О новых порциях романа-фильма "Смерть на брудершафт"
С тех пор как Григорий Чхартишвили любезно уточнил, что "акунин" в переводе с японского означает "злой человек", воцарилось какое-то напряженное ожидание: когда же разъяснится смысл этой, одной из многих, писательских загадок. Тем более что очевидного "зла" в проекте "Б. Акунин" никакого не наблюдалось. Напротив, уставший от отсутствия хорошей развлекательной литературы переводчик и специалист по японской литературе сам взялся за написание ретродетективов, не забыв захватить в это путешествие весь свой гуманитарный багаж.
Когда появились первые книги из цикла "Смерть на брудершафт", казалось, что вот оно истинное "зло". В этом проекте, заточенном под экранизацию, не нашлось места для стилистических изысков и литературных аллюзий. С экрана все равно не подмигнешь ни Толстому, ни Чехову,— примерно в таком духе сказал, как отрезал, автор. Получалось, что Б. Акунин сначала подсадил читателей на интертекстуальную иглу, привив вкус к детективно-литературоведческому расследованию, а затем лишил привычного удовольствия от чтения. Такой ход был тем более странен, что подобный добровольный отказ от литературных излишеств проделывают сотни солдат масскульта.
Новая порция ретродетективов времен Первой мировой войны, "Странный человек" (фильма пятая) и "Гром победы, раздавайся!" (фильма шестая), оказалась сделана все по тому же трафарету, что и предыдущие. Вновь перед нами "тапер г-нъ Акунинъ" помогает прокручивать "роман-кино". Многочисленные иллюстрации, видимо, призваны восполнить стилистические пробелы. В одной повести свое черное шпионское дело вершит немец Зепп, в другой фронтовые подвиги совершает Алексей Романов, этот персонаж выходит не таким картонным, поскольку все же проходит путь от студента-математика до закаленного контрразведчика (а возможно, и до майора госбезопасности Октябрьского, уже известного по другим акунинским романам). В центре первой повести — герой, похожий на Григория Распутина, во второй речь идет о событии, похожем на Брусиловский прорыв.
Образ Распутина у Акунина получился каким-то кастрированным. Как если бы в памятном фильме "Агония" его сыграл не Алексей Петренко, а кто-нибудь из современных звезд. Это скорее тень знаменитого старца, возможно, автор был придавлен тяжестью исследования Алексея Варламова, который, посвятив тому же герою несколько сотен страниц, тоже не решился вынести внятный вердикт. Зато в "Странном человеке" Распутина мучают красноречивые видения из будущего: "Словно крестный ход в престольный праздник, но несут не кресты — хоругви кровавые, на них усатый кто-то, довольный, глаза щурит". Походя обличенный сталинизм, пожалуй, стал одним из немногих идеологических зацепок книги. Если, конечно, не считать легкую эротическую аллюзию на русско-украинские отношения во второй повести. Там доблестный Алексей Романов в целях конспирации должен вступить в половую связь с украинской дивчиной, завербованной немцами. Дивчина брезгливо и только из патриотических соображений идет на такой шаг, однако оба, не желая себе в этом признаться, получают от миссии неподдельное удовольствие.
В остальном Акунин предельно сдержан, и уже начинает казаться, что он сам разочаровался в своем фирменном перемигивании с классикой и, выпив с "великой русской литературой" на брудершафт, не случайно поминает в названии слово "смерть". Однако это все же не совсем так. В повести "Гром победы, раздавайся!" все же обнаруживаются не слишком запрятанные параллели с классическим романом Владимира Богомолова "Момент истины". Воспоминание об одном из лучших военных детективов улучшает послевкусие от чтения. А значит, и игра, не в последнюю очередь благодаря которой классика все еще жива, продолжается.