Директор экономической службы МИД РФ о бизнесе с компаниями недружественных стран и ключевых валютах в российской торговой корзине

За последние несколько лет Россия сумела выйти на расчеты в национальных валютах в торговле с большинством стран мира, при этом ключевой валютой стал рубль, тогда как на валюты недружественных стран сейчас приходится менее одной пятой всего внешнеторгового оборота страны. Об этом в эксклюзивном интервью по случаю 80-летия образования экономической службы МИД РФ корреспонденту “Ъ” Наталии Портяковой рассказал директор департамента экономического сотрудничества внешнеполитического ведомства Дмитрий Биричевский. Дипломат также поведал о том, что предпринимается для выстраивания независимой от Запада и вторичных санкций платежной архитектуры и почему понятие «недружественные» не распространяется на бизнес стран, примкнувших к антироссийским рестрикциям.

— Уже долгие годы Россия ставит задачу по дедолларизации и переходу на расчеты в нацвалютах. С каким числом стран мы смогли в итоге осуществить этот переход и какие валюты теперь преимущественно в нашей корзине?

— Действительно, в условиях беспрецедентных ограничительных мер, которые введены против нашей страны, возможности расчетов в тех валютах, которые мы использовали раньше, доллар или евро, крайне ограничены. Поэтому сама жизнь продиктовала острую необходимость перехода на расчеты в национальных валютах. В принципе, мы сейчас используем этот инструмент при взаимодействии с подавляющим большинством государств, даже с недружественными странами — вспомните, в частности, указ президента РФ по расчету за газ в рублях.

По статистике Банка России во втором квартале этого года, в валютах недружественных стран шло только 17,6% расчетов по экспортным контрактам, 22% — по импортным. То есть меньше одной пятой получается. А еще три года назад доллар и евро безоговорочно доминировали в структуре таких расчетов.

Сегодня же ключевой валютой стал рубль: 40% по экспорту и 42% по импорту. Остальные платежи идут в валютах дружественных стран, в том числе в юанях, рупиях, дирхамах ОАЭ и т. д. Торговля с недружественными странами фактически сведена к минимуму, а наша торговля с большинством стран мира в Азии, Африке, на Ближнем Востоке и Латинской Америке сегодня обслуживается преимущественно либо в рублях, либо в нацвалютах. С Китаем, в частности, торговля в национальных валютах превышает 95%, а в рамках Евразийского экономического союза (ЕАЭС) — более 90%.

— С ЕАЭС это, видимо, прежде всего рубли?

— Это прежде всего рубли, конечно.

— Вскоре после начала известных событий на Украине двусторонний торговый оборот с таким партнером, как Индия, взлетел в разы, прежде всего за счет увеличения импорта этой страной российской нефти. Но вместе с этим возникла и проблема, что нам, по сути, не на что было тратить огромные суммы получаемых в виде выручки рупий. Была ли эта проблема урегулирована?

— Эта проблема существует и постепенно решается. Некий дисбаланс в торговле с Индией в последние годы действительно есть. Связан он с тем, что Индия существенно увеличила закупки нашей нефти и нефтепродуктов. А импорт в Россию из Индии такими темпами не растет. Расчеты в недружественных валютах затруднены, поэтому и возник такой дисбаланс и проблема, как использовать эту рупийную выручку.

Но решения постепенно находятся в рамках нашего двустороннего взаимодействия, в том числе за счет развития взаимной торговли.

— Одна из самых важных проблем во всей внешнеэкономической деятельности России, возникшая на фоне украинских событий и вторичных санкций Запада,— это сложности с банковскими расчетами, которые мы до конца не можем преодолеть даже с таким стратегическим партнером, как Китай. Что все-таки удалось сделать для выстраивания независимой от Запада и устойчивой к санкционному давлению платежной архитектуры?

— Да, эта проблема существует со всеми странами. Потому что западники прекрасно понимают эти трудности и бьют туда, где, с их точки зрения, будет больнее. Они оказывают колоссальное давление на наших партнеров. Безусловно, у многих из них есть боязнь попасть под вторичные санкции. Ищем взаимоприемлемые пути решения возникающих трудностей.

В принципе, что нужно для бесперебойных расчетов? Прежде всего независимая расчетная инфраструктура, позволяющая проводить платежи в национальных валютах без использования SWIFT и других западных систем. Нужны финансовые институты, не завязанные на западную финансовую систему.

Работа на этом направлении ведется активно. Успешно функционирует система передачи финансовых сообщений Банка России, аналогичная система есть в Китае, других крупных странах. Существуют и национальные платежные системы, позволяющие проводить транзакции в национальных валютах.

Создаются и новые независимые от Запада платформы. Этот процесс занимает время, поскольку надо еще решить, на каких условиях такие платформы будут работать и как обеспечить доступ к их возможностям для всех участников. Должно быть что-то, с чем могут работать все наши основные партнеры и контрагенты.

Мы активно продвигаем инициативу создания такой системы в рамках БРИКС, она называется «Платформа БРИКС Бридж». Сейчас эта тема обсуждается с партнерами. На практике же нашим внешнеэкономическим операторам пока приходится использовать усложненные схемы платежей. В то же время все мы — и Россия, и остальные государства мирового большинства — движемся в сторону таких новых инструментов.

Разумеется, новая инфраструктура будет предусматривать цифровые решения. Это требование времени. В августе в России был принят закон, разрешающий использование цифровых валют для внешнеторговых расчетов в рамках экспериментальных правовых режимов. Аналогичные меры в области цифровизации расчетов предпринимаются и за рубежом.

Это уже начало того пути, который позволит нам выстроить независимую от Запада платежно-расчетную систему. Это не значит, что это стопроцентно надежный и успешный путь. Запад все равно это все увидит, когда такие механизмы появятся, и политическое давление никуда не исчезнет. И здесь многое будет зависеть от того, насколько та или иная страна готова к принятию суверенных решений в своих интересах.

Так что процесс небыстрый, но то, что движение в этом направлении идет, это я могу точно сказать.

— В марте 2023 года была принята Концепция внешней политики РФ, в соответствии с которой главными стратегическими партнерами России стали Китай и Индия, а основными направлениями внешнеэкономической деятельности — прежде всего ближнее зарубежье. Насколько существенно и за счет чего удалось подстегнуть за последние два-три года торговлю с нашими ближайшими соседями? Какую роль в этом играет ЕАЭС?

— Товарооборот со странами ЕАЭС постоянно увеличивается. Внимания к этим странам тоже стало гораздо больше. Сыграл роль фактор взаимной выгоды и взаимного притяжения. Тем более что ЕАЭС — это безбарьерная среда, между странами отсутствует таможня.

Многие западные компании, которые базировались в России, релоцировались в Казахстан, Узбекистан, какие-то страны Центральной Азии, в Армению. И сейчас эти страны очень хорошо зарабатывают на поставках в Россию неподсанкционных товаров, которые сюда трудно довезти или которые какие-то компании не хотят нам напрямую продавать.

Увеличились и объемы экспорта из России в эти страны. В том числе энергоресурсов. Наши ресурсы и продовольствие востребованы во многих странах и Центральной Азии, и Закавказья. Тем более что связи между отдельными предприятиями остались еще с Советского Союза, многое из этого никуда не делось: кто-то создает одни запчасти, в другой стране производят другие детали или элементы. Кроме того, правовая база ЕАЭС создает условия для формирования и развития горизонтальных связей между предприятиями.

— В последние годы в поле зрения российской дипломатии стала активно возвращаться Африка. В чем важность стран континента для Москвы в политическом плане, вполне ясно. А вот есть ли какой-то экономический «прикуп» для нас от расширения связей с африканскими странами?

— Африка — очень перспективный, потенциально очень динамично развивающийся регион — и по населению, и по экономическому развитию. И наше внимание к нему обусловлено не только теми геополитическим событиями, которые возникли в последние два с половиной года.

Там очень много потребностей в создании продуктов высокой добавленной стоимости. Партнеры, конечно, хотят, чтобы мы инвестировали в производство и переработку с целью реализации своей продукции с добавленной стоимостью, а не просто сырья. И мы, в принципе, готовы к такому сотрудничеству.

В России есть компании, в том числе в сфере продовольствия, которые готовы к развитию производства в Африке, имеется огромный интерес среднего бизнеса к закупкам в Африке фруктов и других товаров, которые там производят.

Конечно, там тяжело с расчетами. Тем не менее какие-то связи мы выстроили, все больше и больше наших компаний идет на континент. Объемы пока не особо крупные, но тенденция выхода на африканский рынок просматривается очень четко.

При этом очень важно, что в Африке не забывают о той поддержке, которую оказывал им Советский Союз, и чувствуют наше искреннее отношение к ним, не завязанное только на экономической выгоде или на голосах в ООН. Россия ценит, что большинство стран континента умеет сохранять независимость своего подхода, отстаивать точку зрения, которая идет наперекор коллективному Западу.

В этом году в ноябре в Сочи у нас впервые в истории будет встреча Россия—Африка на уровне министров иностранных дел. И, конечно, в составе делегаций будут и бизнесмены. А значит, поговорим не только о политике, но и о том, что происходит в торгово-экономическом сотрудничестве.

— В недалеком прошлом мы традиционно смотрели на другие страны сквозь призму географии. Сейчас на смену этому в политической плоскости пришло деление на дружественные и недружественные страны. Для вашего департамента и экономических ведомств это стало уже своего рода официальной классификацией?

— Существует указ президента, в котором дано определение, что есть страны, осуществляющие недружественные действия против Российской Федерации. Это те страны, которые ввели односторонние нелегитимные ограничительные меры или присоединились к санкциям ЕС. Это страны недружественные, их 49. Но писать в документах «страны, осуществляющие недружественную деятельность», длинно, поэтому в обиходе, в рабочем порядке мы говорим «недружественные». Мы имеем в виду недружественные власти и администрации, это не относится ни к народам этих стран, ни к бизнесу.

К слову, в экономическом департаменте МИДа отношение к компаниям из недружественных стран точно такое же, как и ко всем остальным. Они у нас не подвержены никакой дискриминации, мы также дорожим их инвестициями и тем, что они остались на российском рынке после февраля 2022 года, несмотря на колоссальное давление их же властей, несмотря на насаждаемое за рубежом «общественное мнение».

Продолжаем диалог с Ассоциацией европейского бизнеса, с Американской торговой палатой, с теми конкретными компаниями, которые здесь работают, развивают свое производство или хотя бы поддерживают его.

Так что «недружественные страны» — это такой условный термин, используемый в нашей рабочей переписке и в устной речи, но, еще раз подчеркну, это относится к властям этих стран и правительствам, но не к людям и не к бизнесу. Мы не просим какой-то любви к себе, но, если бизнес готов прагматично работать, соблюдая российские законы, мы ни от кого не отворачиваемся.