Почему приняли решение о резком сокращении числа студентов

100 лет назад, 10 апреля 1924 года, Политбюро ЦК РКП(б) утвердило постановление, подводившее итог длившимся почти год дискуссиям о необходимом стране количестве вузов, а также числе и качествах обучающихся в них лиц; причем в ходе сокращения контингента учащихся применялись самые разнообразные методы — от особенной академической проверки, в ходе которой выявлялись не только неуспевающие, но и оппозиционно настроенные студенты, до введения платы за обучение с прогрессивной шкалой.

«Без представления аттестата»

Опубликованное постановление правительства «О сокращении наличного количества учащихся в высших учебных заведениях» выглядело без преувеличения зловеще как для студентов, так и для тех, кто готовился пополнить их ряды. В мотивировочной части обнародованного 17 мая 1924 года документа говорилось, что сокращение необходимо «ввиду чрезмерного переполнения высших учебных заведений Р.С.Ф.С.Р. и невозможности обеспечить нормальный ход учебной работы, особенно в отношении пользования учебно-вспомогательными учреждениями, а также ввиду невозможности для Республики использовать все количество оканчивающих студентов различных категорий по их специальностям в ближайшие годы».

При этом ни в этом постановлении Совета народных комиссаров (Совнаркома, СНК) РСФСР, ни в решениях Политбюро ЦК РКП(б), во исполнение которых оно было принято, не было ни слова о том, что сложившаяся в вузах ситуация стала результатом политики советского руководства в первые послереволюционные годы. А ведь именно тогда, в ходе борьбы с оппозиционно настроенными студенчеством и профессурой, новые руководители страны придумали оригинальный ход — одним махом изменить остававшийся прежним, старорежимным состав студенчества и загрузить преподавателей так, чтобы у них не осталось времени ни на что, кроме занятий со студентами — «вузовиками», как их тогда стали называть.

2 августа 1918 года председатель Совнаркома В. И. Ленин подписал декрет «О правилах приема в высшие учебные заведения», в котором указывалось:

«1. Каждое лицо, независимо от гражданства и пола, достигшее 16-ти лет, может вступить в число слушателей любого высшего учебного заведения без представления диплома, аттестата или свидетельства об окончании средней или какой-либо школы.

2. Воспрещается требовать от поступающих какие бы то ни было удостоверения, кроме удостоверения об их личности и возрасте».

Одновременно отменялась плата за обучение и все прочие дореволюционные вузовские порядки:

«Все высшие учебные заведения Республики, на основании Постановления "О введении обязательного совместного обучения"… во всех учебных заведениях, открыты для всех, без различия пола. За нарушение указанного Постановления все ответственные лица подлежат суду Революционного Трибунала».

Мало того, были признаны недействительными результаты уже прошедшего набора на первый курс высших учебных заведений на 1918/19 учебный год. А в дополнительном декрете от 6 августа 1918 года подчеркивалось, кто должен был быть зачислен в вузы в первую очередь:

«На первое место безусловно должны быть приняты лица из среды пролетариата и беднейшего крестьянства, которым будут предоставлены в широком размере стипендии».

При этом руководители РСФСР не учли одного обстоятельства. Зачисление в вуз давало отсрочку от призыва, и в университеты и институты ринулись все те, кто не горел желанием воевать. В Саратовском университете, например, в 1917/18 учебном году насчитывалось 2250 студентов, а в 1918/19 году — 10 242.

Росло и число вузов, о чем народный комиссар просвещения А. В. Луначарский писал:

«Если в одной губернии есть университет, то другая губерния говорит: чем мы хуже, и у нас есть университет, а есть ли для этого оборудование и средства, об этом не спрашивают».

Количество образовательных учреждений увеличивалось не только за счет новых университетов. Во многих городах появились «практические институты» — учебные заведения, учреждавшиеся местными властями и крупными предприятиями для подготовки специалистов для собственных нужд, где обучение велось на основе программ, созданных на скорую руку. А их выпускников именовали «инженерами узкой специальности».

В 1919 году, после отмены отсрочек от призыва, когда учебным заведениям оставили право ходатайствовать об освобождении от службы не более 10% студентов, колоссальный наплыв в вузы прекратился. Но учащихся было все еще очень много. По-настоящему массовыми стали рабочие факультеты — рабфаки. Появились они в результате того, что поступившие в вузы рабочие очень скоро поняли, что получить настоящее высшее образование без среднего невозможно, и потребовали создать для них подготовительные курсы.

Первый рабфак, дававший знания в объеме средней школы, появился в феврале 1919 года при Московском институте народного хозяйства имени Карла Маркса. А постановлением Наркомата просвещения (Наркомпроса) от 11 сентября 1919 года была создана сеть таких рабфаков. Очень скоро начали организовывать вечерние рабфаки, где учились без отрыва от производства, а вслед за тем рабфаки, не прикрепленные к вузам. П. Агеев — один из бывших руководителей Главного управления профессионального образования (Главпрофобр), которое с 1921 года ведало вузами и рабфаками, вспоминал:

«Рабфаки, а частью и новые вузы, возникали независимо от центра, без его ведома, без его помощи, исключительно по инициативе мест и на их средства.

Наркомпросу, а впоследствии Главпрофобру, приходилось уже впоследствии регистрировать тот или другой рабфак или вуз, начавший существовать и пожелавший быть зарегистрированным в центре.

Таким образом, период 18–20 г.г. можно характеризовать как период стихийного нарождения рабфаков и вузов. Рабфаки и вузы количественно, как учебные заведения, а также и по количеству находящихся в них студентов не были согласованы ни с потребностью страны в специалистах, ни с материальной возможностью государства их содержать. Материальная возможность с каждым днем уменьшалась, а количество рабфаков и вузов возрастало».

И к началу 1922 года, по данным Главпрофобра, в РСФСР насчитывалось 153 вуза, 85 практических институтов и 92 рабфака. Причем практически во всех складывалась катастрофическая ситуация.

«Из 85 практических институтов оставлено всего 5»

«На содержание вузов,— писал П. Агеев в "Правде",— выдается 20 проц. довоенной суммы».

И в результате, по его словам, разруха наблюдалась практически во всех учебных заведениях:

«Заглянете ли вы в аудитории, в лаборатории, в канцелярии того или другого вуза — повсюду вы встретите обвалившиеся потолки, выбитые окна, худые двери и непомерную грязь. Заглянете ли вы в лаборатории — встретите разрушенные, полуразрушенные столы, препараты и т. д.».

Кроме общей бедности страны Агеев считал причиной упадка высшего образования деятельность Главпрофобра и — совершенно в духе времени — жестко критиковал его руководство:

«Знаменитые циркуляры Главпрофобра, одни одному противоречащие, один лучше другого создающие хаос, свистопляску среди студенчества с экзаменами.

Все это в высшей степени отразилось на занятиях, все это значительно понижает степень знаний и специализацию выходящих из вузов красных спецов, создает несерьезное отношение к курсу как у студенчества, так и у профессуры».

А заместитель начальника Главпрофобра А. З. Каменский писал в той же газете, оправдываясь, что важной причиной недофинансирования высшей школы было огромное количество учебных заведений:

«Уже в 21 году Главпрофобр усмотрел непомерную раздутость количества вузов… и с 22 г. приступил при неимоверно сильном сопротивлении заинтересованных наркоматов и местных организаций к сокращению вузов. Всякому понятно, сколько усилий приходилось тратить в борьбе с местными организациями, не желавшими расставаться со своими вузами, переводя их содержание на местные средства т. п. Постановления Главпрофобра, Наркомпроса, а в последствии даже и Совнаркома о закрытии тех или иных вузов, далеко не сразу приводились в исполнение на местах… И тем не менее в 23 году из 85 практических институтов оставлено всего 5 институтов, и то для нацменьшинства, из 153 вузов оставлено 96, что утверждено и Совнаркомом».

Не изменилось лишь число рабфаков:

«60,— констатировал А. З. Каменский,— на государственном снабжении, а 32 — на местном бюджете и сохранены по усиленному настоянию местных организаций и, по-нашему, пожалуй, правильно».

Для улучшения материального положения вузов и пролетарских вузовиков, как указывал замначальника Главпрофобра, в 1922 году была введена плата за обучение для выходцев из имущих слоев — 50 руб. в год. Но собираемых средств не хватало ни на поддержание учебных заведений, ни на выплаты государственных стипендий.

Причем сам А. З. Каменский признавал, что стипендии — мизерные и жить на них невозможно.

О бедственном положении студентов немало писала и член Центральной комиссии по борьбе с последствиями голода (ЦКПГ) при Всероссийском центральном исполнительном комитете (ВЦИК) О. Д. Каменева. Так, 6 апреля 1923 года, в ее статье, опубликованной в «Известиях», говорилось:

«Жестокая хозяйственная разруха и голод последнего года не дали возможности разрешить все вопросы о пролетарском студенчестве. Вопросы педагогики как будто правильно разрешены, но материальное положение (как в смысле пособий и книг, так и в отношении жизненных условий самих студентов) ужасно».

Ситуацию в студенческих общежитиях она описывала так:

«Отсутствие достаточного количества помещений в общежитиях и домах ведет к непомерной скученности в комнатах: койки (если они имеются) придвинуты вплотную одна к другой; вещи приходится часто держать в корзинах, подвешенных к потолку, и т.  д.

Грязь и усиленная заболеваемость при таком образе жизни неизбежны.

Прибавьте к этому скудное питание, так как государственный паек (стипендия) часто является единственным источником существования; прибавьте также необходимость заработков на стороне (а это не значит "беготня по урокам", как в прежнее время; теперь вы встретите студенческие артели грузчиков на всех вокзалах Москвы, и далеко не редкость видеть студента-дворника или швейцара)».

Жена члена Политбюро Л. Б. Каменева и сестра члена Политбюро Л. Д. Троцкого могла позволить себе больше других членов правящей партии и потому писала и о еще одной причине страданий пролетарских студентов:

«Кроме этих физически невозможных условий жизни необходимо принять во внимание и отсутствие навыка к умственной работе, отсутствие приспособляемости к ней, наряду с недостаточной (по условиям времени) подготовленностью к прохождению курсов высших учебных заведений у современного студента и слушателя рабочего факультета. Требуется особенно напряженная, упорная умственная работа (часто ночная).

Переутомленные студенты и рабфаковцы стали обычными посетителями амбулаторий при клиниках и больницах; немало и психических заболеваний от совокупности всех вышеперечисленных условий».

Мало того, она предлагала продолжить и расширить практику, возникшую во время борьбы с голодом 1921–1922 годов:

«ЦКПГ… поставила вопрос о помощи студентам перед заграничными организациями, работающими в России по борьбе с последствиями голода. На первом месте пока стоит АРА (ARA — American Relief Administration.— "История"): в Москве, Петрограде, Одессе и Киеве она дает обеды 11.600 студентам старших курсов; в ближайшие дни АРА увеличит число выдаваемых обедов еще на 5.000.

"Европейская помощь студентам", работающая вместе с миссией Фритьофа Нансена, выдает ежедневно 9.700 обедов студентам в следующих городах: Томск, Казань, Ростов, Новочеркасск, Саратов, Самара, Харьков и Симферополь.

"Европейская помощь студентам" предполагает распространить питание и на учащихся высших учебных заведений Иркутска, Краснодара, Астрахани и Минска, увеличив число обедов еще на 2.000.

"Католическая миссия" распределяет пока 2.150 обедов среди студентов Москвы и Ростова и начинает увеличивать количество обедов еще на 3.000, имея в виду главным образом рабфаковцев.

Наконец, американская организация Джойнт кормит в Оренбурге 1.000 студентов и организует питание в Минске и, кроме того, ассигновала через ЦКПГ на 6 месяцев по 5.000 долларов, что даст возможность питать еще 3.000 студентов; эти средства жертвуются преимущественно на рабфаковцев».

Писала О. Д. Каменева и о продовольственных посылках студентам от тех же организаций. А также о том, что «Европейская помощь студентам» на взносы студентов из разных стран Европы отправила в Россию груз остро необходимой учащимся одежды. Упоминала она и о том, что из-за границы начали присылать журналы и учебники для вузов.

О. Д. Каменева предлагала продолжать и расширять эту практику, дополнив ее постоянным шефством крупных торговых и промышленных предприятий над вузами. К примеру, курировать МВТУ взялась английская, но принадлежащая СССР фирма «Аркос». Мало того, эта большевичка предлагала сделать так, «чтобы каждый русский университет был в смысле снабжения "закреплен" за определенным европейским или американским университетом».

От ее предложений веяло подрывом идеологических основ власти. И разные товарищи, кто от собственного имени, а кто и от имени своих организаций, начали выступать с контрпредложениями о том, как наладить быт студентов и улучшить ситуацию в вузах. А в некоторых советских республиках и отдельных городах не стали терять время на обсуждения и начали внедрять собственные задумки.

«Можно медленнее умереть»

В числе первых за налаживание жизни студентов взялись власти в тогдашней столице Украинской ССР — Харькове. В первую очередь там в 1923 году была увеличена и дифференцирована плата за обучение в вузах, о чем литературный критик Г. Б. Шатуновский писал в «Известиях»:

«В нынешнем году по вертикали индустриально-технического образования 30 проц. студентов будет освобождено полностью, 30 проц. будет платить 50 проц. платы — 40 руб. золотом, остальные — 80 руб. золотом… Нужно ли говорить о том, что такая плата для студентов крайне обременительна, подчас совершенно непосильна. Молодежь буквально выбивается из сил, чтобы вносить эти деньги за право учения».

А заботу о проживании студентов харьковские власти переложили на горожан:

«Президиум городского совета,— сообщал Г. Б. Шатуновский,— принял постановление, согласно которому устанавливается обязательное полное содержание одного пролетарского студента каждыми двумя стами жильцов в домах жилкооперативов, при чем этим студентам предоставляется оборудование комнаты за счет жильцов. Студенты, освобожденные от платы за право учения, как живущие в общежитиях, так и вне их, освобождаются от оплаты всех коммунальных услуг».

Собственно, и все остальные предложения, которые публиковали в прессе, в той или иной степени сводились к перекладыванию бремени забот о студентах на плечи советских граждан.

Разница заключалась лишь в том, всех или отдельных их категорий.

Так, генеральный секретарь Красного интернационала профсоюзов (Профинтерн) С. А. Лозовский писал:

«Из 142.000 студентов по РСФСР 97.000 принадлежат к господствующему в Советском Союзе классу. На эти 97.000 студентов государство дает 47.000 стипендий. Если прибавить еще сюда несколько тысяч стипендий, выдаваемых хозяйственными органами, то все же остается не меньше 40.000 учащихся, оторванных от станков, которые уплачивают своим здоровьем за право учения (на самом деле общее число стипендий равнялось 67 тыс.— "История"). Но было бы ошибочно думать, что те студенты, которые получают госстипендию, могут прожить на десять рублей в месяц… На эту стипендию можно медленнее умереть, чем без стипендии, но и только.

Хотя советский человек очень вынослив, а наши студенты-пролетарии побили в этом смысле все рекорды, но приучить себя к питанию воздухом до сих пор им не удалось».

Помогать студентам С. А. Лозовский предлагал всем гражданам, но в отличие от харьковских руководителей, добровольно:

«Я убежден, что в нашем Советском Союзе найдутся сотни тысяч трудящихся, которых вопрос о помощи пролетарскому студенчеству волнует не менее, чем самих студентов. Надо только собрать распыленную энергию… Я предлагаю создать всесоюзное общество помощи пролетарскому студенчеству, членами которого могут быть как организации, так и частные лица».

Звучали и другие предложения по сбору средств для пролетарских студентов. Так, гражданин С. П. Цесич предлагал обязать каждую профсоюзную организацию из средств, собранных ее членами, содержать на протяжении нескольких месяцев студентов. К примеру, собирать деньги для одного студента со ста членов профсоюза. А по истечении назначенного времени обязанность спонсировать студентов переходила к следующей внесенной в список плательщиков профорганизации.

Выдвигались и даже осуществлялись похожие идеи.

Так, в конце 1923 года всем членам РКП(б) предписали передать 1% месячного жалования в фонд студенческой помощи.

А по всей стране обязали местные власти провести «Неделю помощи студентам». Вот только провели ее далеко не везде, да и в общем результаты всех добровольных сборов, когда дело не касалось добровольно-принудительного обложения предприятий, оказались не впечатляющими.

И упоминавшийся уже П. Агеев, не понаслышке знакомый с ситуацией в вузах, предложил гораздо более приземленный вариант действий:

«Мы должны занять определенную, ясную позицию. Нужно заявить, что поправить школу, привести ее в должный вид мы сумеем только тогда, когда известную часть расходов возложим на плечи народившейся буржуазии. Нужно определенное количество мест — не 5 и 10 проц., как это было до сего времени, а до 20 проц.— отдать представителям буржуазии, обложив их возможно высокой платностью за право учения».

Продолжительная дискуссия в прессе закончилась тем же, с чего и началась,— публикациями об ужасающих условиях жизни пролетарских студентов. Стало очевидным, что переложить бремя содержания студентов и вузов на общественность не удастся и решение проблемы должны взять на себя руководители страны. Ведь, как было сказано в ходе дискуссии, «этому калечению молодежи можно положить конец».

«В большинстве академически неактивных»

«Предрешить,— говорилось в решении Политбюро от 10 апреля 1924 года,— сокращение стипендиатов в ВУЗах и рабфаках примерно на 1/3, увеличение остающимся стипендий вдвое, сокращение сверх того общего числа учащихся в ВУЗах на 30 тысяч, полное закрытие приема в вузы в предстоящем учебном году и введение платы за учение для учащихся в ВУЗах (кроме стипендиатов)».

А «для разработки практических мероприятий на основе вышеприведенного общего решения» была образована специальная комиссия, на основе предложений которой Политбюро неделю спустя конкретизировало указания:

«Утвердить максимальную цифру в ВУЗы в текущем году в 13000 человек, включая в это число около 8 тысяч, окончивших в этом году рабфаки, и установив для вступающих в вузы не через рабфаки (остальные 5000) самый внимательный отбор с тем, чтобы в ВУЗы были приняты члены профсоюзов и большинство из рабочих и чтобы поступление шло через организации».

24 апреля 1924 года в Политбюро были обсуждены и утверждены правила сокращения студенческого контингента, главное из которых гласило:

«В основном чистка должна проводиться по линии проверки академической успешности учащихся с тем, однако, чтобы по отношению к пролетарскому студенчеству были допущены максимальные льготы и чтобы по отношению к совслужащим и выходцам из буржуазии проводилась бы особенно жестко».

Исключения делались только для старшекурсников:

«При проверке студентов непролетарского происхождения медицинских, индустриально-технических и сельскохозяйственных ВУЗов проявить бережное отношение к студентам старших курсов и исключать их при условии успешного прохождения курса лишь в случаях злостного отношения к соввласти».

Одновременно вводились и новые правила оплаты обучения:

«а) Установить как общее правило, что за обучение в ВУЗах платят все студенты…

г) Плату за обучение установить в следующих размерах: для лиц, зарплата коих не превышает 100 руб. в месяц, а также лиц, находящихся на иждивении родителей, зарплата коих не превышает 100 руб. в месяц,— 50 руб. в год; от 100 до 200 руб. в месяц — 75 руб. в год и от 200 до 300 — 100 руб. в год; предоставить право местным комиссиям устанавливать для лиц, пользующихся нетрудовыми доходами, плату до 300 рублей в год».

А для увеличения размера стипендий их количество решили уменьшить:

«Для увеличения размеров стипендии студентов рабфаков и пролетарской части студенчества ВУЗов вдвое, признать необходимым сократить общее количество стипендий на 20.000, т. е. довести их до 47.000 стипендий, с тем, чтобы вся масса обучающихся на рабфаке была обеспечена стипендиями. На увеличение размера стипендии должна быть прежде всего обращена плата за учение».

Сжатое изложение правил проведения «проверки академической успешности» и сокращения студентов были сформулированы в Постановлении Совнаркома РСФСР от 16 мая 1924 года и на следующий день опубликованы. Первые же итоги проверки выглядели очень печально. В письме, отправленном в том же мае инициативной группой московского пролетарского студенчества председателю Совнаркомов РСФСР и СССР А. И. Рыкову, назначенному Политбюро ответственным за проведение академической проверки вузов, говорилось:

«Местные Комиссии, проводящие чистку в ВУЗах, делают крупные ошибки, отражающиеся вредом на пролетариат.

Эти печальные ошибки местной Комиссии заключаются в том, что Комиссии так игрушечно производят возложенную на них столь ответственную работу. Вызвав студента для проверки, они не стараются подробно выяснить в нем все то, что ясно характеризует данного индивидуума с отрицательной или с положительной стороны, зачастую удовлетворяясь какой-нибудь пустой анонимкой или одним-двумя ответами на вопросы: "Что окончил до поступления в ВУЗ?", "Сколько экзаменов сдано?", и этими двумя ответами решают судьбы тысячей (так в тексте.— "История") пролетарского студенчества…

В связи с чисткой ВУЗов, на территории СССР появляются самоубийства студенчества, есть уже несколько случаев и в Москве. Вы, конечно, об этом наверное уже знаете. Но это только еще начало такого печального явления, так как результаты чистки, ввиду ее незаконченности, знают еще очень немногие из числа студенчества. Печальным данное явление мы называем потому, что самоубийством кончает в большей мере пролетарское студенчество».

Но чистки продолжались, и уже 29 мая 1924 года пресса сообщала:

«В Ленинграде… уже проверено до 15.000 студентов, из которых подлежит увольнению до 2.000 человек, в большинстве академически неактивных.

Остальные уволены как враждебный элемент.

Чистка в ленинградских вузах закончится к 15 июня».

Параллельно попытались начать кампанию по уменьшению количества вузов и закрытию сочтенных ненужными факультетов. Причем большевики, не раз критиковавшие императора Николая I за нелюбовь к гуманитарным специальностям в университетах, сами чаще всего закрывали факультеты общественных наук, передавая, к примеру, филологов в педагогические вузы.

Под давлением разных ведомств и общественных организаций твердо установленный лимит приема в вузы в 1924/25 учебном году в 13 тыс. первокурсников был сначала увеличен до 13,5 тыс., а затем до 14,2 тыс. Но как рапортовал Главпрофобр, «подлинно пролетарское студенчество составляет 67,7% всего приема этого года», что по сравнению с цифрой предыдущего учебного года — 49,6% — смотрелось как выдающееся достижение.

23 октября 1924 года после дополнительных обсуждений заинтересованными ведомствами правила оплаты обучения в вузах снова пересмотрели и опустили нижнюю планку до 25 руб. в год. Снизили затем и верхний предел годовой оплаты, который составил 225 руб. в год.

Но в каждом вузе имущая часть студентов в среднем должна была платить 75 руб. в год.

И эти обновленные цифры распространили на весь СССР.

Изменялись и другие параметры вузовской реформы. Так, в ноябре 1924 года было установлено количество стипендиатов для РСФСР — 30 тыс., а наркоматам и ведомствам было предписано обеспечить студентов одеждой и создать для них льготы по медицинскому обслуживанию и проезду.

Осенью 1924 года исключенным в ходе академической проверки разрешили сдавать экстерном экзамены за полный курс вуза, а бывшим первокурсникам поступать вновь. А в начале 1925 года мало-помалу началось возвращение на учебу остальных вычищенных. Ведь за каждого из них ходатайствовали общественные организации, производственные коллективы или уважаемые товарищи.

Как оказалось, лазейки в системе образования, позволяющие появляться тысячам не требующихся никому выпускников вузов, куда легче создать, чем закрыть.

Евгений Жирнов