Адвокат обвиняемых Магомед Абубакаров считает, что его подзащитные заранее осуждены властью.
— Ваши коллеги утверждают, что в ходе процесса наблюдали многочисленные нарушения. Вы можете о них рассказать?
— Нарушения начались с того момента, как начался процесс отбора присяжных. Для меня сейчас совершенно очевидно, что у гособвинения была одна цель — не сформировать коллегию присяжных из жителей КБР. Они два раза заявляли ходатайство об изменении территории подсудности и заявляли отвод всему составу суда — все это для передачи дела в другой регион. Они, в частности, использовали некие справки, подлинность которых вызывала большие сомнения. Так, обвинение ссылалось на экспертное заключение от 2006 года, в котором говорилось, что все жители КБР в какой-то степени родственными узами переплетаются или с подсудимыми, или с потерпевшими, или со свидетелями. А потом одного из профессоров, указанных в подписях к этому экспертному заключению, опросила адвокат Самиади, и этот человек сказал, что он вообще не участвовал в этой экспертизе и роспись, стоящая на документе, не его. Это было озвучено в зале суда, но спустя месяц прокуратура опять, используя эту же справку, пыталась изменить территорию подсудности. На эти коллизии ушел почти год. А потом на помощь прокуратуре пришло государство. Вы знаете, что 30 декабря 2008 года был принят законопроект о внесении изменений в статью 30 УПК: теперь суд присяжных не может рассматривать дела, связанные с терроризмом.
— Как вы оцениваете этот закон?
— Этот закон был направлен на одно конкретное дело — процесс 58-ми, который никак не могли начать по существу. Вы знаете, какие вопросы задавали обвинители кандидатам в присяжные? После этих вопросов у многих отпадало желание участвовать, они заявляли самоотвод.
— Что это были за вопросы?
— Точно не процитирую, но такого типа: "Вы сейчас сказали неправду! Почему вы утаили, что два года назад жили по другому адресу? Для чего вы скрыли ваш истинный адрес жительства?" В таком духе. Это такое психологическое давление на кандидатов — они сразу теряются, пугаются и отказываются. Гособвинение не могло допустить, чтобы коллегия сформировалась. Поэтому весь процесс отбора затянулся почти на год — с 25 марта 2008 года.
— Значит, главная угроза обвинения — это присяжные?
— Точнее, оправдательный вердикт, который могут вынести присяжные. Этого власти не могут допустить. В итоге назначены три профессиональных судьи. Думаю, не надо вам объяснять, что это такое. Я в Чечне видел, как работают профессиональные судьи в делах, где нет никаких доказательств, и выносят обвинительные приговоры.
— А вы уверены, что в деле 58-ми нет доказательств?
— В этом уверен не только я, но и гособвинение, иначе они так не беспокоились бы. Здесь нет доказательств — есть только признания под пытками. Из 58 подсудимых только несколько человек были задержаны на месте преступления, остальных либо вытащили из дома, из постелей, чему есть свидетели, либо задержали спустя продолжительное время в другом месте. Доказательств причастности этих людей к событиям 13 октября нет вообще. И вот что получается? Получается, что законодательная, исполнительная и судебная власти переплетены в одну косичку. То есть закон издается для специального процесса, чтобы не было суда присяжных. Суд присяжных из жителей КБР был единственным шансом на справедливое разбирательство. Сегодня с помощью всех трех ветвей власти подсудимые, граждане России, лишены этого шанса.
— Почему вы считаете, что именно жители КБР способны разобраться в этом деле?
— Потому что они могут объективно оценить ту ситуацию, которая здесь была до 13 октября 2005 года. Местные жители знали, что на самом деле происходило. Многие сидящие на скамье подсудимых непричастны к событиям 13 октября. Многие причастны, но оказались там не по своей воле. И очень важно понять, что их привело к этому шагу. Почему они там оказались? Сегодня, если исходить из позиции гособвинения, картина такова: боевики хотели захватить власть, чтобы отделить КБР от России, то есть совершили преступление против России. Я же вас заверяю, что 13 октября эти люди вышли не против конституционного строя, а против силовых структур, которые их унижали, преследовали и всячески вынуждали совершить этот шаг.
У нас есть доказательства, что против подсудимых применялись пытки, есть данные судебно-медицинских экспертиз, но уголовные дела по этим фактам так и не были заведены. Обращения родственников подсудимых игнорировались. Есть некая тенденция делать вид, что дискриминация религиозных групп — это не преступление, а защита государственных интересов. Все эти дела уже ушли в Европейский суд, потому что внутри государства российского добиться по ним справедливости не удается.
— Вы хотите сказать, что подсудимые заранее осуждены?
— Именно так. А иначе чем объяснить такое нежелание допустить к процессу присяжных? Если следственные органы будут работать нормально, ни один присяжный не оправдает преступника, совершившего теракт. Сегодня у нас в стране суды присяжных оправдывают только потому, что работа следственных органов оставляет желать лучшего.
— Родственники подсудимых считают этот суд процессом власти против мусульман. Вы согласны с ними?
— Да, я с этим согласен.