Хотя сцен, подобных имевшей место в декабре 1989 года, когда получивший доверие премьер Рыжков радостно раскланивался перед устроившим ему пешую овацию II съездом народных депутатов СССР, мы, вероятно, не увидим весьма долго, не удостоенный овации премьер Черномырдин все же избежал проблем, связанных с вотумом недоверия. При кворуме в 226 голосов, не доверили премьеру лишь 195 думцев. Черномырдину, кроме всего прочего, помогло то обстоятельство, что зафиксированная в Конституции смешанная, т. наз. "французская" президентско-премьерская система исполнительной власти обладает способностью раздваивать пыл парламентариев, не могущих понять, кем в первую очередь следует заняться: то ли Ельциным, то ли Черномырдиным.
Прения по отчету премьер-министра и голосование вотума недоверия — казалось бы, гвоздь осеннего парламентского сезона. В действительности же премьера получилась смазанной, ибо наиболее ожесточенные критики правительства в последний момент переключили свой пыл на президента. Мало того, что коммунисты давно уже говорят о бессмысленности разборок с Черномырдиным, ибо весь корень зла в Ельцине, но и признанный лидер демократической оппозиции Григорий Явлинский накануне судьбоносного, казалось бы, голосования о судьбе правительства выступил с заявлением, имеющим к Черномырдину довольно косвенное отношение. Лидер "ЯБЛока" указал, что "рассмотрение вопроса о правительстве вне вопроса о президенте при нынешней Конституции бессмысленно", и призвал "внести в Конституцию РФ изменения, которые позволят (...) провести в 1995 году выборы президента". "Демократию в России можно построить и без Ельцина", — подчеркнул известный экономист.
При бесспорной справедливости последнего тезиса — без Ельцина нельзя основать только династию Ельциных, а все прочие виды государственного устройства вполне даже можно — и при бесспорной актуальности вопроса о характере взаимоотношений между президентом и правительством сама идея обсуждать не итоги деятельности кабинета министров, домогаясь по возможности этого важного поста, а призывать к очередной капитальной конституционной реформе свидетельствует либо о полном отсутствии политического честолюбия, либо о честолюбии столь гипертрофированном, при котором пост премьер-министра не вызывает интереса. В любом случае такое устройство ума объективно способствует сохранению за Черномырдиным премьерского кресла. Поскольку и аграрии, и коммунисты, и Явлинский, и даже примкнувший к ним Горбачев видят корень зла в президенте и домогаются досрочных его выборов, столь мелкая фигура, как Черномырдин, оказывается им неинтересной, и премьера они лягают разве что по инерции.
В результате французская система приносит свои плоды, ибо в тот момент, когда по всей политической логике парламент должен думать лишь о том, как бы посильнее подвергнуть своей любви премьер-министра, вдруг начинается погоня за двумя зайцами и объектом французской любви оказывается стоящий в стороне президент.
Нынешней исполнительной власти президентские мечтания горячих голов оказываются в высшей степени на руку. Поскольку мечтаниями одержимы взаимно ненавидящие друг друга Горбачев, Явлинский и коммунисты, вероятность слаженного проведения ими необходимой конституционной реформы представляется невысокой. С другой стороны, мечты о реформе и кресле автоматически дают кабинету важный шанс на выживание — какой же претендент на корону накануне выборов захочет взвалить на себя премьерские обязанности. Лучше стоять в стороне и бичевать правительство, которое ценно уже тем, что представляет из себя удобный объект для предвыборного красноречия.
Более того, настроившись на предвыборную тему, нет никакого смысла не то что домогаться премьерского кресла, т. е. находиться в конструктивной оппозиции по принципу "есть такая партия!", но даже и валить кабинет сугубо неконструктивным образом по принципу "долой антинародное правительство!". С неконструктивной оппозиционностью можно перестараться и добиться роспуска Думы, что во всех смыслах оказывается некстати. Во-первых, думская трибуна представляет собой идеальное место для предвыборной агитации, и лишаться его было бы глупо. Во-вторых, при распущенной Думе трудно проводить искомую конституционную реформу. В-третьих, не участвовать в новых думских выборах нельзя, ибо это значит сойти с политической дистанции, а участвовать тоже плохо, ибо вместо президентской кампании получается чистый фальстарт. Отсюда вывод, что министров следует как можно крепче критиковать, но ни в коем случае не доводить дело до отставки кабинета, поскольку это может сорвать весь план политической кампании 1995 года.
Сказанное никак не следует рассматривать в том смысле, что вышеописанный парадокс является плодом хитроумной интриги, сочиненной в президентской администрации. Никаких признаков сознательной интриги не наблюдается, а неуклюжие ходы типа назначения яростного агрария Назарчука министром сельского хозяйства, о каковом решении премьер узнает от журналистов, является лишь очередным проявлением полной недееспособности администрации президента. Во-первых, премьеру о таких решениях можно сообщать и загодя, во-вторых, если уж решено покупать аграриев, то можно было бы поискать спокойного лоббиста типа Заверюхи, а не пылающего злобой "дикого помещика".
Суть дела скорее в том, что президентура в ее нынешнем состоянии никакого политического прикрытия правительству не создает, а создает разве что политическое раскрытие. Однако общая атмосфера реформ в России такова, что полный провал президентуры скорее играет на руку правительству. Идеальная схема, вычитанная в учебниках политологии, т. е. авторитарный президентский режим, создающий политическое обеспечение непопулярных экономических мер, не действовала вообще ни одного дня. В 1992-1993 гг. действовала реальная схема: режим пытался следовать учебникам и прикрывать, причем чем больше пытался, тем больше ослаблял позиции правительства, ибо авторитарные демонстрации при отсутствии силы лишь дразнили оппозицию и в конце концов довели ее до полного озверения. С 1994 года и до сего дня действует схема, вообще ни в одном учебнике не описанная. А именно: президентура находится в столь непотребном состоянии, что неожиданно для самой себя создает правительству политическое прикрытие, ибо оппоненты, видя, что творится наверху, не желают мелочиться на какое-то там правительство, а сразу устремляют взоры далее. Грубо говоря, правительство оказывается спасаемо берлинскими оркестрами и ирландскими сновидениями.
Грядущий ученый политолог, вероятно, опишет события вокруг 27 октября как гениальный кутузовский заманивающий маневр; современнику же остается указать, что истинно русскую национальную самобытность, за которую горой стоит оппозиция, оказывается возможным избыть лишь таковой же русской самобытностью, обильно явленной в последнее время президентом.
Максим Ъ-Соколов