Данил Хачатуров

Татьяна Гришина

Глава «Росгосстраха» Данил Хачатуров — единственный страховщик, попавший в сотню богатейших людей России в рейтинге Forbes. Он не любит обсуждать свое состояние и стоимость «Росгосстраха», а страхование называет низкорентабельным бизнесом, которым занимается исключительно из интереса. Разделить с ним интерес к страхованию скоро смогут 100 тыс. сотрудников «Росгосстраха», которым будет предложен выкуп 15 % акций компании. О подробностях своеобразного «народного IPO» «Росгосстраха» и об инвестициях в другие виды бизнеса Данил Хачатуров рассказал в интервью Ъ.

— Вы заявили о намерении в 2008 году предложить до 15 % акций «Росгосстраха» сотрудникам компании. Какова конечная цель этого проекта?

— Я хочу сделать из сотрудников соратников. С тем чтобы люди работали на конечный результат. По сути, у нас нет ничего ценнее сотрудников. Как и в любом бизнесе, в страховании конечный результат зависит от людей. Если они не будут заинтересованы, например, в качестве обслуживания клиентов, результата не будет — я же не смогу бегать за 100 тыс. работников «Росгосстраха» с просьбой правильно относиться к клиентам.

Если человек работает за зарплату, он приходит в кассу в конце месяца получать деньги вне зависимости от чего-либо. Я же считаю, что важно сделать так, чтобы люди переживали за компанию. Принципиально важно, чтобы компания в целом побеждала по итогам ближайших лет, а не отдельно взятый региональный директор либо область.

— Чья это была идея — продать сотрудникам акции?

— Вот сейчас стараюсь кого-нибудь припомнить и не могу. Идея моя, получается.

— А вы акции будете покупать?

— Обязательно.

— Будут ли какие-то ограничения по количеству акций на одного сотрудника и кто будет проводить их оценку?

— Могу сказать, что в день объявления в Москве о намерении продать сотрудникам акции я улетел в Екатеринбург. Там, на местах, уже лежала наша корпоративная газета с этой новостью, и, естественно, меня все спрашивали только об этом. То есть сомнений в том, что покупать эти акции надо, у сотрудников «Росгосстраха» нет. Единственный вопрос был таким же, как и у вас,— какими будут ограничения на покупку.

Я могу сказать сегодня: главным критерием будет эффективность сотрудника для компании. Например, у нас есть четыре категории агентов. Четвертая — самая высокая. Это люди с наибольшей производительностью труда, которые full time работают на «Росгосстрах». У агентов второй и третьей категорий будут наверняка какие-то ограничения, но о конкретике пока рано говорить. Есть и другие, работающие part time, в том числе учителя, почтальоны и т. д., — они подрабатывают страхованием. Как правило, эти люди в меньшей степени заинтересованы в конечном результате.

Мы сначала соберем заявки, потом посмотрим: может, мы в целом сможем удовлетворить весь спрос на акции, и тогда не понадобится вводить какие-либо ограничения. Если, условно говоря, придут люди, скажут, что собрали со всего дома или всего района деньги, тогда мы подумаем.

— Из чьего пакета, государственного или частного, акции будут предложены сотрудникам «Росгосстраха»?

— Мы сейчас ведем переговоры с государством, и, похоже, оно склоняется к решению, что уставный капитал будет наполняться пропорционально. Это значит, что акции запланированной допэмиссии будут размещены среди нынешних акционеров «Росгосстраха». В этом случае работникам будут предложены акции из пакета консорциума частных инвесторов — 15 % от «75 минус четыре акции». Поэтому эти два момента — участие государства в «Росгосстрахе» и продажа сотрудникам акций — никак не связаны. Увеличение капитала — это необходимая норма для растущей компании, чтобы жить и развиваться. А сделать из сотрудника соратника — это совсем другая задача.

— Кто будет оценивать стоимость акций?

— Инвестиционный банк. Я думаю, что к концу года мы постараемся определить условия тендера по выбору такого банка.

— Предпочтения кому будут отдаваться, западным инвестбанкам или отечественным?

— Кто будет оценивать, не имеет значения.

— Сколько сейчас, по-вашему, стоит «Росгосстрах»?

— Точной цифры нет. На оценку может повлиять все, что угодно. Прежде всего структура портфеля. Допустим, у нас 17,8 млрд из 47,4 млрд руб. сборов в 2006 году — ОСАГО. Все журналисты пишут, что ОСАГО сверхприбыльно для страховщиков. Но это полная чушь. Посчитайте все реальные затраты на сеть, урегулирование убытков и обслуживание. Выйдет, что по этому портфелю рентабельность не более 3–5 %. Однако если тариф будет увеличен, это самым непосредственным образом повлияет на оценку компании. Сейчас вы спросите меня, надо ли поднимать тарифы. Я считаю, что да.

— Насколько?

— «Росгосстрах» занимается ОСАГО по всей России. Картина убыточности в регионах сильно отличается от столичной, где существующего тарифа более чем достаточно. Я могу, конечно, сказать, что мне не нужно повышение тарифов ОСАГО. Но только тогда мы уйдем с рынка ОСАГО Дальнего Востока, уйдем с северозапада и уж точно уйдем с Кавказа. Нам как страховой компании все равно. Мы свою рентабельность все равно найдем. Но государству важно поднять тарифы на ОСАГО, потому что суть закона заключается в том, что все граждане РФ должны быть защищены от ущерба на дорогах. Чем гражданин на Кавказе или на Дальнем Востоке и северо-западе хуже москвича?! Ничем. Значит, надо выравнять тарифы. Убыточность по Архангельской области у всех страховщиков 140–150 % от сборов! Чем это закончится? Просто люди, которые в Архангельске живут и в Пскове, Вологде и т. д., не будут защищены на дорогах. Тариф не надо огульно поднимать, надо смотреть убыточность по конкретному региону и в зависимости от ее показателя делать выводы.

Я вам больше скажу: ОСАГО — это бомба с тлеющим фитилем. Почему сегодня почти все страховые компании продаются? Боятся, что у них эта бомба взорвется. Им важно передать это взрывоопасное ядро. Потому что потом, знаете, как в детской игре: кто на стул не успел сесть — все! Выбыл! У большинства нет достаточного размера собственного капитала, который вам позволяет работать «вдлинную», и нет соответствующих резервов. На Западе страховщики по 100–200 лет существуют. У нас не было столько лет, чтобы накопить эти самые резервы.

— Согласно отчетности «Росгосстраха», при сборах по 2006 году 47,7 млрд руб. компания получила чистый убыток 77,339 млн руб. В то время как ваш ближайший конкурент «РЕСО-Гарантия» со сборами 22,5 млрд руб. показывает прибыль по МСФО $67 млн. В чем секрет?

— Я не могу ответить на этот вопрос. Любой аналитик инвестбанка знает не больше журналиста — для объективной оценки компании надо быть внутри компании, особенно в страховании. Если с банковскими аналитиками все более или менее просто: банковские нормативы жестче, и, соответственно, аналитик про банки сможет сказать процентов пятьдесят правды, то со страхованием без погружения в компанию никто ни в чем не разберется.

У «РЕСО-Гарантии» более прибыльный портфель по ОСАГО потому, что они занимаются этим в двух самых сладких регионах — в Москве и Санкт-Петербурге. Тут самые высокие тарифы. Но страхование — это длинный бизнес, и оценивать результаты какой-то конкретной компании в моменте абсолютно некорректно. Необходимо смотреть динамику за последние несколько лет. Ключевую роль в вопросе прибыльности имеет стратегия акционеров оцениваемой компании: если компания готовится к продаже, прибыль в балансе, как правило, растет. Если акционеры нацелены на дальнейшее развитие компании, то, что зарабатывается, сразу вкладывается именно в развитие.

— Рентабельность страхового бизнеса ниже банковского?

— На порядок.

— Почему вы тогда им занимаетесь? Вы же бывший банкир.

— Ну почитайте же инвестиционную статистику! Любую. Там написано, что мировые страховые компании не имеют рентабельности вообще. Ее нет! Страховые компании зарабатывают не на страховании, а на инвестиционной деятельности. Средняя мировая статистика — минус 3 % от сборов, минус 4 % со 100 % сборов. У нас, например, проект по страхованию жизни имеет точку окупаемости 18 лет. Это оптимистичный сценарий. Теперь спросите меня, зачем я этим занимаюсь. Мне через 18 лет будет 55 лет! Я это делаю потому, что мне интересно. Вот я сейчас учусь ездить на мотоцикле. Зачем? Мне интересно научиться это делать, а не потому, что мне надо на нем добраться до работы. Так и со страхованием. Могу сказать: несмотря на то что страхованием я занимаюсь пять лет, я только пару лет назад начал более глубоко понимать, что это такое. Еще пять лет назад я был убежден, что у страхования в России огромные перспективы. И мы обязательно станем конкурентоспособными в Европе. «Росгосстрах» — такая махина, мне было интересно и тогда, и сейчас.

— Какова структура собственности «Росгосстраха»?

— Консорциум инвесторов владеет пакетом 75 % минус четыре акции, остальное — госпакет.

— Какова ваша доля в этом консорциуме инвесторов и кто эти инвесторы?

— Не скажу.

— На рынке вас называют основным собственником «Росгосстраха». Moody’s при оценке Русь-банка, который по отчетности на 14 % принадлежит «Росгосстраху», и банк, и страховщика посчитал подконтрольными вам.

— Русь-банк — это инвестиция «Росгосстраха». Такая же, как и любая другая.

— Насколько активное участие вы принимаете в управлении банком?

— Нулевое. То есть я недавно стал председателем совета директоров Русь-банка. Но у них своя программа. Свой бизнес. Мы просто инвесторы, много куда вкладываем.

— Расскажите о своих проектах по недвижимости — «Росгосстрах-недвижимости», «Легион-девелопменте». Может, причина убыточности «Росгосстраха» еще и в том, что вы реализуете бизнес-модель, которую используют владельцы «РЕСОГаран тии» братья Саркисовы: страховщик дотирует проекты по недви жимости?

— Нет, ни о какой дотации речи быть не может. Есть такая штука, называется страховые резервы. Они все должны находиться в компании либо быть инвестированы, в том числе в недвижимость.

— Все-таки про недвижимость…

— «Росгосстрах-недвижимость» не наш проект.

— Как это?

— Мы одни из инвесторов этого проекта. Точно так же, как и с Русь-банком. Это проект самостоятельный, который самостоятельно финансируется. Для нас это просто вложение денег в проект, определенной доли. Через какой-то период времени мы хотим выйти на прибыль. Это относится ко всем нашим инвестиционным проектам. Мы можем входить в ПИФы, которые вкладываются в недвижимость. Такое размещение резервов соответствует закону. Можем вкладываться в готовое здание. Государство решает, где имеют право находиться наши деньги, а не мы. Есть 15 % — в недвижимость, больше вкладывать не имеем права.

— Кто является вашими партнерами в «Росгосстрах-недвижимости»? И про «Легион-девелопмент» вы не рассказали.

— Про партнеров не скажу. Не имею права. К «Легиону» компания «Росгосстрах» не имеет никакого отношения.

— В мае русский «Форбс» оценивал ваше состояние в $1,3 млрд, закрепив за вами 51-е место среди богатейших людей РФ. Вы согласны с этой оценкой?

— Я не знаю, как они считали, но меня это всегда веселит. Это неправда.

— В какую сторону неправда?

— Озвученные цифры я не комментирую. Я не знаю, как они вышли на эти данные. Это мне неинтересно.

— Но «Росгосстрах» продавать-то не планируете? Поку патели им интересуются?

— Каждый день, каждый день кто-нибудь обращается. О це не мы не говорили ни разу, так как не планируем продавать компанию. Для чего мне, к примеру, знать мнение немцев о том, сколько мы сегодня стоим, если я сегодня не намерен им продавать ничего. Кроме того, покупатели понимают, что мы ориентированы не на продажу, а наоборот. В идеале это мы должны туда прийти и их купить. Я считаю, российский страховой рынок может проигрывать только Китаю, Индии и Америке. Как нас может купить страховщик из европейской страны, которая потенциально все равно будет меньше собирать по страхованию, чем мы? Я с коллективом «Росгосстраха», а это 100 тыс. человек, на протяжении пяти лет регулярно встречаюсь. И я не представляю, как я могу выйти к ним и сказать: «Мы проданы»! Я пока не знаю, что должно случиться, чтобы я это сказал.