«Всюду одно растление и разврат»
Андрей Платонов о том, как он не стал советским писателем
125 лет назад, 28 августа 1899 года, родился Андрей Платонов — писатель, искренне искавший новый язык для коммунистического проекта, но не нашедший в советской литературе ни места, ни признания. Составили хронику его размышлений об этом.
1948
Фото: РИА Новости
1
Ответ редакции «Трудовой армии» по поводу моего рассказа «Чульдик и Епишка». Вы пишете о великой целомудренной красоте и ее чистых сынах, которые знают, видят и возносят ее. Меня вы ставите в шайку ее хулителей и поносителей, людей, недостойных Ее видеть и не могущих Ее видеть, а потому я должен отойти от дома красоты — искусства, не лапать Ее белые одежды. Не место мне, грязному, там.
Письмо в газету «Трудовая армия, 21 августа 1920
2
Я живу, не думаю, а вы, рассуждая, не живете — и ничего не видите, даже красоту, которая неразлучна и верна человеку, как сестра, как невеста. Вы мало любите и мало видите.
Письмо в газету «Трудовая армия», 21 августа 1920
3
Искусство заключается в том, чтобы посредством наипростейшего выразить наисложнейшее. Оно — высшая форма экономии.
Записные книжки, 1921
4
Иногда мне кажется, что у меня нет общественного будущего, а есть будущее, ценное только для меня одного. И все же бессмысленно тяжело — нет никаких горизонтов, одна сухая трудная работа, длинный и глухой «тамбов».
Письмо жене, 11 декабря 1926
5
Давай рассказы, давай то — пишете вы. Знаете, я имею только одну голову и одно сердце. Я не могу работать как двигатель.
Письмо жене, 29 января 1927
6
Нечаянно открыл принцип беспроводной передачи энергии. Но только принцип. До осуществления — далеко. Маша, это захватывающая задача,— страсть к научной истине не только не умерла во мне, а усилилась за счет художественного созерцания.
Письмо жене, 3 июля 1927
7
Я работаю. Иногда меня питает энергия остервенения, чтобы выбраться на чистую независимую воду жизни. Главное — независимую. Очень мне тяжело зависеть от всех случаев. Это отчасти гадко. Но какая стерва со мной поступала хорошо? Я совсем не хочу быть «общеполезным» работником, я хочу быть покойным и счастливым (форменное мещанство!). Все это я знаю — и дешевкой меня не возьмешь.
Письмо жене, 3 июля 1927
8
Все, что я пишу, питается из какого-то разлагающегося вещества моей души.
Письмо жене, 13 февраля 1927
9
Вообще, настоящий писатель — это жертва и экспериментатор в одном лице. Но не нарочно это делается, а само собой так получается. Но это ничуть не облегчает личной судьбы писателя — он неминуемо исходит кровью.
Письмо жене, 3 июля 1927
10
Я накануне лучшей жизни. Литературные дела идут на подъем. Меня хвалят всюду. Был в «Новом мире» — блестящая оценка. Либретто — тоже. «Епифанские шлюзы» — также. Зачем я это пишу? Вот зачем. Оказалось, что это мне не нужно. Что-то круто и болезненно во мне изменилось.
Письмо жене, 9–11 июля 1927
11
Всюду одно растление и разврат. Пол, литература (душевное разложение), общество, вся история, мрак будущего, внутренняя тревога — всё, всё, везде, вся земля томится, трепещет и мучается. Самое тело мое есть орган страдания. Я не могу писать — ну кому это нужно, милая Маша?
Письмо жене, 9–11 июля 1927
12
Не могу же я писать иначе, чем чувствую и вижу. Но надо еще писать, что хочет мой класс,— этого действительно я пока не умею, а учат меня этому не добрым советом, а «за ухо». Но можно выучиться и стерпя боль, и помимо учителей.
Письмо в редакцию газеты «Правда», декабрь 1929
13
То, что я пишу о Макаре сочувственно, так ведь сочувствие есть способ честности в искусстве.
Письмо в редакцию газеты «Правда», декабрь 1929
14
Рассказ именно так был и задуман, чтобы ясно обнажить частного Макара, потому что он еще живет на свете, и я не мог о нем не написать, и еще потому, что Макар бессознательный враг социализма, но потенциальный друг и участник его. Его, человека типа Макара, весьма важно разглядеть и познать.
Письмо в редакцию газеты «Правда», декабрь 1929
15
Вся моя забота — в уменьшении вреда от моей прошлой литературной деятельности. Над этим я работаю с осени прошлого года, но теперь я должен удесятерить усилия, ибо единственный выход находится в такой работе, которая искупила бы вред от «Впрока». Кроме этого главного дела, я напишу заявление в печать, в котором сделаю признание губительных ошибок своей литературной работы — и так, чтобы другим страшно стало.
Письмо Иосифу Сталину, 8 июня 1931
16
Перемучившись, обдумав все (думать над коренным изменением своей литературной деятельности я начал еще с осени; ты знаешь про это),— я решил отказаться, отречься от своего литературного прошлого и начать новую жизнь. <...> Ты поймешь, что это высшее мужество с моей стороны. Другого выхода нет. Другой выход — гибель.
Письмо жене, 10 июня 1931
17
В результате всего для меня настали труднейшие времена. Так тяжело мне никогда не было. Притом я совершенно один. Все друзья — липа, им я не нужен теперь.
Письмо жене, 10 июня 1931
18
Предмет, о котором я хочу с вами посоветоваться, касается вопроса, могу ли я быть советским писателем или это объективно невозможно. Обычно я сам справляюсь со своей бедой и выхожу из трудностей, но бывают случаи, когда это делается немыслимым, несмотря на крайние усилия, когда труд и долгое терпение приводят не к их естественному результату, а к безвыходному положению.
Письмо Максиму Горькому, 23 мая 1933
19
Моя новая повесть, которую я тут обдумал, будет посвящена поклонению умершим и погибшим, а именно посвящение будет моему сыну. Я задумал сделать героем жизни мертвого человека, на смерти которого держится жизнь. Кратко трудно сказать, как это получится, но, думаю, эта вещь выйдет у меня: у меня хватит сердца и горя.
Письмо жене, 1 июля 1943
20
Как Тоша, умирая, говорил: «важное, важное, самое важное»,— и умер, не сказав самого важного. Так самое важное уносится в могилу.
Записные книжки, 1944
Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram