Вышел на экраны «Онегин» Сарика Андреасяна

В прокат вышел «Онегин» Сарика Андреасяна — как ни странно, первая в отечественном кино экранизация пушкинского романа в стихах без обращений к одноименной опере Чайковского. Поставленная со школярским усердием картина напомнила Юлии Шагельман краткие пересказы русской классики для нерадивых учащихся.

Первый «Онегин», снятый еще в 1911 году, был немым, а в качестве сценария опирался в основном на оперное либретто. Советский фильм 1958 года был именно что экранизацией оперы: за Ариадну Шенгелая (Татьяна) пела за кадром Галина Вишневская, за Светлану Немоляеву (Ольга) — Лариса Авдеева, а за Вадима Медведева (Онегин) — Евгений Кибкало. Был еще британский «Онегин» 1999 года, снятый сестрой большого поклонника русской культуры Рейфа Файнса с ним же в главной роли. Российским зрителям эта лента запомнилась в основном анахроничным использованием мелодий «Ой, цветет калина» и «На сопках Маньчжурии» — дескать, чего еще ждать от иностранцев, при всем желании неспособных проникнуться русской жизнью даже в ее энциклопедичном выражении.

Впрочем, в новом отечественном «Онегине», ради которого частично отреставрировали петербургский особняк барона Штиглица, воссоздали конюшню и кузницу Елагина дворца и отлили по старинным образцам более сотни латунных дверных ручек, соответствие изображаемой эпохе тоже нельзя назвать приоритетом.

Посреди роскошного петербургского ресторана, обставленного псевдоампирными гарнитурами из свежайшего мебельного каталога, вдруг вырастает убийственный гипсовый фонтан, при виде которого аристократическую молодежь пушкинских времен стошнило бы в накрахмаленные салфетки.

Прямо в арке Главного штаба одни бабы в зипунах продают с подвод другим тыквы и какие-то пучки сухоцветов, а мимо по лужам шлепают крестьяне в откровенно пластмассовых лаптях. Все здесь новенькое, свежее, необжитое: сорочки что на барах, что на крепостных сияют белизной, фраки едва не хрустят на сгибах, на дамских шеях пошло сияют стразы и искусственный жемчуг, а пустые комнаты усадеб и дворцов выглядят так, как будто из них на десять минут выставили экскурсантов и съемочной группе надо бы поторопиться.

Группа, однако, никуда не торопится. Создателям картины зачем-то захотелось растянуть небогатую событиями сюжетную линию на 141 минуту экранного времени, поэтому все здесь происходит медленно, торжественно и с многозначительными паузами, будь то диалог влюбленных, деревенское чаепитие, партия в бильярд или обсуждение свежести одесских устриц (в фильм включены сцены из путешествия Онегина, в которых он щеголяет ослепительно-белым цилиндром на фоне моря, явно врисованного цифровым образом). Крестьянский мальчик в рапиде бежит с письмом от Татьяны (Лиза Моряк) к Онегину («философа в осьмнадцать лет» играет сорокалетний Виктор Добронравов, не совсем «подобный ветреной Венере, когда, надев мужской наряд, богиня едет в маскарад»). Гроб Ленского (Денис Прытков) в рапиде опускают в могилу. Что уж говорить о роковой дуэли — разумеется, она снята в рапиде, а как еще аудитория проникнется весомостью момента. С той же целью прощальные стихи Ленского («Куда, куда вы удалились» и так далее) повторяются не меньше трех раз.

Со стихами авторам вообще пришлось сложно: заставить персонажей разговаривать в рифму в бытовых ситуациях будет странно, если же с экрана не прозвучит «Мой дядя самых честных правил…», то зрители сочтут, что деньги на билет были потрачены зря. Поэтому в фильме присутствует фигура Рассказчика (Владимир Вдовиченков), который время от времени зачитывает стихотворные ремарки «от автора», при этом Онегин — давний приятель не его, а еще одного служебного персонажа, не удостоившегося ни имени, ни какой-либо другой функции. Так же в стихах пишут Татьяна и Онегин свои письма, озвученные за кадром голосами героев (строка «Кончаю! Страшно перечесть…» сокращена до двух последних слов железной рукой самоцензуры: как бы кто чего не подумал), пока в кадре их дублеры старательно воспроизводят писарскую каллиграфию 1820-х, но, увы, произвольно расставляют яти и еры.

Диалоги же постоянный сценарист Андреасяна Алексей Гравицкий перевел в прозу, украсив ее такими перлами, как «не глупи», «бросьте это упадничество» и «привычка — великий дар, заменяет счастье»,— последняя максима принадлежит, по фильму, госпоже Лариной (Алена Хмельницкая).

В ходе этой операции из текста и из фильма исчезла вся пушкинская легкость, веселость и остроумие.

Собственный юмор авторов, придумавших, например, Онегину комическую соседку с уже вполне гоголевской фамилией Скотинина (Ольга Тумайкина), преследующую нашего героя с целью женить на одной из своих четырех дочерей, никак не может служить им адекватной заменой.

В целом же, несмотря на глянцевитость картинки, «осовремененный» подход, свежеотлитые латунные ручки и заявленное на старте глубокое уважение к первоисточнику, фильм снят так, будто его создатели через всю жизнь пронесли убеждение, что русская классика из школьной программы — это невыносимая скучища, читать которую можно только по принуждению. Какое низкое коварство с их стороны.