После смерти Майкла Джексона его наследство сразу стало предметом споров. Кэтрин Джексон, мать короля поп-музыки, объявила о том, что управлять его королевством должна именно она. Однако суд Лос-Анджелеса пока стал на сторону юристов певца, доверив им его имущество. Состояние Джексона оценивается в $500 млн. Продажа его песен и альбомов, скорее всего, принесет еще столько же. Свою часть этих денег, говорят финансисты Джексона, наверняка будут требовать даже те, кто не приложил руку к их накоплению. Когда речь идет о большом наследстве, всегда можно ожидать внезапного появления обделенных людей, готовых оспорить последнюю волю покойного. Таких примеров в истории немало.
Святотатственная дочь
Дележ наследства никогда не бывает простым для близких умершего человека. А если у этого человека к концу жизни накопилось приличное состояние, все еще больше усложняется. Откуда ни возьмись появляются люди, которые чувствуют себя обделенными. Они обращаются в суд, чтобы доказать, что последняя воля покойного далеко не истина в последней инстанции.
Один из самых влиятельных итальянцев середины XIX века серый кардинал Ватикана Джакомо Антонелли, в чьем распоряжении находились все финансы папского престола, составил довольно подробное завещание. Но, как выяснилось, предусмотрел не все. В нем он расписал, как следует распределить его богатство, исчисляемое десятками миллионов лир. Большую часть завещания составляют перечисления по мелочи. "25 франков (в те годы лиры по обменному курсу приравнивались к французской валюте.— "Деньги") я жертвую госпиталю Санто-Спирито",— указал он. Сестре Розалии он завещал 5 тыс. франков, столько же — каждой из четырех племянниц. Племянникам досталось больше: Августину он оставил в распоряжение один из своих домов в Риме, а Паоло — владения в городе Чеккано.
Но по большому счету все имущество умершего кардинала должно было перейти к четырем его братьям, которые, в сущности, и помогли ему стать самым богатым человеком Ватикана. При жизни Антонелли, впрочем, тоже не оставался у них в долгу: при его поддержке один из братьев стал главой Римского банка, а второй монополизировал рынок зерна в итальянской столице. В своем последнем распоряжении Антонелли написал: "Всю свою собственность, за исключением отдельно оговоренной, золото, серебро, ценные предметы и те небольшие деньги, которые могут быть в моем распоряжении на момент смерти, я завещаю моим братьям Филиппо, Грегорио, Луиджи и Анджело".
После смерти Антонелли 6 ноября 1876 года новость о том, куда уйдут накопленные им 40 млн лир, произвела неприятное впечатление на представителей Ватикана. Церкви не доставалось почти ничего, и даже папа римский Пий IX, назначивший Антонелли государственным секретарем и казначеем Ватикана, получил лишь небольшой сувенир — украшенное серебром и драгоценными камнями распятие, стоявшее на столе покойного. Впрочем, проявления щедрости от Антонелли ждать не приходилось. У него была репутация человека, испытывающего страсть к деньгам и заботящегося только о себе и своей семье. Как заметили авторы нью-йоркского издания "Эклектичный журнал зарубежной литературы, науки и искусства", единственным утешением для тех, кто заботился об имидже католической церкви, служило то, что Антонелли, по крайней мере, не был священником. Он входил в число должностных лиц секретариата папского престола и мог не иметь священнического сана, то есть не приносить обета целибата. Обязательным для всех кардиналов это стало только в 1918 году. "Эклектичный журнал", вышедший в 1859 году, писал: "Если вы обвините Антонелли в чрезмерном богатстве, с этим можно будет согласиться, говорят снисходительные христиане; но помните, что он не священник. Если вы скажете, что чтение Макиавелли не прошло для него даром, что ж, это правда, говорят оптимисты; но не забывайте, что он не священник. Если вы подумаете, что его состояние было накоплено обманным путем, то вы не ошибетесь, говорят идеалисты; но он же все-таки не священник".
Антонелли действительно не мог считаться воплощением святости. Хотя бы потому, что его связывали неоднозначные отношения с женщинами. Когда сразу после его смерти объявилась претендентка на наследство Антонелли, заявившая, что она его дочь, представители Ватикана попытались замять это дело. Они предложили ей договориться обо всем с братьями покойного без лишнего шума. Но дело разрешилось только в суде, где открылись неприятные подробности личной жизни Антонелли. И хотя репутации покойного они уже не могли навредить, имидж Ватикана оказался подпорченным.
Загадочную девушку звали графиней Лореттой Ламбертини. История, которую она поведала на суде, начиналась в 1850 году, когда кардинал Антонелли познакомился с женщиной по имени Антониетта Маркони. Они стали любовниками. Об этих отношениях знали немногие, но особого секрета они не представляли. Пять лет спустя Антонелли встретил еще одну женщину. Она была аристократкой, и имя ее так и не стало достоянием гласности. Известно было, что она приехала в Рим с севера, возможно, из Ирландии. Через некоторое время после встречи с Антонелли у нее должен был родиться ребенок. Однако она хотела скрыть это, и вместе с кардиналом они решили представить дело так, будто ребенок этот — Антониетты Маркони. Не без скандала, но им удалось ее уговорить. Антонелли, правда, пришлось заплатить ей в виде компенсации 2 млн лир. С этими деньгами Антониетта вскоре нашла себе мужа по имени Анджело. А настоящая мать покинула страну.
Антонелли помогал дочери деньгами. Он не особенно скрывал свое отцовство, преподнося ей, к примеру, золотые часы с ее и своим портретом на разных сторонах корпуса. Когда девушка выросла и вышла замуж за графа Ламбертини, он выдал им 100 тыс. лир на первое время и обещал выплачивать столько же каждый год. Такая щедрость отца заставила ее полагать, что он оставит ей и достойное наследство. Но все обернулось иначе.
На суде братья Джакомо Антонелли настаивали на том, что графиня была дочерью Анджело и Антониетты Маркони. Но ей не составило труда доказать отцовство кардинала. В этот момент в судебный процесс вмешались представители католической церкви, пытавшиеся предотвратить скандал. Они провозгласили графиню Ламбертини "внебрачной и святотатственной дочерью" Антонелли. Им удалось добиться перевода дела в папский суд, который действовал согласно законам церкви. И хотя по итальянским нормам графиня могла рассчитывать на треть имущества своего отца, папский суд объявил, что внебрачные дети не имеют права становиться наследниками. В итоге графиня Ламбертини не получила абсолютно ничего.
Предприимчивая графиня
Самый верный способ обеспечить проблемами своих наследников — это оставить запутанное завещание. Нью-йоркский богач Льюис Кер Хамерсли, составляя свое последнее распоряжение, вписал туда один абзац, из-за которого его имущество не могли поделить на протяжении почти трех десятилетий. А оставил он после себя довольно много: на момент его смерти в 1883 году наследство Хамерсли оценивалось почти в $10 млн (что сегодня соответствовало бы примерно $10 млрд).
Все свое состояние Льюис К. Хамерсли получил от своих родителей — Эндрю Хамерсли и Сары Мэйсон. Они были членами двух богатых и влиятельных семей, которые часто устраивали пышные балы и считались видными членами нью-йоркского высшего света. В собственности Сары Мэйсон находился обширный участок земли, его когда-то купил ее отец, успешный банкир. Устав от работы, он по совету врачей приобрел ферму в центре Манхэттена, который со временем стал средоточием деловой жизни, поэтому ферма росла в цене и приносила постоянный доход. А отец Льюиса К. Хамерсли завещал ему прибыльный торговый бизнес, существовавший на протяжении десятилетий.
За несколько лет до смерти родителей Льюис К. Хамерсли встретился с девушкой по имени Лиллиан Прайс. Она не была так же богата, как он, но отличалась красотой и умом, что позволило ей стать звездой в среде нью-йоркской элиты. Мисс Прайс без труда очаровала Хамерсли, и вскоре они поженились. Однако их брак продлился всего пять лет: в 1883 году Льюис К. Хамерсли умер, пережив своего отца всего на несколько месяцев. Тем не менее он успел составить завещание, по которому все его богатство переходило Лиллиан Хамерсли, урожденной Прайс. В завещании Льюис К. Хамерсли сделал небольшую оговорку. Он написал, что после смерти его жены деньги должны перейти ее сыну. Проблема заключалась в том, что никакого сына (как, впрочем, и дочери) у супругов не было. По слухам, Хамерсли надеялся, что у него будет законный наследник, но он умер, не оставив после себя детей. В случае если у Лиллиан не появится детей, уточнил он, наследство должно быть потрачено на благотворительность или перейти сыну его двоюродного брата Джеймса Хукера Хамерсли. Но и тот на момент смерти Льюиса К. Хамерсли еще даже не женился.
Сразу после того, как завещание было проверено и утверждено, на огромное состояние Хамерсли предъявили свои права около 20 человек. В их число в основном входили члены семьи Мэйсонов, которые хотели вернуть землю в Манхэттене и поделить ее между собой. Для участия в судебном разбирательстве они наняли юристов из 22 юридических контор. Их иски основывались на том, что последняя воля Льюиса К. Хамерсли противоречит закону. В Нью-Йорке не существовало процедуры, по которой составитель завещания мог прописать условия распределения наследства не только после своей смерти, но и после смерти супруги. На протяжении двух лет Мэйсоны и другие известные семьи Нью-Йорка пытались доказать свою правоту, но в 1886 году суд отказал им в удовлетворении иска. Тогда они обратились в апелляционный суд, что растянуло рассмотрение дела еще на три года. Затем они, правда, согласились на компенсацию в размере $110 тыс., пообещав не поднимать вопрос о наследстве до тех пор, пока жива Лиллиан Хамерсли.
Тем временем вдова Хамерсли занималась приумножением своего богатства и поисками нового спутника жизни. В июне 1888 года она вышла замуж за находившегося на грани разорения восьмого герцога Мальборо, приехавшего в Нью-Йорк из Лондона. Лиллиан Хамерсли стала герцогиней Мальборо, получив доступ в высший свет Великобритании. Благодаря природному обаянию и упорству она добилась всего, о чем мечтала. Она стала одной из наиболее ярких фигур в привилегированном английском обществе и, как рассказывают, имела честь предстать перед королевой Викторией и поцеловать ей руку.
Вдобавок ко всему герцогиня Мальборо обладала хорошим предпринимательским чутьем. Она успешно распоряжалась состоянием, доставшимся ей от Хамерсли, и к концу XIX века ей удалось прибавить к нему еще по крайней мере $5 млн. Проблема была только в том, что эти деньги она не могла никому передать. Двоюродный брат ее покойного мужа, Джеймс Хукер Хамерсли, к тому времени уже женился, и вскоре у него мог появиться наследник, которому и перешло бы все состояние после ее смерти.
В 1892 году герцогиня Мальборо вновь осталась одна: ее муж умер, оставив ей только титул и замок Бленхайм, который, кстати, был отремонтирован на ее деньги. Но уже через три года она снова вышла замуж, теперь за полковника сэра Уильяма де ла Пера Бересфорда, героя войны в Афганистане. Спустя еще год 38-летняя герцогиня Мальборо родила своего первенца — мальчика, которого назвали в честь отца Уильямом. Когда об этом узнали в Нью-Йорке, все снова оживились: дело о завещании Льюиса К. Хамерсли приобретало новый оборот.
Примерно в те же годы у Джеймса Хукера Хамерсли тоже появились дети. Сначала дочь, а потом и сын по имени Льюис Гордон Хамерсли, у которого были все шансы претендовать хотя бы на часть наследства своего двоюродного дяди. В 1909 году герцогиня Мальборо скончалась, не отдав на благотворительность ни цента. Все $15 млн, которые находились в ее собственности, снова оказались предметом спора. На них претендовали Льюис Г. Хамерсли и Уильям Бересфорд-младший, причем оба мальчика еще не достигли совершеннолетия. К борьбе за наследство вновь подключились члены семьи Мэйсон, настаивавшие, как и раньше, на том, что завещание было составлено незаконно. Весь Нью-Йорк опять наблюдал за тем, как самые высокооплачиваемые адвокаты города участвуют в международной схватке за миллионы, как тогда называли судебный процесс. На рассмотрение новых обстоятельств дела ушло еще три года, и в итоге судья Джеймс Бишоп распорядился передать все накопленное герцогиней состояние Льюису Г. Хамерсли, сыну двоюродного брата составителя завещания. Он отказал в доле как Мэйсонам, так и Уильяму Бересфорду-младшему, оставив их ни с чем.
Нераскаявшийся убийца
Доказывать свое право на наследство в суде никогда не бывает делом приятным. К этому прибегают только в том случае, когда все возможности договориться исчерпаны. Но, как показывает пример Стивена Уэйна Бенсона, наследника американской табачной династии, есть еще один способ окончательного решения этой проблемы — убийство своих прямых конкурентов.
Его мать Маргарет Хичкок Бенсон унаследовала от своего отца Гарри крупную табачную компанию Lancaster Leaf Tobacco, которой она управляла вместе со своим мужем. К 1980-м годам компания ежегодно приносила $40 млн дохода (сейчас это равнялось бы примерно $150 млн). Имущество, которое находилось в распоряжении самой Маргарет, оценивалось в $10 млн. Она и ее дети — родной сын Стивен, приемный сын Скотт и дочь Кэрол Линн — жили во Флориде, в городе Неаполе.
По словам людей, близких к семье, денег у Бенсонов всегда было в избытке, и они не скупились на покупку роскошных домов и дорогих автомобилей. Поскольку каких-то серьезных проблем с бизнесом не возникало, они могли себе позволить подобную расточительность. Один только Стивен отказывался от предметов роскоши. Он, напротив, старался не тратить, а заработать. Другое дело, что у него никогда это не получалось. Все его компании, занимавшиеся охраной предприятий или ландшафтной архитектурой, терпели крах, несмотря на финансовую поддержку Маргарет. Тем не менее в начале 1980-х годов она назначила его управляющим одной из своих корпораций под названием Meridian Marketing.
На новом месте Стивена тоже преследовали неудачи. Через три года обнаружилось, что $2,5 млн, выделенных Маргарет в качестве субсидий, она не сможет вернуть назад. Деньги бесследно исчезли. Заподозрив, что сын попросту обокрал ее, Маргарет потребовала от него финансового отчета, но Стивен отказался предоставить документы. В ответ он услышал, что его имя будет вычеркнуто из завещания Маргарет, которое она к тому моменту уже составила. Эта фраза, брошенная расстроенной женщиной, в итоге стоила ей жизни.
Несмотря на ссору на следующий день, 9 июля 1985 года, вся семья снова собралась вместе, чтобы проехаться по Неаполю. Они собирались подыскать место для нового дома Маргарет, где она планировала провести старость. Стивен согласился заехать за родственниками на своей машине Chevrolet Suburban, но задержался более чем на час. Он объяснил, что собирался купить кофе и пирог, но встретил по дороге какого-то партнера по бизнесу, имя которого вспомнить не мог.
Стивен рассадил всех в автомобиле. За рулем должен был сидеть его брат Скотт, а на пассажирском сиденье рядом с ним — Маргарет. Сзади расположилась Кэрол Линн, ожидавшая, когда к ней присоединиться сам Стивен. Он тем временем отправился в дом, чтобы забрать измерительную рулетку. Он находился в своей комнате, когда один за другим прогремели два взрыва, уничтожившие автомобиль. Маргарет и Скотт погибли, а Кэрол Линн, открывшая дверь у своего места в машине, выжила, но получила серьезные ожоги.
На шум взрывов сбежались соседи Бенсонов. Они оттащили обгоревшие тела в сторону. Стивен в это время сидел на лестнице перед домом и, раскачиваясь из стороны в сторону, наблюдал за происходившим. "Я видела его и не понимала, почему он не хочет мне помочь",— рассказывала позже на суде Кэрол Линн. Ответ напрашивался сам собой. Именно Стивен заминировал автомобиль, и следователям не составило труда найти подтверждения такой версии. "Это было обычное дело об убийстве,— рассказал журналистам сотрудник полиции Майк Курс,— но из-за огромного внимания прессы к его расследованию подключились даже агенты ФБР".
Похоже, что Стивен почти не пытался скрыть свою причастность к убийствам. В доме у него обнаружили детали взрывных устройств, а также чек на их покупку с отпечатками его ладоней. В августе Стивена арестовали, а в сентябре предъявили ему обвинения. Судебный процесс, в котором участвовали лучшие адвокаты Флориды, занял год. За это время в деле появились новые подробности. Оказалось, что Скотт был внебрачным ребенком Кэрол Линн, которого Маргарет выдавала за своего приемного сына. А те $2,5 млн, которые Стивен получил от своей матери, он не крал. Он пытался превратить их в еще больший капитал, вложив в несколько предприятий, но крайне неудачно.
На суде Стивен Бенсон не признал своей вины. "Я чувствую сильное горе, вызванное потерей матери и брата, а также страданиями сестры,— говорил он.— Я разочарован и разозлен тем, что меня обвиняют в преступлении, которого я не совершал". Тем не менее присяжные заседатели проголосовали за то, чтобы отправить Стивена в тюрьму. Прокуратура Флориды требовала приговорить его к казни на электрическом стуле, но его адвокату удалось убедить суд в том, что "смертей уже было достаточно". Стивена Бенсона приговорили к двум пожизненным срокам без права на помилование в течение следующих 50 лет. После этого он часто переезжал из одной тюрьмы в другую, поскольку на его жизнь не раз покушались сокамерники.
После завершения судебного процесса сразу начался следующий — по поводу того, как следует распределить наследство Маргарет Бенсон. Ее дочь Кэрол Линн настаивала на том, что все имущество, оцененное в $10 млн, по праву принадлежит ей. Однако в борьбу за это состояние вступили дети Стивена и его жены Дебры, которые считали, что его причастность к убийству никак не должна влиять на распределение денег Маргарет. Рассмотрение этого дела завершилось только летом 1989 года. По решению суда, наследство распределили поровну чудом оставшаяся в живых Кэрол Линн и двое детей убийцы.
Как рассказывает друг семьи Бенсонов Амос Сэндс, навещавший Стивена в тюрьмах, он так и не признался в совершении преступления: "Мне кажется, он никогда не сожалел о том, что произошло. Я знаю, что, по его мнению, ничего плохого он не сделал. Не думаю, что он назвал бы себя виновным, даже если бы оказался перед лицом Господа".
Недостойная наследница
Как правило, чем известнее и богаче человек, оставивший наследство, тем больше вероятность, что распределение его состояния окажется омрачено скандалами. Со смертью одного из самых влиятельных людей Италии главы концерна FIAT Джианни Аньелли в истории его династии наступил период нескончаемых споров и судебных процессов.
Джианни Аньелли стал во главе совета директоров FIAT в 1966 году, когда ему было 45 лет. Он вынашивал революционные планы в отношении концерна, одного из самых крупных и успешных итальянских промышленных гигантов. Аньелли хотел превратить FIAT в международную корпорацию. Для этого он выстраивал взаимовыгодные отношения как с Соединенными Штатами, так и с Советским Союзом. Его связывали дружеские отношения с семьей Кеннеди и Генри Киссинджером, но в то же время он был не против того, чтобы его автомобили копировали в СССР. Он умел продавать машины, и его политические связи в Италии помогали ему в этом. На протяжении десятилетий транспортные реформы правительств Христианско-демократической партии разрабатывались под влиянием Аньелли. К 1980-м годам вся страна оказалась покрыта сетью автострад. Италия вышла в европейские лидеры по числу автомобилей на душу населения.
При этом Аньелли создавал не просто большую автомобильную компанию, а настоящую финансовую империю. Ему удалось расширить свой бизнес в сферы банковского дела, страхования, торговли недвижимостью, телекоммуникаций, производства военной электроники, вермута и конфет. В Турине, родном городе концерна FIAT, эту компанию называли не иначе как ля-мамма. Члены семьи Аньелли — сам Джианни, его жена Марелла и их дети Эдуардо и Маргарита — жили в роскоши. "Все, чем они занимались, обязано было быть приятным и безупречным,— вспоминает Марелла Карачиоло, двоюродная сестра Эдуардо и Маргариты.— В семье сформировался эстетический культ сладкой жизни: лучшая еда, лучшие предметы искусства, лучшее вино. Все должно было принадлежать к высшему разряду".
По самым приблизительным подсчетам, имущество, которым распоряжался Аньелли к концу XX века, оценивалось в $2 млрд. В концерне FIAT он владел долей в размере 25,37%, и его наследник автоматически становился главой компании. Однако поручить управление своей империей Аньелли по большому счету никому не мог. Его сын Эдуардо испытывал отвращение к бизнесу. В этом он совершенно не был похож на отца. Несколько раз он оказывался впутанным в неприятные истории. В 1990 году его, к примеру, обвинили в хранении героина, который он, по слухам, употреблял. Но разбирательство вскоре прекратили. Эдуардо увлекался восточной культурой, ездил в Индию и Иран, где встречался с президентом Али Хаменеи. В Иране он принял ислам. Вопрос о передаче ему наследства был закрыт 15 ноября 2000 года, когда Эдуардо спрыгнул с 80-метрового виадука недалеко от Турина.
А спустя три года, в январе 2003 года, скончался и глава семьи. Джианни Аньелли умер от рака простаты. У него остался только один прямой наследник, не считая его вдовы Мареллы,— дочь Маргарита. "30 января, если я не ошибаюсь,— рассказала она в интервью итальянскому журналу Panorama,— Францо Гранде Стивенс (один из советников семьи Аньелли.— "Деньги") позвонил мне и сказал, что на следующий день состоится встреча с моей матерью. К тому моменту он уже открыл наш сейф. Завещание моего отца уже вскрыли, но без меня. Я спросила, почему меня не оповестили об этом. Он ответил, что мое присутствие было необязательно".
Две недели спустя все, кто имел отношение к завещанию,— Марелла Аньелли, Маргарита и ее сын от первого брака Джон Элканн — вместе с советниками семьи и свидетелями собрались для обсуждения последней воли покойного. Выяснилось, что Джианни составил неполное завещание, в котором ничего не говорилось о его имуществе за рубежом. Его доля в концерне FIAT распределялась поровну между тремя присутствовавшими членами семьи. Когда их попросили подписать согласие с условиями завещания, Маргарита отказалась. "Я не поставила подписи, потому что мне не показали всех документов. И один из советников, Габетти, сказал мне в точности такие слова: "Вы недостойны быть дочерью Джианни Аньелли, вы недостойны даже желать этого". Услышав это, я ушла".
В 2004 году, когда дела у компании FIAT шли совсем плохо и стоимость компании не превышала $600 млн, Маргарита решила продать свою долю матери за $109 млн. Марелла, в свою очередь, передала свои акции сыну Маргариты Джону, который со временем стал вице-президентом концерна. Через три года Маргарита подала в суд на советников семьи и на собственную мать с требованием признать завещание недействительным и провести перепись всего имущества ее отца — в Италии и за рубежом, а также отменить сделку по продаже акций концерна.
К тому моменту FIAT вновь стал прибыльным предприятием благодаря серии удачных моделей. И многие члены семьи, в том числе Джон Элканн, посчитали действия Маргариты недостойными, утверждая, что она решила вернуть свою долю в концерне, как только почувствовала, что это может принести ей деньги. "Для меня как сына ее решение вернуться к вопросу, который был разрешен при общем согласии в 2004 году, оказалось неожиданным и болезненным",— сказал он. Однако, по словам юриста его матери Джироламо Аббатескьяни, речь идет не о финансовой выгоде. "Она делает это не ради денег,— объяснил он.— У нее всегда было много денег, больше, чем может понадобиться ей и ее потомкам в течение нескольких поколений. Ей абсолютно все равно, растут в цене акции FIAT или нет. Это просто желание выяснить все детали об имуществе ее отца не только в Италии, но и за рубежом". Как бы то ни было, в июне нынешнего года Маргарите удалось через суд вернуть свою долю в концерне, которая оценивается уже в $1,5 млрд.