Предчувствие разрядки

"Полярная станция "Зебра"" (Ice Station Zebra, 1968)

Миллиардер Говард Хьюз посмотрел "Станцию" тысячу раз и сошел с ума — перестал мыться, стричься, общаться с людьми. Так и умер. Или наоборот. Сошел с ума, не мылся, не одевался, не стригся, избегал солнечного света и, пока не умер, каждый божий день пересматривал "Станцию" в персональном кинозале. Трагедия, достойная пера Даниила Хармса, однако же подлинная.

Чем фильм Джона Старджеса так зацепил Хьюза, понять трудно, как трудно понять и то, почему Старджеса потянуло на экранизацию романа Алистера Маклина. Гений вестерна, поэт просторов, автор "Великолепной семерки" в этом фильме замкнулся в клаустрофобическом пространстве атомной субмарины Tigerfish, пробирающейся к полярной станции, откуда поступили сигналы бедствия. Кто устроил на станции бойню и что за упавшую из космоса пленку ищут сверхслужбы спецдержав, дело десятое. Может быть, Хьюз тоже чувствовал себя в субмарине на немыслимом этаже своего небоскреба и искренне сочувствовал капитану Фарадею (Рок Хадсон), командиру морпехов Андерсу (Джим Дэвис) и самому секретному английскому агенту, известному как мистер Джонс (Патрик Маккоэн). И шептал им, сжимая кулаки: "Только не верьте этому Борису Борисовичу Васлову, перебежчику, уверяющему, что он самый антирусский из всех русских, только не верьте ему". И пересматривал фильм, надеясь, что "Чапай выплывет", то есть герои разоблачат предателя до того, как схлестнутся с советскими парашютистами на самой макушке мира. Может быть, Старджес подтвердил то, о чем старый параноик Хьюз и сам догадывался: красные не просто прячутся у него под кроватью, но проникли в его поры, отравили жизненные соки его тела, как отравили параноиков из "Доктора Стрейнджлава" (1964) Стэнли Кубрика.

Дело в том, что к концу 1960-х годов холодная война на экране утратила былой изуверский пафос: чай, не сталинские времена на дворе. С тех пор как Шон Коннери попросил не взболтать, а смешать ему водку с мартини, шпионские фильмы стало немыслимо делать всерьез. Шпионы 1960-х — клоуны, плейбои, пародийные супермены, самозванцы, но никак не рыцари. И вот Старджес прет поперек мейнстрима и делает "Полярную станцию". Ну, это как если бы кто-то со зверской серьезностью переснял "Доктора Но". Фильм претендует не то что на эпичность, а на оперность. Музыка Мишеля Леграна организует действие как симфонию. Начинается фильм, например, с увертюры, во время которой зрители обязаны просто пялиться на торчащую из воды субмарину. Как и положено опере, "Полярная станция" — сугубо картонный шедевр. Вы не поверите, но когда происходит диверсия и вода заливает торпедный отсек, экипаж дружно раскачивает субмарину, чтобы она наклонилась на один борт — и вода вылилась! Дорогого стоит русский полковник Островский, любезно просящий янки не вынуждать его прибегать к насилию и мечтательно прибавляющий: "Вообще-то я очень склонен к насилию". Янки тоже за словом в карман не лезут: "Мы строго соблюдаем этику игры. Мы знаем, у кого какие карты на руках, но козыри прячем в рукаве". Я догадался, почему Говард Хьюз умер. Наверное, он умер, когда впервые решился досмотреть фильм до конца и, к ужасу своему, понял, что мировая война из-за злосчастной пленки не началась, трупы "списали на боевые", а черту под конфронтацией на полюсе подвели, объявив все происшедшее совместной советско-американской экспедицией МЧС для спасения полярников. Молодец Старджес ухитрился в 1968 году обстебать разрядку, до которой еще было жить да жить.

"Клеопатра" (Cleopatra, 1934)

Самая забавная из галлюцинаций великого и ужасного Сесиля Блаунта Де Милля на темы всемирной истории. Пафос испаряется при одном появлении на экране Клодетт Кольбер в роли Клеопатры, одетой, а точнее говоря, раздетой на зависть любой Бритни Спирс, восхитительно неуместной в любом архаичном антураже. Даже ее египетская прическа кажется каким-то нэпмански-джазовым каре. Из ковра, в котором ее транспортируют в штаб Цезаря (Уоррен Уильям), она выскальзывает, как девушка в подарок менеджеру на корпоративной вечеринке. Путь к сердцу простодушного мужлана Марка Антония (Хенри Уилкоксон) находит, накормив его до отвала моллюсками и ублажив садомазохистским шоу: женщины-кошки борются друг с другом и, повинуясь бичу дрессировщика, прыгают сквозь горящие обручи. Впрочем, когда дело доходит до решающего сражения между Марком Антонием и Октавианом, Де Милль начинает игру всерьез, являя свой кровожадный темперамент. Сцена сделана лаконично, но так, что ее монтаж хочется назвать не столько рубленым, сколько колото-резаным.

"Усталая смерть" (Der Mude Tod, 1921)

Первый безусловный шедевр Фрица Ланга — идеальное воплощение сумрачного, визионерского немецкого гения, стоит ли на дворе эпоха романтизма, символизма или экспрессионизма, воспевающего тщету бытия. Претендуя при этом на вселенский масштаб. Долговязая Смерть (Бернхард Гецке), мечтающая о том, чтобы уйти на покой, переносит Девушку (пугливая Лили Даговер), потерявшую жениха, в фантастический средневековый Китай, Венецию дожей и жуткий Багдад. Она трижды пытается спасти своего любимого и трижды проигрывает: все та же Смерть то хоронит его живьем, то разит стрелой тигра, в которого Девушка превращает Юношу. Томительную умозрительность сюжета с лихвой компенсирует визуальная фантазия Ланга. Сцена в замке Смерти, где горят тысячи свечей-жизней,— один из величайших хрестоматийных кадров: это ну как одесская лестница в "Броненосце "Потемкине"". А о буйстве спецэффектов в китайском эпизоде современное кино только может мечтать: из-под полы платья старого волшебника А Хи, например, выходит целая армия крохотных солдат.

"Сальвадор" (Salvador, 1986)

Возможно, лучшая глава того списка претензий, который Оливер Стоун неутомимо предъявлял Америке. В 1980 году ультраправое правительство Сальвадора развязало при попустительстве Рональда Рейгана немыслимую бойню. Эскадроны смерти не пощадили ни архиепископа Ромеро, ни американских монахинь, перед смертью изнасилованных. Но сила фильма не в этих ужасах, а в точно придуманном, блестяще сыгранном герое. Бойл (Джеймс Вудс), экс-звезда военной журналистики, брошенный женой, бездомный, спившийся и сторчавшийся, едет в Сальвадор не ради чего-то там гражданственного. Он ловит призрачный шанс вернуться в профессию и цепляется как за соломинку за Марию (Эльпидия Каррильо), которую обещает вывезти с детьми из агонизирующей страны. Компанию ему составляет не менее жалкий и кичливый изгой, безработный диджей доктор Рок (Джеймс Белуши). Победить машину смерти они, естественно, не могут, да и не стремятся. Но что может быть прекраснее, чем повесть о том, как вспыхивают искры достоинства и самоубийственной смелости в душе пропащего, перепуганного человека?

"Приключения Робина Гуда" (The Adventures of Robin Hood, 1938)

Цветной фильм о полевом командире XII века из Шервудского леса был самым заветным и амбициозным проектом студии Warner. Режиссера Уильяма Кейли безжалостно выгнали через два месяца после начала съемок, обвинив в волоките, и заменили суперпрофи Майклом Кертицем. Ожидания продюсеров он оправдал, сняв идеальное, вневременное кино для детей, то есть кино, честно говоря, никакое, мгновенно забывающееся. Ну разве что запомнится финальная дуэль между Робином Гудом (Эррол Флинн) и сэром Гаем Гисборном (Бэзил Рэтбуон): на колоннах залы, где они сошлись, сплетаются и пляшут тени дуэлянтов. Забавно, что за три года до "Робина Гуда" Флинн уже зрелищно закалывал Рэтбоуна в "Капитане Бладе" (Captain Blood, 1935) того же Кертица. Впрочем, "Робин Гуд" вызывает неожиданные ассоциации с советским кино. Его хочется назвать историко-революционным фильмом: слишком уж смелое появление героя на пиру его смертельных врагов в Ноттингемском дворце напоминает об эскападах Котовского или Олеко Дундича из советской киноклассики.