было довольно непросто! Пятичасовой перелет! Я также знаю, что другие делегации тоже столкнулись со сложностями, в частности, что касается права на пролет над некоторыми странами... Так что форум в конечном итоге завершился успехом. Кроме пары-тройки стран все африканские делегации были здесь! Это был большой успех.

Так все и в самом деле выглядит.

— И я должен сказать,— не успокаивался президент Конго,— что мы действительно в восхищении от того, как вы проводили эти встречи! Многие часы вы слушали всех ораторов, подытоживали, давали комментарии по каждому выступлению! Дальше мы встретились поздно ночью, и вот сегодня утром вы снова работали! Мы, в частности, обсудили российско-украинский конфликт...

Он вообще-то рассказал многое из того, что знал:

— Я приезжал сюда несколько раз. Не всегда как глава государства... Несколько раз как эксперт в области обороны, как ответственный от нашей политической партии за отношения с Коммунистической партией Советского Союза... Так что я уже тогда имел возможность посетить Москву и Киев тоже. Тогда из Москвы можно было поехать в Киев...

Да, было и такое... Старики рассказывали...

— Мы уезжали в Киев, потом в Санкт-Петербург... Тогда он был Ленинградом...

Сразу видно, когда есть что вспомнить человеку.

Пора было начинать праздник. Больше ни одного свободного места на трибунах. На одном из огромных телеэкранов слева от нас образовался главнокомандующий ВМФ Николай Евменов. Его транслировали из Петропавловской крепости.

Я уже знал, что Владимир Путин рано утром не пошел на катере в Кронштадт. В Балтийском море была большая волна.

Хотя есть подозрения... Накануне ночью Владимир Путин встречался с журналистами в Константиновском дворце, и ведь после очередного вопроса, уже двадцатого по счету, господин Песков сказал ему, что в 8:30 утра надо быть в Кронштадте же... «Я знаю»,— ответил российский президент.

Не знал ли он уже тогда, в первом часу ночи, что утром на пути в Кронштадт перед ним встанет большая волна?.. Не отдавал ли он себе в этом отчет уже тогда?..

Ночью за тем же столом, где проходили все переговоры днем, он ответил на много вопросов. Мы ждали его в подвале Константиновского дворца, откуда открывается прямой путь в дегустационный зал и винный погреб, в общей сложности 14 часов. Пока пройдут все двусторонние встречи, потом ВКС с многодетными семьями, потом встреча с губернатором Санкт-Петербурга Александром Бегловым, потом много всего и еще что-то... Нет, мы не устали. Нет. Наоборот.

Он никуда не спешил.

— Мы ведь тоже искренне,— говорил,— относимся к Африке. Знаете, есть такое известное правило: мы любим человека за то, что мы ему сделали хорошего, и ненавидим, если мы ему причинили зло. В этом есть большой смысл, потому что мы отражаемся как в зеркале в человеке в зависимости от того, что мы для него сделали. Мы сделали что-то хорошее, мы смотрим на него, вспоминаем — и нам приятно: ой, какой я молодец, ой, какой я хороший! Какую-нибудь гадость человеку сделали, смотрим на него и говорим: нет, нехороший человек,— потому что мы сами нехорошие в этом случае! Мы сами вспоминаем о том, что мы сделали какую-то гадость.

Да, вот он так и давал нам уроки выстраданного им психоанализа.

И оговаривался:

— Что касается Африки, то нам не в чем себя упрекнуть. Мы в отношении Африки сделали много полезных, добрых дел! И когда мы общаемся с африканскими лидерами, и они сами об этом говорят, все равно возникает такое чувство, что мы — приличные люди! В этом случае так оно и есть, и это очень хорошо.

И это не касается, конечно, многих других случаев.

Он рассказывал про участников закрытой части встречи по украинской проблематике:

— Некоторые (африканские лидеры.— А. К.) учились там, на Украине, правда, учились на русском языке, естественно. И националисты на Украине им не нравились — и тогда, и сейчас. Некоторые рассказывали, как с ними обращались тогда эти националисты...— с сочувствием делился с нами Владимир Путин.

Я живо представил себе, как в Запорожье интересовались рядовыми африканцами и что приходило в голову слесарю «Запорожкокса» после двух бутылок пива и водки пополам, то есть после классического «ерша», если он вдруг видел перед собой африканского студента из Экваториальной Гвинеи... Становилось нехорошо... Причем всем вокруг... И как будто в Таганроге такого не было...

Он говорил, что готов к переговорам, но это не означало: к прекращению огня:

— Есть вещи, которые трудно реализуемы или нереализуемы! Например, один из пунктов — «прекращение огня». Но украинская армия наступает, они в атаке, что называется, реализуют крупномасштабное стратегическое наступление! К нам-то что обращаться с прекращением огня? Мы же не можем прекратить огонь, когда на нас наступают!

Да и с переговорами нелады:

— Или, например, «начать мирные переговоры». А мы и не отказывались! Вы и сами знаете, я все время говорю, что мы не отказывались никогда от мирных переговоров. Но если там подписан декрет, запрещающий вести переговоры. Я говорю: «Есть декрет, запрещающий вести переговоры, а мы не отказываемся!» Люди за столом вчера задумались, переглянулись между собой... А как они могут на этом настаивать?! Ведь для того чтобы этот процесс начался, нужно, чтобы было согласие с обеих сторон!

Я спросил про то, о чем нельзя было не спросить наконец:

— Не расстраивает ли вас, Владимир Владимирович, тот факт, что в последнее время едва ли не единственным наказанием для, так сказать, сомневающейся части общества является арест. Я назову фамилии: например, Борис Кагарлицкий (признан иноагентом) — на днях. Евгения Беркович — далеко не на днях. Эти люди арестованы за произнесенные или написанные слова. Нормально ли это? Слава Богу, не 37-й год же у нас. Или уже некоторые думают, что, а может быть, и 37-й.

— У нас 2023-й,— кивнул господин Путин.— И Российская Федерация находится в состоянии вооруженного конфликта с соседом. Думаю, что определенное отношение к тем людям, которые наносят нам ущерб внутри страны, должно быть.

Он после некоторой паузы продолжил:

— Я могу честно сказать, я не знаю даже, о ком вы говорите. Я фамилии эти слышу в первый раз и не очень понимаю, что они сделали и что с ними сделали.

Фамилий можно было, конечно, прибавить. Евгения Беркович и Борис Кагарлицкий были названы просто для наглядности.

— Это просто я вам говорю о своем отношении в целом к проблеме,— сказал Владимир Путин.— На Украине за это расстреливают... Ну не за это, ну, за подобное.

Все-таки, если он не знал, что они сделали, не стоило так категорично утверждать, что на Украине за это расстреливают.

— Ну вы знаете, да, что там просто убили несколько человек, просто им стоило только рот открыть,— разъяснил он.— Даже был участник переговорной группы со стороны Украины... Не знаю за что. По подозрению в том, что он что-то не так сказал, его тут же ликвидировали. Не значит, что мы должны так же поступать. Но мы должны иметь в виду, что для того, чтобы добиваться успехов, в том числе и в зоне боевых действий, нам нужно соблюдать определенные правила. Я не знаю, что они сделали, вы мне потом расскажете. Может быть, они и не заслуживают того, как с ними поступили. Я даже не знаю как! Но вы сказали об аресте, видимо, их арестовали…

— Да, я сказал про арест,— подтвердил я.

— Да, да, да... Ну вот поэтому вы мне потом скажите поконкретней. Ну я воспользовался только вашим вопросом, чтобы свое мнение на этот счет сформулировать.

Мнение было сформулировано. Фраза «Может быть, они и не заслуживают того, как с ними поступили»,— произнесена.

Сказал ли я поконкретней — не скажу.

Разговор с журналистами занял больше часа. Оно того стоило.

Между тем катер с Владимиром Путиным стартовал от Петропавловской крепости. Все тут сейчас было как всегда. Обошли корабли, стоящие на рейде, подошли к Сенатской пристани. В прошлом году из-за большой волны не смог приштвартоваться, вернее не успел, катер с личной прессой президента и с его окружением, без которого, казалось, ему не обойтись. Но именно в такие случаи, как оказалось, и выясняется, что незаменимые — есть.

Внизу мимо нашей трибуны пронесли государственный флаг Российской Федерации, и сидевший рядом африканец, оказавшийся впоследствии министром финансов Мали, попытался руководить людьми в проходе: они мешали ему наблюдать за выносом флага по телеэкрану слева. Бросить взгляд вниз и посмотреть на флаг в подлиннике он не догадался.

Мимо по воде на одном из катеров провезли ботик Петра Первого. Сам Петр стоял и старательно вглядывался в подзорную трубу. Ну и зря: окно в Европу было надежно заколочено.

Зато парадным строем прошли противодиверсионные катера «Нахимовец», П-468 и П-474, десантные катера «Алексей Баринов» с ботиком Петра I и «Иван Пасько», патрульные катера типа «Раптор», «Евгений Колесников» и П-436, противодиверсионный катер «Юнармеец Дагестана», базовый тральщик «Павел Хенов», малые ракетные корабли «Углич» и «Советск».

А на Большом Кронштадтском рейде для статического показа разместили подводную лодку «Дмитров», малый ракетный катер «Мытищи», корвет «Бойкий», парусный корабль «Мир», а также барк «Седов».

Владимир Путин, произнося речь, ничего не сказал о задачах, которые сейчас выполняет флот в Черном море. Но это, мне кажется, подразумевалось каждую минуту. И уж не только в речи.

Когда я увидел, что три матроса в парадном строю под звуки марша буксируют лестницу, на которой все это время стоял дирижер оркестра, я понял, дело идет к концу. Скоро пойдет и сам оркестр. Так ведь и оказалось.

Сюрприз из рукава достали сразу по окончании парада. То есть президент подошел к семье Гореловых. И не все успели спуститься, по-моему, с трибуны. Это была все-таки очень многодетная семья.

— Сколько же здесь у вас детей? — с сомнением спрашивал я потом главу семьи Гореловых.

Просто я видел, что они все подходят и подходят.

— Семеро,— отвечала мама.

— А всего сколько?

— Десять,— отвечала она.

— То есть трое страдают сейчас в Магадане?

— Да нет,— пожимала она плечами,— две дочки уже взрослые, замужем...

— А, ну, значит, точно страдают...— я не был уверен, получилось ли у меня пошутить.

— Ну почему? — не соглашалась она.— Хотя... Ну, знаете, честно говоря...

Она не успела договорить. И может, даже хорошо. Не нужно это было сейчас, ни к чему.

Владимир Путин, поговорив о чем-то с Ибраимом Траоре, позвал к себе помощника и что-то некоторое время обсуждал с ним. Что-то там было непростое. Потом выяснилось что.

Он решил все же дойти до Кронштадта.

— Волна вроде спала,— услышал я.

Через несколько минут катер с президентом уходил на Кронштадт. Мгновенно разъехались кортежи. Они шли на Кронштадт по суше.

На Сенатской пристани остались только гвардейцы президента Буркина-Фасо Ибраима Траоре. Они даже не поняли, что произошло. Они не знали, куда себя девать. Их кумир уплыл от них на их глазах. Им некого было защищать. И это было не исправить. И они растерялись.

И никто не мог им помочь.

Андрей Колесников