В РСМД оценили многолетнюю политику КНР по интернационализации нацвалюты

Подготовленный Российским советом по международным делам анализ политики Китая по расширению международной роли юаня ясно демонстрирует: даже при возможностях и интересе второй экономики мира к процессу заметный его прогресс потребует десятилетий и ограничен необходимостью целого набора решений, к которым китайские власти не готовы. При этом показано, что кропотливая работа регуляторов без громких заявлений и политизации вопроса с 2000 года позволила нарастить долю юаня в валютных резервах мира до 2,7%, а в международных торговых расчетах до 4,7%.

Доклад «Механизмы дедолларизации КНР в рамках стратегии интернационализации юаня», подготовленный Российским советом по международным делам (авторы — Мехри Алиев, Юй Сяо и Софья Рязанова из Российско-китайского научно-исследовательского центра цифровой экономики на базе МГУ), посвящен практической стороне широко обсуждаемой сторонниками переустройства мировой экономики «дедолларизации».

Работа сосредоточена на успехах и проблемах КНР в распространении юаня как резервной валюты и валюты международных расчетов.

При этом авторы признают, что за два десятка лет китайская национальная валюта смогла занять в корзине резервных валют относительно скромную долю в 2,7% (евро — 24,6%, доллар — 73%), а в торговых расчетах — 4,7%, при неоспариваемой позиции КНР как второй экономики мира с ВВП в $28 трлн и крупнейшими в мире резервами (порядка $3,3 трлн).

Процесс «интернационализации» юаня, начавшийся с использования национальных валют в приграничной торговле КНР с Вьетнамом, Мьянмой и Монголией на рубеже веков, получил политическое оформление в 2009-м — первым шагом стало снятие торговых ограничений с Гонконгом и создание офшорного юаня. В целом проект развивался в три этапа: в 2009–2015 годах в него входило плавное расширение доступа иностранных инвесторов на внутренний рынок капитала; 2015–2020 годы — на этот период пришлось развертывание CIPS, «параллельной» SWIFT-системы юаневых межбанковских трансграничных расчетов; и 2020-е—н. в., когда активно развивалось использование юаня в двусторонней торговле КНР и не только: так, в 2023 году первую сделку по оплате нефти РФ в юанях провел Пакистан.

Интонации и действия властей КНР при этом заметно отличались от популярных в РФ лозунгов об «избавлении от доллара» — «интернационализация юаня» скорее представляла собой осторожный долгосрочный проект по приведению роли китайской валюты в соответствие масштабам экономики при сохранении нейтральных отношений с торговыми партнерами, в первую очередь с США и Европой.

«Главным драйвером интернационализации должен был стать не политический курс и институциональные корректировки, а рыночные механизмы спроса и обслуживания реальной экономики»,— отмечается в работе при описании очередного расширения «юаневой» активности КНР в период пандемии и обострения конкуренции крупнейших экономик за экономический рост.

Ряд сохраняемых КНР позиций авторы мягко критикуют — так, структура валютных резервов КНР «в силу структуры внешней торговли» включает «валюты государств и групп государств, которые могут быть наиболее склонны к введению санкций против Китая», и ослабление доллара может привести к значимым потерям для КНР, которые она не может себе позволить: «США и КНР все еще выступают друг для друга крупнейшими партнерами». С другой стороны, юань «находится под влиянием регулятора Китая, что накладывает ряд рисков для предприятий, которые будут осуществлять торговлю с КНР, и затрудняет его продвижение на мировой арене». В итоге «значительная интернационализация юаня может занять десятилетия, а не годы», потребует сокращения контроля за движением капитала и либерализации обменного курса, «к которым власти КНР прибегают неохотно». Вероятнее всего, «сокращение использования доллара в китайской экономике и ее международных операциях едва ли скажется в ближайшей перспективе на гегемонии доллара как резервной валюты», признают исследователи.

Олег Сапожков