Александр Экман поставил церемонию открытия Паралимпиады

Франция, впервые принимающая Паралимпийские игры, устроила им грандиозное открытие в самом центре Парижа, на площади Согласия. После громкой и провокационной церемонии Олимпиады, о которой было так много неистовых споров, спектакль «Парадокс» в постановке шведского хореографа Александра Экмана прозвучал как призыв к единению. Комментирует Мария Сидельникова.

Как и Олимпиаду, Паралимпийские игры в Париже открывали вопреки традиции: не на стадионе, а в городе. Сценой под открытым небом была выбрана главная столичная площадь: place de la Concorde, бывшая площадь Революции, а ныне Согласия — мощный символ власти и свидетель самых кровавых событий в истории Франции, от свержения монархии до немецкой оккупации. Сцену-подиум выстроили по длине, Луксорcкий обелиск стал ее величественным центром. Фонтаны, находящиеся по обе стороны от него, запрятали в эффектные цилиндры-видеоэкраны, на которых транслировали кадры спортивных хроник паралимпиад начиная с 1948 года. Трибуны расположили по периметру и на Елисейских Полях. Нижний отрезок самой известной парижской улицы выступил этаким парадным закулисьем — оттуда спускались официальные делегации, непременная и долгая часть протокола. А вот путь к еще одному обязательному атрибуту в этот раз оказался короче: до сада Тюильри, где расположена Олимпийская чаша, рукой подать. Эта близость сыграла в пользу композиционной стройности спектакля — не пришлось бежать через весь город. «Революция паралимпийцев», как охарактеризовал церемонию глава Оргкомитета Олимпиады-2024 Тони Эстанге, завершилась около 23:30, но публика на площади еще долго гудела и плясала, не желая расходиться.

Стоит признать, что едва ли эта площадь за свою историю видела такую красивую и мирную революцию. И в этом заслуга приглашенного шведского хореографа Александра Экмана.

Сорокалетний Экман — главный гуманист, оптимист и выдумщик современного театра. Его спектакли, идущие на крупнейших мировых сценах от Стокгольма до Парижа,— это всегда захватывающий сплав внятной истории, рассказанной с юмором и самоиронией, виртуозного танца и зрелищности больших шоу.

Но ни разу Экман не оступился в угоду массовости. Его ум и безупречное чувство вкуса оказались уместны и в такой щекотливой теме, как паралимпийский спорт.

Главный худрук церемоний режиссер Тома Жоли поставил перед ним задачу показать совершенно разные тела, поразмышлять над различными парадоксами (отсюда и название спектакля), с которыми сталкиваются спортсмены-паралимпийцы: сегодня они герои на сцене, завтра — жертвы дискриминации и косых взглядов в повседневной жизни.

«Парадокс» с греческого буквально переводится как «вопреки ожиданиям», «вопреки убеждениям». Так вот Экман отменяет сложившиеся убеждения одно за другим и делает это самым естественным образом. В свою эфемерную труппу он набрал 160 артистов со всего мира, 16 из них — инвалиды. Ни герои, ни жертвы, они для него — такие же талантливые танцовщики, как и все остальные. За пять здорово придуманных действий-картин хореограф провел их по пути от «Раздора» до «Согласия» (игра слов Discord — Concorde). Вот первая встреча: черное механическое войско на своих двоих хором, как заведенное, твердит по свистку механические движения. Напротив — люди в креслах, свободные и легкие, словно молекулы в броуновском движении. Смотрят друг на друга с недоверием: одни сквозь черные очки, другие — слегка отводя взгляд. Во главе одного войска — фортепиано, во главе второго — инвалидное кресло. Первые — современное «нормальное» общество, вторые — не как все (и речь не только о физических увечьях, в эту свободную компанию включает Экман и креативный класс). Но вот рванул фейерверк, зазвучала «Non, je ne regrette rien» Пиаф в исполнении Christine and the Queens, и все смешалось: колеса, руки, ноги, жизни.

Здесь пригодилось еще одно фирменное умение Экмана — вплетать аксессуары в тело своего спектакля, делать их частью пластического языка.

Так же ловко он поставил и самую поэтическую, третью сцену спектакля — «Sportographie». Ее открывало соло Мусы Моты, южноафриканского танцовщика, которого злополучный рак лишил и ноги, и футбольной карьеры. С костылями он управляется так лихо и виртуозно, что его соло становится заразительным. Танец и спорт собирались в калейдоскоп поэтических картинок-образов, в составлении которых Александру Экману нет равных (музыка Виктора ле Массне, музыкального худрука всех церемоний Олимпиады-2024). Как круги по воде, отовсюду сцену начинают наводнять все новые и новые танцовщики. Ловкие, сильные, мощные, воинствующие, единые. Костыли становятся их опорой, их оружием, их крыльями, они делают на них пируэты и поддержки, гребут ими, как веслами. Различить, для кого они жизненная необходимость, для кого — сценический реквизит, решительно невозможно. Да и не стоит этого делать. К финалу, который открывало великое «Болеро» Равеля, под которое на пляс де ля Конкорд внесли Олимпийский огонь, все разногласия двух групп остались в прошлом.

В этом и заключается самый важный художественный эффект уникального спектакля Александра Экмана и найденной им интонации. Он не просто задал новые художественные стандарты такого рода шоу, но предложил совсем иначе посмотреть на паралимпийцев и — шире — на людей с инвалидностью и ограниченными возможностями: без жалости, без героики, без спекуляций, без этических затруднений, с простым человеческим восхищением.