«Нужды путешественника»: смесь французского с рисовой водкой

В российском прокате новая кинозарисовка Хон Сан Су «Нужды путешественника». В ней героиня Изабель Юппер, туристка из Франции, испытывает терпение корейцев и способности собственного организма к усвоению алкоголя. Фильм получил гран-при на последнем Берлинском фестивале и дежурно назван шедевром. Но найти общий язык с режиссером и его героями зрителям не так-то просто.

Текст: Василий Корецкий

Ирис (Изабель Юппер), легкомысленная французская старушка, одетая девочкой-припевочкой (дурацкая соломенная шляпка, платье в цветочек выше колен и сумка, куда легко входит полуторалитровая баклажка рисовой браги — макколи), ходит по приличным домам неназванного корейского города, где ведет задушевные беседы с хозяевами, а через час берет за это деньги. Зритель далеко не сразу догадывается, что загадочная иностранка не психотерапевт, а учитель французского; тем более что первые слова на этом языке прозвучат не сразу.

Новый фильм Хон Сан Су… впрочем, нового в «Нуждах путешественника» нет ничего. История одного дня непосредственной авантюристки Ирис сложена излюбленным методом Хон — методом комбинаторики. Во-первых, внутридиегетической: словно орнамент, сюжет образован повторением одного и того же паттерна с небольшими вариациями. Француженка приходит к корейцам, заинтересованная вежливость которых часто скрывает крайнее изумление — если не возмущение — «новаторским» педагогическим методом Ирис. Дальше, собственно, вступает сам метод — учительница ведет с учеником игривый смол-ток на английском, после чего хозяева не слишком умело пытаются изобразить что-то на музыкальных инструментах; эти наигрыши повергают героиню Юппер в крайнюю скуку, и она предлагает ученикам пройтись.

Но в городе, где разворачивается действие, и шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на мемориальную доску или памятный камень с каким-либо стихотворением неназываемого классика, сгинувшего в японских лагерях. Поэзия провоцирует на разговор об умерших родителях — тут клиента и прорывает. Тогда Ирис старательно переводит услышанную исповедь на французский и дает ученику листок с новыми словами. Собственно, вот и вся педагогика — учить не вопросы к таксисту и не числительные, а сразу те слова, что помогают выразить главное. После уроков Ирис возвращается домой к случайному знакомому, приютившему странную чудачку,— и там тема с наигрышами и родителями повторяется в новом регистре: хозяин сочиняет какую-то заунывную лабуду для синтезатора, а Юппер слушает его уже с крайним благоговением. Но тут в дверь звонит вполне живая и даже очень витальная мать хозяина. Параллельно Ирис напивается макколи до потери сознания, а в финале, скорее всего — в кадре-флешбэке (Хон Сан Су любит играть с нелинейной хронологией), сама насвистывает какую-то простую мелодию на детской дудочке.

Все это в тех или иных сочетаниях мы уже видели в прошлых картинах мастера: и Изабель Юппер («В другой стране»), и потрепанный кассетный диктофон, появляющийся у нее в руках (фигурировал как сентиментально-символическая деталь в «Фильме Ок-хи»), и визиты незваных гостей с неловким топтанием хозяина у домофона («Женщина, которая убежала»), и серийные вариации одного и того же сюжета-паттерна внутри фильма, и, конечно, ключевой для многих фильмов Хон вопрос об исполнительском мастерстве: нужно ли стремиться к совершенству, если это стремление не дает ни счастья от занятия искусством, ни совершенства; и есть ли вообще критерий качества в искусстве?

Про алкоголь уж и говорить нечего.

Учитывая все усиливающуюся репетитивность в фильмографии Хон и не всегда обоснованную характеристику «шедевр», которую по инерции используют растерянные критики в каждой второй рецензии на фильм (действительно, получивший гран-при в Берлине), пьяная карусель «Нужд путешественников» отчаянно нуждается в какой-то внятной трактовке. Что скрывается в этой настойчиво повторяемой простоте? Притча ли это? Занятный психологический этюд (например, придя на урок в корейскую семью и порядочно выпив, Ирис начинает кокетничать с хозяином за спиной хозяйки — это, пожалуй, лучший эпизод фильма)? Или все это просто странный анекдот?

Возможно, комическая старая девочка с дудочкой — это вообще сам Хон Сан Су, десятилетиями продолжающий насвистывать нехитрый мотив. Значит ли это, что режиссер, как и его героиня, тоже говорит со своей аудиторией на чужом (и ей, и ему) языке — например, на условном фестивальном эсперанто? И что поиски глубокой «восточной философии» жизни в его фильмах также комично-бессмысленны, как и попытки героев фильма выучить французский? А может, это вовсе издевка над нами, критиками,— как Ирис восхищается переведенным гуглом корейским стихотворением, не понимая, о каком именно цветке в нем идет речь (все же есть разница между розой и одуванчиком), так и мы силимся вынести вердикт его фильмам на основании дважды пересказанных субтитров — и это нам, а не героям остро нужен вокабуляр чувств.

В прокате с 23 мая

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram