Максим Шингаркин, консультант Комиссии при Президенте РФ по модернизации и техническому развитию экономики России, — о том, почему суперкомпьютером занялся Росатом.
— Когда говорят о новой программе по созданию в стране 48-й по счету суперЭВМ, почему-то забывают сказать, что инициатором появления очередного "национального проекта" выступил Росатом, а его руководитель Сергей Кириенко был основным докладчиком, попытавшимся разъяснить, зачем его ведомству понадобилось 2,5 млрд рублей бюджетных денег.
Дело в том, что Росатом как госкорпорация просто не может генерировать прибыль. Несмотря даже на то, что его бюджет состоит из внешне прибыльных отраслей: продажа электроэнергии, произведенной атомными станциями, прием на хранение отработавшего ядерного топлива, контракты по строительству АЭС за рубежом, поставки изотопов на внешний рынок, сделка по продаже США высокообогащенного урана, больше известная как контракт "ВОУ-НОУ".
Но если внимательно рассмотреть каждый из этих пунктов, выясняется, что, кроме бюджетных денег, оперировать Росатому просто нечем. Весь доход от продажи электроэнергии остается в госкорпорации и полностью уходит на текущий ремонт, переоборудование АЭС, разработку и строительство новых станций.
Зарубежные контракты могут быть прибыльны только в достаточно далекой перспективе. Пока что все энергоблоки за границей мы строим на собственные деньги, открывая для заказчика многомиллионные кредитные линии. Например, сейчас из бюджета России полностью финансируется ядерная программа Китая, которая в будущем должна приносить прибыль. Но подсчитать ее не возьмется никто, поскольку доходность этих контрактов никогда не обсуждалась, а все документы по сделке снабжены грифом "для служебного пользования".
К тому же очень сложно установить, во сколько обходится строительство одного энергоблока. По данным Росатома, например, возведение одного блока водородного реактора ВВР обойдется в 2 млрд долларов, стоимость бридерной установки на быстрых нейтронах БН-800 — 3 млрд. В то же время официально объявлено, что по контракту с Ираном мы получим за строительство блока лишь 800 млн.
Неизвестна и прибыль от контракта "ВОУ-НОУ", по которому мы поставляем в США оружейный уран. В этом случае Росатом оказывает чисто технические услуги, занимаясь, как говорят специалисты, "разубоживанием": добавлением в оружейный материал низкообогащенного урана. О новых технологиях здесь речи не идет — госкорпорация распродает то, что было наработано еще в Советском Союзе.
В итоге денег Росатому не хватает даже на самое необходимое. Например, еще несколько лет назад из эксплуатации должны были быть выведены блоки реактора чернобыльского типа РБМК на Ленинградской АЭС в Сосновом Бору. Они отработали свой срок в 30 лет и должны были закрыться. Тем не менее госкорпорация приняла решение продлить работу станции. Несмотря на то что даже оценить степень надежности оборудования там невозможно: на реакторах канального типа износ происходит внутри энергетической установки. Вскрыть ее нельзя, так что сейчас никто не знает, что происходит внутри. Но на вывод из эксплуатации каждого блока нужно 200 млн долларов, а таких денег у Росатома нет.
Поэтому для получения дополнительных средств и был использован главный козырь из колоды Росатома. В нынешней ситуации, когда секвестру не подвергся только оборонный бюджет, понятно, где можно искать деньги. Но из-за международных договоров увеличивать количество ядерных боеголовок нельзя, и сказать о том, что имеющиеся "бомбы" плохие — тоже невозможно. Тогда сразу возникнет вопрос: а что, собственно, делал Росатом, производя плохое оружие? Тогда и была найдена формулировка "наше ядерное оружие несовершенно", мы отстаем от американцев на поколение, и для сокращения разрыва нам не хватает быстродействующего компьютера.
Именно поэтому, когда говорят о применении этой супермашины, упоминают разве что ядерный щит страны. Для работы в других областях, похоже, использовать его никто не собирается.