Советский солдат Алексей Оленин попал в плен в 1982 году и больше 20 лет провел в Афганистане. В 2004 году он вернулся в Россию с женой и дочерью. Спецкорреспондент ИД "Коммерсантъ" Ольга Алленова встретилась с бывшим солдатом в его родном городе Отрадном.
"Я ни о чем не жалею"
В Отрадный мы добрались вечером: неожиданно самарские степи с горящими газовыми вышками оборвались и по обе стороны дороги выросли низкие частные дома. Ближе к центру пошли старенькие пятиэтажки с треснувшими фасадами. В одном из таких домов живет и "афганец" Алексей.
Соседка Вера, узнав, кого мы ищем, машет рукой на подъезд: "Алеша здесь живет". И добавляет: "Хороший мужик, не то что наши. С утра до ночи пашет — все для семьи, для дома".
Историю Оленина в городе знают многие: кто-то не понимает, зачем привез жену из Афганистана, а кто-то сочувствует. В отличие от многих местных Оленин работает, хотя человеку без образования постоянное место в Отрадном найти трудно. Алексей сначала торговал на рынке обувью, сейчас работает таксистом (когда он вернулся, родственники собрали 150 тыс. руб., и он купил "Жигули", на которых и возит людей).
Соседка вздыхает: "Да жизнь у него горемычная. Пока у талибов этих был, родители померли. Алешу-то тогда все считали погибшим, квартира досталась племяннику. А потом он живой объявился. Квартиру дали ему, только тесную, да и приватизировать ее нельзя. Так что, случись с ним что, жена с детьми на улице останется".
В муниципальную квартиру, состоящую из 16-метровой комнаты и 4-метровой кухни, попадаем через крошечную прихожую, в которой хозяина и не разглядишь — темно.
Оленин совсем не похож на человека, прожившего в Афганистане 20 лет. Голубоглазый, темно-русый, в свитере и джинсах — не отличишь от остальных жителей Отрадного. Только почти не пьет. И жену из дому не выпускает. Так говорят соседи. "Да она сама никуда не выходит,— смеется Алексей.— По-русски еще не научилась говорить, боится. Я ее понимаю, сам в ее шкуре прожил не один год, поэтому не тороплю, пускай освоится".
О Наргез — так зовут жену — Оленин говорит с сочувствием: в ее родном городе женщины не выходят на улицу, но там у нее был большой дом, можно было гулять во дворе. Здесь приходится спать на полу и круглые сутки проводить в квартире. Единственная радость — это когда летом муж вывозит на речку.
Наргез дома нет. Родив в России вторую дочь, она прошлой осенью ненадолго отпросилась у мужа на родину, в Афганистан. Но в ноябре в провинции Баглан завалило перевал, и возвращение Наргез с дочерьми, старшей Жасмин и младшей Кристиной, было отложено до весны.
Оленин заваривает чай в маленькой кухне и рассказывает о семье.
— Не жалеете, что жену сюда привезли? — осторожно спрашиваю его.
— Нет,— уверенно качает он головой.— Я из-за нее провел в Афганистане лишние 11 лет и ни о чем не жалею.
"Брежнев умер, а я попал в плен"
31 марта 1981 года Алексей уехал из родительского дома в Отрадном на призывной пункт. А уже 16 июня был в Афганистане. Попал в автобат: "Это была провинция Баглан, долина Килогай, там стояла наша пересылочная база. Из Союза поступали грузы, а мы их развозили. Я долго никуда не выезжал, на базе сидел. У нас служили таджики и узбеки, так они специально машины ломали, чтобы в рейс не ходить. А русские все мечтали в рейс пойти, и мне хотелось". Первый рейс Оленина прошел удачно: колонна с продовольствием и ГСМ доставила груз в Кабул и вернулась на базу. А второй стал для него последним. "В тот день Брежнев умер. Мы были в Кабуле, разгружались. Помню, всех выстроили, объявили, минута молчания. Потом приказ: срочно возвращаться на базу". В ночь колонна оказалась на перевале Саланг. "Урал" Оленина шел замыкающим. "Мне нужно было в туалет, я терпел, пока мы прошли перевал, а внизу, у кафе, подумал, что уже безопасно, и вышел из машины",— вспоминает Алексей.
Его окружили восемь человек с автоматами. Он выстрелил в одного из них, но вышла осечка: "Если бы не эта осечка, я застрелил бы кого-то из этих партизан — и меня бы убили. Но Бог рассудил иначе". У него выбили автомат и, избив до потери сознания, унесли в горы. В первую же ночь Оленин пытался бежать, избил охранника, но тот успел поднять по тревоге спящий лагерь. Пленного повели на расстрел, но вместо этого только перебили ноги камнями. "Я не понимал, почему они меня не убили, но был уверен, что убьют. Когда я пытался спрашивать по-английски, что со мной будет, мне отвечали по-русски: "Приедет большой командир". Они выучили несколько русских слов, когда обменивали у наших солдат оружие и сигареты",— рассказывает Алексей.
Через несколько дней в отряд привели еще одного пленного — афганского коммуниста. Его расстреляли в тот же день. В течение следующих двух недель солдат Оленин пытался повеситься — его вынимали из петли и били. А потом приехал "большой командир". Им оказался седой старик со сложным именем Суфи Пуайнда Мохмад. Он решил оставить пленника в отряде. Позже Оленин понял, почему ему сохранили жизнь: отряд, имеющий пленного солдата, считался авторитетным.
Так началась жизнь Алексея Оленина в отряде: "Суфи Пуайнда контролировал весь район. Его боялись. У него был сын Мохаммад Ашараф, он учился в Кабульском университете и немного знал английский. Первое время я разговаривал только с ним, пока не научился понимать их язык". Через два месяца жизни в горах Оленин принял ислам: "Меня никто не заставлял. Просто я понял, что, раз я еще не лежу в земле, значит, меня спасла какая-то сила. Я стал спрашивать про ислам. Мохаммад рассказывал. Я бы принял тогда любую веру, которая оказалась бы рядом. Я ведь ничего не понимал: был пионером, комсомольцем, собирался вступить в партию". Ему дали имя Рахматула.
"Всех пленных считали изменниками родины"
Первое время на Рахматулу приходили посмотреть из ближайших сел. Спрашивали, где у него рога и шерсть, ведь он русский. "Вы пришли на нашу землю и говорите, что мы наемники,— говорил Мохаммад Рахматуле.— А мы защищаем себя. Мы хотим жить по-нашему, а не по-вашему".
Прошло шесть лет. Рахматула выдалбливал в скалах бомбоубежища для отряда, таскал снаряды, добывал дрова. К этому времени в отряде появилось еще четверо пленных, среди них солдат Юрий Степанов, ставший Оленину другом. Все они мечтали бежать, но их стерегли днем и ночью. А потом пришел Суфи Пуайнда и сказал, что русские войска ушли из Афганистана. "Тогда я понял, что бежать больше некуда",— говорит Оленин. Вскоре в отряде появился посланник из Кабула, он сказал, что за головы пленных русские коммунисты дают оружие и выкуп. Мохаммад передал эти слова Рахматуле. "Но ты же живой,— удивлялся он.— Как они могут просить твою голову?" Оленин тяжело переживал полученное известие: "Я понял, что для нашего правительства было бы лучше, если бы я умер. Всех пленных считали изменниками родины. Я понял, что уже не вернусь домой".
После вывода советских войск жизнь пленников резко изменилась: отряд спустился в село, и им разрешили жить в домах командиров. Они работали в поле, где афганцы выращивали пшеницу: "Про мак тогда ничего не знали, дехкане выращивали хлеб и овощи, а мак появился вместе с талибами".
"Беназир Бхутто дала нам по $3 тыс."
Вскоре Суфи Пуайнда перебрался с отрядом в свой родной город Пули-Хумри. Там он решил женить пленников, чтобы больше не нужно было их охранять. Рахматуле выпал жребий первым найти себе жену. Искал, правда, не он, а люди Суфи Пуайнды. "Никто не хотел отдавать дочь за русского,— улыбаясь, вспоминает Оленин.— Говорили: он убежит в Россию, а она будет опозорена. Да еще бедный, а за невесту надо платить калым. Но так вышло, что один человек согласился отдать за меня дочь. Простой человек, небогатый, на русского очень похож, потихоньку делал самогонку. Ей тогда 15 лет было. Я ее увидел, потом сосватал. Я понимал, что домой уже вряд ли вернусь". Но Оленин ошибся. Как раз в это время Россия потребовала от Афганистана вернуть военнопленных. Через месяц афганский генерал Дустум при посредничестве пакистанских властей устроил в своем дворце в Мазари-Шарифе встречу Оленина и Степанова с родными. "Мать, увидев меня, упала в обморок,— вспоминает Алексей.— Суфи Пуайнда послал вместе с нами четырех командиров: они должны были нас убить, если нас попытаются увезти. Он считал нас своей собственностью". Но генералу Дустуму ради укрепления контактов с Россией и Пакистаном нужно было освободить пленных. "Он перехитрил Суфи Пуайнду. Он сказал, что по закону нас надо отправить в лагерь военнопленных в Пакистан. И нас отправили в Пешавар. Там нас встретил генерал пакистанского КГБ. А потом нас отдали во дворец Беназир Бхутто. Она тогда налаживала контакты с Россией. Сказала нам, что тоже мать и понимает наших матерей, дала нам по $3 тыс. и передала нас российской стороне",— рассказывает Алексей.
В мае 1994 года Оленин вернулся в Россию. Он не узнал свой город, разросшийся панельными хрущевками, и не понял той жизни, которая наступила в стране. У него развился синдром пленника, когда кажется, что в плену проще и лучше, чем в обычной жизни. Прошло полгода, а из головы не выходила семья 15-летней Наргез. "Ее отец был единственный в городе человек, который согласился отдать за меня дочь,— говорит Оленин.— Если бы я не вернулся, они были бы опозорены. По обычаю ей пришлось бы семь лет ждать, чтобы выйти замуж". Почувствовав неладное, мать стала приводить Алексею местных невест, но он уже решил вернуться за невестой в Афганистан. Расставаясь с матерью, не думал, что больше никогда ее не увидит.
"Талибы научили людей выращивать мак"
Он прилетел в Пешавар, зная, что теперь его, российского гражданина, никто не задержит: "Я уже был свободный человек, а не пленник, я знал местные обычаи и знал, что в Афганистане со мной ничего не случится". Из Пешавара его переправили к генералу Дустуму. Тот, узнав о цели возвращения бывшего русского солдата, принял Оленина как друга и даже дал денег на свадьбу. Помог со свадьбой и Суфи Пуайнда — после возвращения Рахматулы он сказал, что уважает русских. Сыграв свадьбу, Оленин сказал родственникам жены, что увозит ее в Россию. Но пока молодожены собирали вещи и прощались с родней, в Кабуле случился переворот — к власти пришли талибы. Консульства закрылись, границы тоже — дороги назад, в Россию, не было.
"Талибы все изменили. Они научили людей выращивать мак,— вспоминает Оленин.— Его стали выращивать полевые командиры на полях, которые они купили после войны. Много земли было только у командиров". Новые законы стали проще и страшнее. За воровство отрубали руки. За убийство вешали на главных площадях городов. Женщин, у которых случайно обнажалась рука или нога, били палками. В Пули-Хумри талибов не поддерживали: в этом регионе жили этнические таджики, которые недолюбливали пуштунов. Но воевать с ними не хотели.
Рахматуле пришлось начинать новую жизнь. Он занял денег, открыл киоск у трассы, проходящей через Пули-Хумри, продавал там воду, конфеты и сигареты, купленные на оптовом рынке за городом. В месяц зарабатывал $300 — на эти деньги жила не только его семья, но и семья его жены. Вскоре родилась дочь Жасмин. В Пули-Хумри уже никто не вспоминал, что Рахматула — русский. Он говорил на дари без акцента и зарабатывал не меньше, чем многие афганцы. "Но я каждую ночь думал, как вернуться в Россию. В Афганистане всегда будет война, всегда будут убивать за власть. Это такой народ — жизнь там ничего не стоит. Деньги только у тех, у кого власть. Я тогда еще не знал, что и в России так же",— говорит Оленин.
Только в 2004 году, через три года после падения власти талибов, Алексея разыскали представители комитета по делам воинов-интернационалистов. Он вернулся в Россию, а потом — снова в Афганистан, где еще год помогал комитету искать захоронения советских военнослужащих. "Было только два кладбища, где я не смог ничего сделать. На одном было 45 могил, они заросли травой и были без табличек. Какая из них — нашего парня, никто не смог показать. На другом мне запретил копать местный имам. Парень, который там лежал, воевал на стороне партизан, поэтому они его похоронили вместе со своими и не хотели отдавать. Такое тоже бывало",— вспоминает Оленин.
"Надо прожить с ними 20 лет, чтобы понять"
Алексею Оленину 46 лет. Он говорит, что за это время прожил не одну жизнь, а несколько. Он прочел много книг и изучил историю Древнего мира. И стал философом. Я спрашиваю его, будет ли он менять религию. "Зачем? — отвечает он.— Бог один". И, рассказывая исламские и христианские притчи, объясняет, как много в них общего.
Оленин сбрил бороду, поменял мусульманский наряд на европейскую одежду, но во многом остался прежним Рахматулой. Как многие афганцы, он не любит излишеств: мало ест и почти не пьет спиртного. И так же не любит американцев, считая, что войска США пришли в Афганистан не бороться с производителями наркотиков, а решать свои задачи: "Чем еще объяснить, что маленькое маковое поле у простого дехканина сжигают с вертолета, а огромные поля полевых командиров никто не трогает?"
— Американцы думают, что могут покорить Афганистан,— говорит Алексей.— У нас там 150 тыс. было, и мы ничего не смогли. Мы стояли в городах у дорог, а в горы не заходили, потому что там хозяева они, афганцы. В этих горах их никто не сможет победить. Надо прожить с ними 20 лет, чтобы это понять.
Но иногда в нем проявляется прежний Алеша Оленин — я вижу эту перемену по дороге в Самару, куда он решил нас подвезти. Мы проезжаем старые деревни, и Алексей, перечисляя имена и даты, рассказывает, что когда-то эти земли принадлежали его предку графу Оленину. А еще раз в году, 15 февраля, афганец Оленин становится обычным русским ветераном и идет со своими сослуживцами на местное кладбище, где лежат останки девяти солдат, которые призывались вместе с ним и погибли в Афганистане в 80-х.