Термин "маленькая победоносная война", в устроении которой обвиняют правительство, более применим для характеристики действий прогрессивной общественности по отношению к этому самому правительству
Стандартное обвинение, согласно которому в Кремле решили затеять "маленькую победоносную войну", представляется — именно в силу своей стандартности — результатом некоторой мыслительной лени: коль скоро таковые войны в самом деле имели место в прошлом, то, следственно, всякая новая война не может не быть "маленькой победоносной", т. е. кровопусканием, цинично задуманным в видах укрепления режима, но в действительности ведущим его к полному краху. При этом игнорируется целый ряд особенностей нынешней кампании.
Начать с того, что война, ведомая на собственной территории, по определению не может рассматриваться как веселая заграничная прогулка — а именно в прогулке недальновидный режим может видеть средство своего укрепления. Если власти цинически затевали войну для укрепления авторитарного строя, они должны были попытаться инспирировать патриотический угар — между тем, попыток такого рода не наблюдалось. Наконец, сама непоследовательная манера нынешней кампании ассоциируется скорее с медленным сползанием в трясину, чем с решительным — "рассудку вопреки, наперекор стихиям" — броском головой в омут.
Не слишком адекватно охарактеризовав действия власти, демократическая общественность не очень внятно формулирует и свою собственную позицию. Уважительных оснований для решительного и безоговорочного неприятия военной акции может быть много. Убежденный пацифист имеет право отрицать военную силу как инструмент решения конфликта — однако никто из критиков о своем пацифизме не объявляет. Считая, что Чечня не является частью РФ, можно видеть в кампании акт международной агрессии — однако за редчайшим исключением все критики считают Чечню частью РФ. Полагая в принципе возможным усмирение мятежной провинции военной силой, допустимо указать, что, не имея боеспособной армии, не стоит и соваться — но к такому, казалось бы, напрашивающемуся доводу, отчасти прибегает лишь сторонник силового решения Борис Федоров. В итоге критика сводится к тому, что конфликт надо решать политическими средствами, но конкретный набор рекомендуемых средств остается неизвестным. Все это выглядит особенно нелогичным, если учесть, что тезис о становлении российской государственности и оформлении освободившейся от советско-коммунистических оков России в нацию был излюбленным в демократической среде. Мировой опыт показывает, что рождение государства очень редко обходилось без такой повивальной бабки, как война. В этом нет абсолютно ничего приятного, и услуги такой повитухи должны быть всемерно минимизированы, однако странно сперва призывать к становлению, а затем встречать прискорбные издержки становления с абсолютно искренними удивлением и негодованием.
Не исключено и циническое объяснение такой невнятицы: усмирительная акция означает гробы, а от гробов (пусть даже стократ неизбежных) всегда хорошо отмежеваться, свалив хотя бы и необходимую, но, несомненно, грязную работу на правительство — выборы не за горами. Однако массовость антипатриотического угара заставляет искать также и добросовестные источники такого умонастроения: все не могут быть столь прожженными циниками.
Дело, вероятно, в том, что все мучительные проблемы, связанные с превращением СССР в некоммунистическую Россию, сперва не воспринимаются вообще, затем воспринимаются с очень большим оптимизмом, и лишь потом наступает минимальная адекватность. Так было с демократией — вспомним амплитуду между 1988 и 1994 годами, так было с рынком — от сладких мечтаний о хозрасчете до отчаянной надежды хоть немного сбить инфляцию, так получается и с государственностью. Проблемы государства воспринимаются таким образом, что есть передовые регионы типа нижегородского, есть депрессивные, есть коммунистические заповедники типа ульяновского, есть этнократические заповедники типа Башкирии, и надо либо наладить становление "нового федерализма" (Явлинский), либо все расквадратить на губернии (Жириновский), поднять статус, понизить статус, наладить взаимодействие, централизовать, децентрализовать и т. д. При всем разнообразии подходов все они относятся к новоевропейской парадигме XIX-XX веков: есть унитаристкий подход, есть федералистский, и есть разные их комбинации. Российская общественность видит в РФ что-то вроде очень большой Италии или Германии. Между тем, чеченский казус имеет принципиально иную природу — противостояние очень несовершенной, но худо-бедно европейской цивилизации и "дикого поля", где бродят ватаги удальцов. Для Европы противостояние худосочных ростков цивилизации и азиатских орд закончилось еще в средние века, в России этот процесс задержался до XVIII века, но теперь — как в связи с пертурбациями последнего десятилетия, так и с тем, что российская государственность действительно рождается заново, проблема "дикого поля" снова встает во весь рост. Признать ее существование значит отринуть слишком многие амбиции и расписаться в полном концептуальном банкротстве.
Исполнительная власть действует в "диком поле" чрезвычайно неискусно, чтобы не сказать бестолково, успешно подражая сокрушительным (для Москвы) крымским походам князя Голицына, однако, поскольку ей в любом случае что-то с этим "диким полем" приходится делать, методом дорогостоящих проб и ошибок она хотя бы приходит к пониманию того, что проблемы XVII века — ее проблемы. Общественность и пресса видят в Чечне никак не "дикое поле", а в худшем случае что-то вроде своенравной Баварии или диковатой Калабрии, усмирять которые инфантерией и артиллерией ни в Риме, ни в Берлине никому не приходило в голову. Такая аберрация зрения — типичный пример горя от ума, и не случайно, что в состоянии самой тяжелой аберрации, когда бушующего рядом "дикого поля" в упор не видно, оказались лидеры двух самых европеизированных и высоколобых думских фракций — "ЯБЛока" и "Выбора России".
Самое огорчительное в маленькой победоносной войне либералов с правительством может произойти, когда сценарий, которым либералы пугают правительство, сработает в применении к ним самим, то есть когда антипатриотический (патриотического изначально не было) угар пройдет, а либералы окажутся в неудобном положении дудаевских союзников. Похоже, они явно перепутали логичный расчет на поражение власти в ненужной войне с менее логичным расчетом на поражение собственного правительства в объективно неизбежном конфликте. Кроме того, что сильно пострадают политические шансы либералов, пострадают в принципе вполне интересные и уместные концепции "нового федерализма" — после того, как либералы столь упорно прилагали их к такому неподходящему субъекту, как Чечня, они могут оказаться скомпрометированными даже в применении к абсолютно адекватному для них объекту вроде Нижнего Новгорода.
Максим Ъ-Соколов