Приключившийся еще до всяких выборов сокрушительный провал левоцентристского блока Ивана Рыбкина — так долго и мучительно сколачивавшегося и так быстро и легко развалившегося — печален не только в смысле политической судьбы Рыбкина, но и в смысле перспектив самой оппозиции как нормально функционирующего в рамках режима политического института.
Блок Рыбкина был главной изюминкой двухпартийной затеи
С наступлением золотой осени стало очевидно, что двухблоковая затея удалась в полном соответствии с лапидарным bon mot, принадлежащим лидеру одного из двух блоков — "хотели как лучше, а получилось как всегда". Затевалось все в основном не для того, чтобы создать "партию начальства", т. е. НДР — политическая самоорганизация правящей элиты в той или иной форме все равно бы состоялась сама собой.
Речь шла о том, чтобы консолидировать большую часть политического спектра на почве признания реалий сложившегося за последние годы режима и введения политической борьбы в системные рамки. Вместо устойчиво господствующего уже почти десять лет революционного стиля "'Ура!' из глотки патриота, 'Долой!' из глотки бунтаря", т. е. регулярно становящегося на повестку дня вопроса о кардинальном сломе существующей политической системы, предполагалось установить эволюционную манеру политической борьбы, когда речь идет всего лишь о выборе вариантов развития в установленном системой достаточно узком коридоре решений. Романтике революционного обновления блокостроители желали противопоставить разоблаченное В. И. Лениным лицемерие зрелой буржуазной демократии, в рамках которой избирателям предлагается выбрать, какая именно группировка господствующего класса будет их обманывать и угнетать в течение ближайших пяти лет.
Но чтобы эта мечта хоть в какой-то мере сбылась, необходимо, чтобы наиболее влиятельная и организованная часть оппозиции предпочла синицу в руке журавлю в небе — перестала мыслить в категориях непримиримой борьбы и безоговорочной капитуляции, а вместо того избрала бы тактику политических сделок и компромиссов, сузив амплитуду политического маятника до крайне скромных и аккуратных значений. Знаменем и лидером такой системной оппозиции (в марксистской терминологии — "социал-предателей") и должен был стать Иван Рыбкин.
Иван Рыбкин как зеркало русской эволюции
Хотя никто не отменял черчиллевского афоризма "Тот, кто до двадцати пяти лет не был либералом — человек бессердечный, тот, кто после двадцати пяти лет не стал консерватором — тот дурак", переход от радикализма к умеренности, может быть, и составляет суть политического прогресса, однако людское отношение к такой эволюции в лучшем случае полуироническое. Расставание с радикализмом — пусть неуместным, а то и прямо безумным — все равно воспринимается как род измены. Именно поэтому перевод оппозиции на рельсы системности — столь трудная задача.
Решению ее мог бы помочь лично привлекательный образ такого перерожденца, и именно в этой роли Рыбкин превосходно смотрелся. Бывший номенклатурный партработник, один из лидеров верхсоветовской фракции "Коммунисты России" и упорный сиделец Белого дома в октябре 1993 г., будучи избранным председателем Думы, заслужил всеобщую (а в особенности — демократическую) любовь своей умеренностью и здравомыслием. Тогдашний (весна 1994 г.) рыбкинский пафос — что случилось, то случилось, а сейчас важнее всего не допустить новых ужасных противостояний, "гладиаторских боев мы не допустим" — был особенно привлекателен тем, что исходил из уст не банального перерожденца, но человека, имеющего хотя бы ту заслугу, что под его спикерским руководством Дума выглядела как нечто относительно пристойное. Рыбкинская смена вех смотрелась не как плод подпрыгивающего честолюбья, но как продиктованное крестьянской рассудительностью переосмысление случившегося. И тогда на примере председателя Думы была продемонстрирована берущая начало еще от Цезаря политика clementiae, заключающаяся в том, что победитель со всей надлежащей публичностью прощает и приближает к себе побежденного противника. Администрация президента при участии Рыбкина разыгрывала в лицах поэтически привлекательный "Пир Петра Великого" — Ельцин с подданным мирится, виноватому вину/ отпуская, веселится, чашу пенит с ним одну.
Первоначальный блоковый энтузиазм Рыбкина
Ельцинская clementia вывела Рыбкина в список наиболее влиятельных политиков, как бы задавая рекламный образец того, сколь успешной может быть карьера оставившего былую непримиримость оппозиционера. Рассуждая по аналогии, спикер, очевидно, предположил, что его личный пример открывает для оппозиционеров почетный и необидный путь примирения с режимом, и потому с самого начала стал горячим приверженцем шахраевского двухблокового проекта — среди верховных политиков именно Рыбкин открыл весеннюю кампанию promotion новой затеи. Центральный тезис проекта "благонамеренное думское большинство как гарант устроения России" горячо пропагандировался спикером.
Энтузиазм оказался преждевременным
Практические опыты по устроению левоцентристского блока показали, что на всю Россию есть всего два искренних левоцентристских энтузиаста — сам Рыбкин и курировавший это дело из Кремля президентский помощник Георгий Сатаров. В начале лета Сатаров почти ежедневно объявлял, что вот-вот блок явится во всей мощи, и опровергал прогнозы о неминуемом крахе красивой затеи. Впрочем, уже к середине лета, когда стало ясно, что союзники не идут в блок, хоть убей, мажор сменился минором и Сатаров стал как бы уже ex post facto рассуждать о том, сколь печальным был бы для России провал благонамеренного левоцентризма.
От Рыбкина все разбежались
Печальные рассуждения Сатарова как бы предвосхитили исход рыбкинского блокостроительства, выдержанный в обвальном стиле "черного вторника" или "черного четверга". После того как тягучие переговоры с аграриями закончились ничем, начался быстрый отпад союзников. Сперва ушли казавшиеся главной опорой блока промышленники Владимира Щербакова и казенные профсоюзники Михаила Шмакова. Ушел не вынесший малоуместного для себя соседства с людьми типа Кобзона писатель Виктор Астафьев. Затем Рыбкина покинули отставные горбачевисты из блока "Мое отечество" (акад. Шаталин, проф. Шмелев, управделами рыжковского Совмина Ассекритов, ген. Громов и певец Кобзон) — возникло даже предположение, что вся история с изменчивым "Отечеством" была инспирирована хитроумным горбачевским наперсником Шахназаровым, по проекту которого засланные казачки из "Отечества" на время заняли привлекательные места в партсписке, заблокировав доступ иным кандидатам, а затем, когда уже поздно было что-либо менять, дружно ушли, напрочь оголив федеральный список. Вслед за "Отечеством" ушел председатель РТВ Олег Попцов, и у Рыбкина остался один лишь ведомый старым президентским товарищем Юрием Петровым "Союз реалистов", которому после всех этих пертурбаций впору называться "Союзом ригористов".
Президентская поддержка вряд ли была столь губительной
Распространено мнение, что Рыбкина сгубило откровенное президентское благословение, после чего никто не захотел идти под знамена прирученной Ельциным карманной оппозиции. Чтобы проверить эту версию, следует задаться вопросом: а что изменилось бы, если бы этого благословения не прозвучало?
-----------------------------------------------------
Александр Н. Яковлев, председатель совета директоров ОРТ, лидер Российской партии социальной демократии
Россия еще не пережила свой период социал-демократии, который только начал зарождаться в начале века, но тогда социал-демократию удушили большевики, партия которых, кстати, когда-то называлась социал-демократической, но потом они сообразили и быстро назвали себя коммунистами.
Сегодняшняя социал-демократия имеет подчас странный оттенок, например, прежде никто бы и не мог подумать, что возможен союз Гавриила Попова и Василия Липицкого под общим знаменем социал-демократии...
А вообще-то, я считаю, что настоящая эпоха социал-демократии России еще предстоит.
-----------------------------------------------------
Идея благонамеренной оппозиции носилась в воздухе не с весны 1995 г., а еще со времен горбачевской перестройки, и околовластные сценаристы-идеологи (А. Н. Яковлев, Бурбулис, Шахрай, Сатаров) снова и снова строили проекты "раздвоения единого". Хотя бы президент не имел абсолютно никакого отношения к затее, очевидные выгоды, которые Кремль получал от создания отринувшей непримиримость системной оппозиции, непременно привели бы наблюдателей, рассуждающих по принципу "cui prodest?", к выводу, что раз Ельцину это выгодно, то он это все и устроил. В 1992 и даже в 1993 г. вполне самостоятельные и никак не полезные президенту действия сорвавшихся с цепи Руцкого и Хасбулатова объяснялись тонкой ельцинской игрой в доброго и злого следователя — почему же объективно полезные президенту рыбкинские начинания толковались бы иначе. Исполненная глубокого психологизма принципиальная установка, согласно которой Ельцин одновременно туп как пень и мудр как змий, а все явления природы и общественной жизни суть плод ельцинских интриг, со всей мощью анализа была бы приложена и к рыбкинской затее.
Рыбкин и научавшие его пали жертвой своего рационализма
Более вероятной причиной провала затеи представляется исповеданный затейниками расчетливый подход к политическим обстоятельствам. В общестратегическом плане предпочтительность принципа "лояльной оппозиции" базируется на том, что радикальное низвержение антинародного режима означало бы радикальный передел власти и собственности, т. е. революцию со всеми ее атрибутами в виде холода, голода и крови. Даже те жестокосердые люди, которые не боятся этих непременных спутников революции, должны убояться того соображения, что революционная волна обладает собственной инерцией и сметает своих первозачинателей, отдавая власть в руки крайних. В ноябре 16-го — Милюков, в ноябре 17-го — революционный матрос Кошкодавленко. Это — в случае успеха.
Но более вероятен неуспех, ибо оппозиция внутренне раздроблена. Каждый из непримиримых — Руцкой, Зюганов, Стерлигов, Жириновский, Рыжков — мысленно примеряет на голову корону Российской империи и ненавидит конкурента-патриота даже еще сильнее, чем антинародный режим. Пребывание в таком обществе создает риск ухода в глубокую политическую маргиналию.
На фоне таких вариантов роль лояльной "оппозиции Его Величества" оказывается и более безопасной, и более перспективной, а устоявшись со временем в качестве непременного атрибута российского истэблишмента, она получает уже не порожденные горячечным воображением, а вполне реальные шансы прихода к власти — как то неоднократно бывало в ходе истории: см. английских лейбористов, французских и немецких социалистов. Всякий расчетливый политический игрок предпочел бы синицу в руке журавлю в небе. Полагая, что оппозиционеры расчетливы, весенний Рыбкин испытывал вполне оправданный, как ему казалось, энтузиазм.
Оппозиция хочет все и сразу
Несомненно имевшие место просчеты и самого Рыбкина, и патронирующей ему президентской администрации представляются малоинтересными на фоне куда более важного феномена. Та историческая закономерность, согласно которой долговечный политический успех достигается не лобовой атакой на истэблишмент, а методической в него инкорпорацией, оказалась дружно отвергнутой практически всем оппозиционным спектром — несмотря на то что как раз в случае с блоком Рыбкина власть, озабоченная расширением институциональной базы режима, была готова зайти в играх с оппозицией достаточно далеко. Долгосрочная программа укорененного политического строительства оказывается чужда оппозиции, предпочитающей стандартное "нет, нет, нет, мы хотим сегодня". Не вполне понятно, есть ли в этом случае у нее моральные основания инкриминировать нынешней власти психологию временщика, озабоченного лишь тем, как бы все хапнуть сейчас и разом. Полное неприятие рыбкинского долгосрочного инвестиционного проекта показывает, что в приверженности принципу veni, vidi, vici оппозиция сама никому не уступит.
МАКСИМ СОКОЛОВ