Предсмертные слова Нерона — "Какой артист погибает!" — воодушевили организаторов предвыборных штабов. Чтобы любимые народом артисты не погибли для политики, их оптом и в розницу стали вносить в избирательные списки. Количество настолько быстро перешло в качество, что стало не совсем понятно, какое же именно мероприятие намечено на 17 декабря: то ли выборы в законодательное собрание, то ли всероссийский фестиваль мастеров искусств.
Если не считать коммунистов и Явлинского, недостаточно расположенных к искусствам, практически все блоки поставили артистов на почетные места. Многие попали даже в головные тройки — Никита Михалков (НДР), Лидия Федосеева-Шукшина ("Выбор России"), Александр Пороховщиков (офтальмологическая партия самоуправления трудящихся), Леонид Якубович (экологическое движение "Кедр"), Эмиль Кио (Консервативная партия Льва Убожко). За пределами призовых троек — Галина Волчек, Михаил Боярский и Эдита Пьеха (НДР), Александр Розенбаум ("Блок Ивана Рыбкина"). Иосиф Кобзон займет свое место в блоке "Мое Отечество". В итоге неудержимого процесса был создан даже возглавляемый артистом "Блок Станислава Говорухина". В качестве единственного упущения можно отметить отсутствие блока, в котором всю первую тройку составляли бы артисты, хотя при нынешних обычаях создание блока "Вицин — Никулин — Моргунов" вряд ли вызвало бы какие-либо нарекания.
Механика артистизма во многом может быть объяснена развитым инстинктом подражания. При крайнем изобилии блоков, томительном однообразии программ, апатии избирателя и, следственно, общих для всех неважных шансах на победу всякое агитационное ноу-хау или хотя бы даже подобие такового судорожно перенимается друг у друга: поможет — не поможет, Бог весть, но нельзя отставать от конкурента. Откровенно отчаянное положение большинства блоков понуждает к столь же отчаянному подражательству. Избирательная кампания, едва начавшись, уже продемонстрировала два приступа массового помешательства: сперва помешались на генералах, которыми счел нужным обзавестись всякий блок, теперь — на артистах.
Все это начинает напоминать картину капиталистического производства, изображенную в изданной в СССР в начале 30-х гг. детской книге М. Ильина "Рассказ о великом плане". М. Ильин изъяснял советским детям, как склонность капиталистов к подражательству приводит к ужасным кризисам перепроизводства. Некий капиталист начинает производить шляпы, дело идет хорошо, вслед за ним все также производят шляпы, происходит затоваривание шляпами, кризис, банкротства, самоубийства etc. Как только экономика начинает выползать из депрессии, другой капиталист начинает производить зажигалки, после чего цикл повторяется. Можно спорить о том, сколь точно модель М. Ильина описывает реальное рыночное хозяйство, но российский политический рынок она изображает со 100-процентной точностью.
Еще как-то можно понять приязнь блокостроителей к генералам: военная элита во все времена была кадровым резервом элиты политической. Конечно, общее качество советского генералитета вызывает сильные сомнения в том, что от данного кадрового резерва будет хоть какой-то прок, однако хотя бы в чисто теоретическом плане это начинание достаточно уместно. Начинание же с артистами вызывает сильные сомнения даже и чисто теоретического характера.
В плане историческом наблюдается как раз прямо противоположная тенденция. Императорский Рим знал большое количество дурных цезарей, но историческая традиция считает наихудшими трех — Нерона, Гелиогабала и Коммода, т. е. именно тех, которые обладали чрезвычайным пристрастием к сценической деятельности. Кроме всего прочего, сказанные цезари погрешали против духа и буквы римского права, ограничивавшего правоспособность лиц (к сожалению, не цезарей), занятых сценической деятельностью: их свидетельства, например, не принимались в суде. Данная правовая традиция оказалась чрезвычайно устойчива, и вплоть до новейшего времени где писаным законом, где неписаным обычаем правоспособность деятелей сцены подвергалась существенным ограничениям. Явным или неявным образом законодатель исходил из того, что актер — не человек. Всякая правовая норма (тем более столь устойчивая в веках) является ответом — быть может, весьма далеким от духа справедливости и человеколюбия — на некую жизненную проблему. В случае с артистами суровый законодатель исходил из того, что человек, добывающий средства к существованию продажей своего "я" (перевоплощение — неотъемлемый элемент артистической деятельности), делает это "я" столь размытым и неопределенным, что носитель столь неопределенного "я" не может пользоваться полным объемом прав свободного гражданина.
Дух равенства снял с продающих свое тело актеров и проституток юридическое клеймо изгоев, но поскольку профессионального требования перевоплощения никто не отменял, проблемы, связанные с вхождением артистов в политику, остались. Главное противоречие тут в том, что политика, по классическому определению, есть искусство возможного, тогда как сценическая деятельность есть искусство иллюзии — то есть невозможного. Порожденная самой спецификой артистической профессии размытость грани между реальностью и вымыслом во многом объясняет специфику богемных нравов: мечтательность, истеричность, нарциссизм, легкомыслие, безответственность etc. В той мере, в какой артист ограничивает себя чисто художнической деятельностью, не во всем похвальные богемные качества могут рассматриваться как неизбежная плата за творческие успехи — своего рода профзаболевание. Мирятся же люди с профзаболеваниями, присущими математикам, системным программистам и шахматистам, у которых, как у людей, профессионально конструирующих системы альтернативных реальности абстрактных отношений, процент психических аномалий на порядок превышает среднестатистический уровень. Вопрос в том, до какой степени массовое участие в политике лиц, подверженных богемным профзаболеваниям, может пойти этой политике на пользу.
В качестве контрдовода можно привести разве что пример Рональда Рейгана. Однако Рейган пришел в Белый дом с поста губернатора штата Калифорния (человек, управляющий крупнейшим и богатейшим американским штатом, скорее заслуживает звания "крепкого хозяйственника"), а до того он возглавлял Американскую гильдию киноактеров, т. е. был профбоссом в одной из весьма важных отраслей американской индустрии. Но важнее всего то, что Рейган никогда не был звездой Голливуда: актером он был не слишком популярным, а значит, при всем желании не мог (и потому даже не пытался) конвертировать свою сомнительную актерскую славу в политические лавры. Российский же сценарий с привлечением сегодняшних и вчерашних звезд предусматривает именно такую конверсию. Никаких промежуточных этапов (профбосс, губернатор), характерных для карьеры Рейгана, тут не наблюдается. Впрочем, даже искупленное профсоюзно-губернаторскими трудами богемное прошлое отчасти мешало Рейгану. Выдержанный с голливудским размахом стиль "имперского президентства" и наличие в окружении Рейгана большого количества артистических прихлебателей типа Фрэнка Синатры вызывало большую злобу прессы. И уж совсем грубые замечания типа "зачем негру мыло" (американский вариант "черного кобеля не отмоешь добела"), намекающие на неистребимость голливудского прошлого, вызвала подготовка к налоговой реформе, в ходе которой нанятые президентом хористы с гармошкой и мандолиной исполняли под окнами намеченных к обработке конгрессменов серенады, т. е. на мотив "Янки Дудль" пели: "Так давайте, голосуйте за рейгановский налоговый билль".
Последний казус в российском варианте может дать даже и экономию для казны — хористов нанимать будет не надо, ибо снаряженные гармошкой и мандолиной Кобзон и Розенбаум сами смогут исполнять для коллег налоговые серенады — все лучше, чем таскать коллег за волосы и сворачивать им челюсти. Но в более обширной перспективе нынешний артналет на Думу вряд ли сулит много приятного.
Одна из самых продвинутых артистически-политических карьер, сделанная Станиславом Говорухиным, включает в себя: а) вхождение в травкинскую ДПР в качестве свадебного генерала с последующими интригами против благодетеля и его низвержением; б) немедленный конфликт с товарищем по низвержению Травкина Сергеем Глазьевым; в) полный развал деятельности думской комиссии по Чечне, выразившийся не просто в неспособности соблюсти процедурные требования при проведении парламентских слушаний и подготовке итогового документа, но в искреннем незнании того, что такие требования вообще существуют; г) провал переговоров с офтальмологом Федоровым о создании предвыборного блока; д) создание предвыборного блока собственного имени, укомплектованного успевшими провалиться везде, где только можно, конституционалистом Румянцевым и сменщиком Головиным. С точки зрения политики — пример клинической профнепригодности, с точки зрения богемной — нормальная жизнь, состоящая из тусовок, перформансов и несбыточных проектов.
Часть артистов — те, кто более других проникнулся идеями собственного величия (Михалков, возможно, Кобзон и Пороховщиков) — в случае избрания в Думу скорее всего повторят путь Говорухина, т. е. будут изображать из себя духовных лидеров нации. Другая часть будет использовать думский мандат сугубо для устройства своих коммерческих дел, многие же, возможно, вообще не появятся в Думе. Но будет ли идти речь о мании величия, о скромном личном гешефте либо о полном безразличии к думскому мандату, к собственно законодательной деятельности и к представительству избирательских интересов это никакого отношения иметь не может. Начинает окончательно забываться та истина, что депутат есть лицо, которому избиратели доверили представлять свои интересы перед властью, — своего рода адвокат. Никакой человек, находящийся в здравом уме и твердой памяти, не изберет себе в адвокаты представителя богемы: одно дело — развлечения, другое дело — защищаемые доверенным лицом существенные интересы.
То, что позиция существенной части избирателей далека от ответственного понимания сути выборов, — вещь общеизвестная. Однако артистический способ комплектования избирательных списков показывает, что политики готовы смириться с избирательской безответственностью: желаете перформанса — будет вам перформанс. Каково здесь соотношение прихода и расхода, сказать трудно: какая-то часть безответственных избирателей, возможно, будет привлечена громкими именами, в то же время какая-то часть ответственных избирателей, напротив, отвернется от блока, который вместо адвоката предлагает ей лицедея. Самый печальный парадокс тут наблюдается в том, что полное отсутствие артистов (т. е. установка на большую сознательность избирателя) наблюдается у блоков, находящихся в крайней части спектра (КПРФ, АПР, ЛДПР, "Яблоко"), тогда как наивысший их процент представлен в блоке "Наш дом — Россия", который, по замыслу, должен апеллировать как раз к ответственности и консерватизму избирателя. Если создатели НДР полагают, что только так можно привлечь внимание к пропагандируемым ими ценностям, это значит, что они сами держатся крайне низкого мнения либо о собственных ценностях, либо об избирателях, либо о тех и других разом.
Избранный НДР способ устроения стабильного общества представляется откровенно странным — покойный премьер Столыпин сильно бы удивился, узнав, что полюбившийся также и нынешнему премьеру принцип "им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия" сподручнее всего реализовать, привлекая к законотворческой деятельности как можно больше представителей богемы.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ