140 лет назад графиня Уварова была избрана председательницей Московского археологического общества

Спустя десять лет графиня Прасковья Уварова стала почетным членом Императорской академии наук. Также она была почетным профессором Дерптского, Харьковского, Казанского и Московского университетов, а также Императорского Санкт-Петербургского археологического института, не имея документов даже о среднем образовании. Они были лишними: Прасковья Уварова и так знала об археологии больше иных профессоров.

Графине Прасковье Уваровой (в девичестве княжны Щербатовой), как говорится, самой судьбой было предопределено стать академиком и куратором имперской археологии, когда она 18 лет от роду вышла замуж за археолога графа Алексея Уварова, сына тогда уже покойного министра народного просвещения и президента Императорской академии наук графа Сергея Уварова.

Рюриковна

Невестой княжна Прасковья Щербатова была одной из самых завидных в Москве. Начать с того, что она была стопроцентной Рюриковной по отцу и по матери. Ее мать Прасковья Борисовна, урожденная княжна Святополк-Четвертинская, принадлежала к так называемой турово-пинской ветви Рюриковичей, берущей свое начало от Святополка Изяславича — князя полоцкого, новгородского, великого князя киевского. Причем уже в наше время это подтвердил ДНК-анализ, затеянный в 2005–2012 годах компанией Family Tree DNA в рамках проектов Russian Nobility и Rurikid Dynasty. В 2008 году, когда очередь дошла до потомка Святополк-Червертинских, подтвердилась родство турово-пинской ветви Святополк-Четвертинских с Рюриковичами. Если кому-то интересны подробности, то можно почитать статью члена научного совета академии ДНК-генеалогии Игоря Львовича Рожанского «Рюриковичи: данные Y-ДНК и возможные корни правящего рода Древней Руси» (2018), она свободно доступна в интернете.

Родословная отца Прасковьи Щербатовой, князя Сергея Александровича Щербатова, была всем известна и без ДНК-тестов. Род Щербатовых вел начало от князей Черниговских, а точнее от князя Василия Оболенского по прозвищу Щербатый (колено XVII от Рюрика). В 18 лет он поступил юнкером в Ахтырский гусарский полк, участвовал во взятии Эривани и подавлении польского восстания 1830 года, был адъютантом генерал-фельдмаршала Паскевича. Был знаком с Пушкиным, любил показывать гостям «Кавказского пленника» с дарственной надписью «Другу моему Сергею». Дослужился до чина полковника и вышел в отставку с орденом Святого Георгия IV степени. Был предводителем уездного дворянства в Харьковской губернии, где находилось его родовое имение. В 1852 году переехал с семьей в Москву.

Отец княжны Прасковьи относился к тем немногим Рюриковичам, кто еще в николаевские времена почувствовал близкий крах крепостничества и завел в своем родовом имении и прикупленном там же, в Харьковской губернии, еще одном имении сахарные заводы. А в Москве он стал директором казенной лосиной фабрики, где производил «из оленьей кожи “лосиной” выделки перчатки офицерские, кирасирские и легкой кавалерии; из бычьей кожи кавалерийские и барабанные перевязи; портупеи: кирасирские, легкой кавалерии, пехотные, саперные, драгунские; ремни: ранцевый, манерочный; из кож юфтового мастерства ранцы тюленьи офицерские и телячьи “в полотне”». То есть руководил одним из ключевых предприятий ВПК того времени с бесперебойным бюджетным финансированием. Иными словами, семья Щербатовых была не только родовитой, но и весьма состоятельной.

Их московский дом в Кропоткинском переулке был известен «всей Москве», а трое дочерей были завидными невестами. Старшую из них, Прасковью, родители уже вывозили с 14 лет на великосветские балы в Северную столицу, где она была представлена императрице Александре Федоровне. Графа Льва Толстого на балы в Северной столице не приглашали, но на московских он был частым гостем и виделся там с юной Прасковьей Щербатовой. «Со скукой и сонливостью поехал к Рюминым,— писал он в своем дневнике про один из танцевальных вечеров в доме Николая Гавриловича Рюмина, богатейшего откупщика и камергера, на Воздвиженке.— И вдруг окатило меня. П. Щ. прелесть! Свежее этого не было давно». Спустя годы Толстой в своем романе «Анна Каренина» списал с нее невесту, а потом жену Константина Левина Китти Щербацкую, показав, как должна строиться по-настоящему счастливая семейная жизнь. Примером такой семьи для него была супружеская пара Прасковьи Щербатовой и Алексея Уварова.

Муж

Хотя род Уваровых и числился в «Бархатной книге» (родословной самых знатных дворянских фамилий), но по сравнению с женой он в этом плане выглядел парвеню. Родоначальником Уваровых был мурза Минчак Косаевич из Большой Орды, приехавший в XV веке в Москву принять православие и верно служить великим князья. Впрочем, эпоха боярского местничества осталась далеко в прошлом, в правящем сословии в цене были другие критерии. Отец Алексея Уварова ими обладал, за что в 1846 году был возведен вместе со своим потомством в графское достоинство.

В истории науки Уваров-старший остался президентом Императорской академии наук, возглавлявшим ее целых 37 лет при Александре Павловиче и Николае Павловиче, и автором нескольких научных работ по антиковедению, в частности «Об элевсинский мистериях» (1817) и «О греческой антологии» (1820), написанных им в молодости; а в истории Российской империи — как, пожалуй, самый знаменитый министр народного просвещения, сформулировавший принцип этого самого просвещения как «православие, самодержавие, народность» и продвигавший его в жизнь.

Его сын Алексей окончил историко-филологическое отделение Санкт-Петербургского университета, прослужил пять лет в МИДе, используя служебные командировки за границу для продолжения своего образования в области археологии в Берлинском и Гейдельбергском университетах. Потом служил по Министерству внутренних дел и в Кабинете Его Величества. Недолгое время после смерти отца был помощником попечителя московского учебного округа. И все это время попутно занимался археологией. В 1846 году стал одним из членов-учредителей Санкт-Петербургского археологическо-нумизматического общества, участвовал в раскопках в Ольвии.

Его монография «Исследования древностей южной России и берегов Черного моря с атласом» (1851) принесла известность ему в европейских археологических кругах. В годы Крымской войны служил в ополчении в чине капитана. В 1856 году был избран членом-корреспондентом Императорской академии наук, а год спустя ее почетным академиком и руководителем отдела русской и славянской археологии академии. В 1864 году с семьей переехал в Москву, где вместе с графом Строгановым основал Московское археологическое общество (МАО), которое он возглавлял до своей смерти в 1884 году и которое стало центром археологических исследований Российской империи и проводило археологические съезды.

Вот такого упертого, говоря по-простому, археолога выбрала себе в мужья 18-летняя Прасковья Щербатова. Ее младшие сестры потом тоже вышли замуж по своему выбору и в итоге стали фрейлинами при императорском дворе. Много лет спустя в эмиграции в Югославии Прасковья Сергеевна в своих воспоминаниях «Былое. Давно прошедшие счастливые дни» объяснила свой выбор так: «Граф говорил, что он гораздо старше меня, не любит свет, занят наукой и боится, что его привычки и жизнь могут показаться трудными и скучными молодой девушке, как я. Я откровенно ответила, что его полюбила за то, что он серьезнее других, что я обещаю быть ему не только хорошей женой, но, если он позволит, то и помощницей».

Помощница

Как и другие девицы ее сословия, Прасковья Щербатова получила домашнее образование, и, надо думать, хорошее образование. Грамматику, литературу и историю ей преподавал профессор Московского университета Буслаев, который, отучив Прасковью, отправился в Петербург учить тому же самому детей императора Александра II. Она знала французский язык и латынь. Уроки музыки ей давал Рубинштейн, рисования — Саврасов. А азы археологии ей преподал муж прямо в их свадебном путешествии по Италии.

Доехав через Варшаву, Вену, Триест, Венецию, Геную до Неаполя, молодожены посетили для начала Museo Archeologico Nazionale di Napoli, где экскурсоводом у них был директор этого знаменитого археологического музея, осмотрели все его экспозиции, кроме «Секретного кабинета», где археологи разместили «порнографию» из Помпей и куда дам не пускали. Потом побывали на раскопках, где «познакомились подробнее с разными стадиями этого дела и теми улучшенными способами, которые вводят при работе и сохранении в большой целости добываемых предметов». Именно тогда графиня Уварова усвоила, что «исследования ведутся планомерно, снимают землю сверху пластами и вывозят ее в отдаленное, особо определенное место, не засоряя таким образом отдельные части города и раскапывая все подряд». В то время как в России, как она убедилась чуть позже, «раскопки велись наудачу и, открыв что-нибудь интересное, засыпали отброшенной землей соседние места, которые впоследствии оказывались весьма часто еще более важными для науки. Производили раскопки, подкапываясь снизу, чем обрушивали не только землю, но и целые стены и даже вторые этажи домов, уничтожая таким образом предметы домашнего обихода, статуи…».

Год спустя они с мужем опять были в Неаполе, где она родила их первенца — сына Алексея Алексеевича Уварова. После родов в Неаполе они переехали в Рим, где прожили год. Муж много времени проводил в Ватиканской библиотеке и, надо думать, по вечерам рассказывал жене о том новом, что он узнал. Позже супруги переехали в Женеву, а затем в Париж, где провели несколько месяцев. «Муж и тут занялся изучением памятников и работал в библиотеках, музеях и ученых обществах, знакомился с трудами известных ученых, изучал постановку архивов и музеев»,— описывала Уварова свою жизнь кормящей матери.

Годы спустя, она, мать уже троих сыновей и троих дочерей, родившая и воспитавшая их без отрыва от посильной помощи мужу в его археологических занятиях, имела беседу с Александром II на выставке МАО, проходившей в Петербурге в 1871 году во время проходившего здесь II археологического съезда под почетным председательством великого князя Константина Николаевича, младшего брата императора. «Государь любезно подошел ко мне с вопросом: “А что здесь делает молодая графиня?” — “Помогаю мужу, Ваше Величество”.— “Разве Ваш муж нуждается во всяком деле в Вашей помощи?” — переспросил государь улыбаясь. “Да, Ваше Величество, дело спорится у мужа всегда лучше, когда жена его работает с ним”.— “Хорошо, отдам приказ, чтобы все жены помогали своим мужьям, может, с вашей легкой руки, графиня, всякое дело у нас пойдет лучшее”,— изволил пошутить император».

Куратор имперской археологии

В декабре 1884 года, когда Алексей Уваров умер, стал вопрос, кто возглавит МАО. Точнее, такого вопроса не было, случилась только небольшая заминка: выяснилось, что графиня Уварова, которая заведовала практически всей бюрократическую кухней МАО, никогда не была членом МАО. Ее срочно избрали в почетные члены общества и сразу же после этого его председателем. Похожая история повторилась десять лет спустя, когда графиню Уварову, не имевшую документов даже о среднем образовании, избрали почетным членом Императорской академии наук.

Академики и профессора археологии, еще не ставшие академиками, понимали, что лучшего администратора для их науки им не найти. Университеты наперегонки избирали Уварову почетным профессором. Ее научные публикации вышли в научных изданиях только на рубеже XIX и XX веков, их вполне набралось бы на магистерскую или даже докторскую диссертацию. Но смысла в ней графиня не видела. У нее была более важная цель: продолжать дело мужа так, чтобы ему было за это не стыдно. И это ей вполне удавалось. Из 15 русских археологических съездов, состоявшихся до начала Первой мировой войны, девять организовала она.

Решала она и другие более важные задачи. За одно то, что она спасла от окончательного разграбления и забвения раскопки в Херсонесе и организовала здесь музей-заповедник, ей можно было поставить здесь памятник. Она точно знала, что нужно для решения вопросов о тех или иных археологических раскопках, и умела правильно разговаривать о своей науке с самой высшей властью. Так вопрос с Херсонесом, который был в буквальном смысле разобран по камешку при строительстве Севастополя после присоединения Крыма Екатериной Великой (камни шли на строительство казарм), а потом окончательно был разграблен французами во время Крымской войны и превратился в огромное и пустое монастырское владение вокруг небольшой церкви, построенной на месте, где крестился киевский князь Владимир Святославович, был решен после того, как на стол императора Александра III в его гатчинском дворце легла ее докладная записка.

«Повели Государь, и древний Херсонес станет русской Помпеей, заинтересует всю благомыслящую Россию, привлечет к изучению своих древностей не только русских ученых, но и путешественников из Западной Европы. Труден и тернист путь, по которому пойдут первые работники и исследователи испорченного хищениями Херсонеса, но вера и надежда на лучшее будущее, на поддержку Вашего Императорского Величества направит, поддержит их силы и даст возможность довести дело до счастливого результата». В этом месте на полях ее записки стоит императорский автограф: «С радостью поддержу их».

«Эту трудную и на первых порах неблагодарную задачу возможно возложить на одно из археологических Обществ, требуя от него устройства на месте отдельной археологической станции со своим хозяйством, инспектором и консерватором, со своими стражами и работниками. Устроив подобную станцию, следовало бы, сократив монастырь, обязать новых хозяев содержать священнослужителей для постоянного служения в местной церкви. На содержание же археологической станции следовало бы отдать ей те земли, которыми пользуется теперь монастырь, а именно 400 десятин каменистой степи вокруг Херсонеса и земли в Мелитопольском и Бердянском уездах. Таким образом, не расходуя ничего нового, Правительство могло бы требовать и ожидать от ученого общества того, что следовало бы дать Херсонесу уже много лет тому назад».

Дело сдвинулось с мертвой точки. Записку Уваровой обсудили на совещаниях министра народного просвещения Делянова с обер-прокурором Святейшего синода Победоносцевым в присутствии помощника председателя Санкт-Петербургского археологического общества академика Бычкова и приняли план мероприятий по ее реализации. В итоге появился археологический музей «Херсонес Таврический» с научным подразделением, ведущем на его территории раскопки.

Если честно, то выстроенный сейчас за несколько лет музейный комплекс «Новый Херсонес» рядом с заповедной территорией Херсонеса на месте запланированной еще при Украине жилой застройки вызывает сильные подозрения, что кто-то нашел в архиве эту записку княгини Уваровой императору и то ли переписал ее современным языком, то ли в исходном ее виде отправил в Патриархию и в Кремль. Уж больно похож нынешний результат и по срокам, и по масштабам на ее результат 130 лет назад.

Графиня Уварова умерла 100 лет назад в словенском городке Добрна в возрасте 84 года, но прошло это настолько незаметно, что она еще долго числилась в списках ОГПУ контрреволюционеров-эмигрантов.

Ася Петухова