В обличении антинародного режима полезна точка отсчета: тридцать лет назад, при режиме совершенно народном, публикация беллетристических книг за границей каралась посадкой, а публичные выступления в защиту посаженных — посадкой защитников и так ad infinitum.
Тов. Сталину могло бы многое в нынешней жизни показаться удивительным и неправильным, но, возможно, более всего удивило бы его то, что про 5 декабря — некогда всенародный праздник Сталинской Конституции — не помнят даже и самые верные приверженцы всепобеждающего учения, а сама эта дата хотя и поминается в конституционном аспекте, но в связи не с 1936-м, а почему-то 1965 годом. Тогда, в День Конституции в Москве на Пушкинской площади состоялась первая публичная манифестация в защиту осужденных писателей Синявского и Даниэля под лозунгом "Уважайте вашу собственную конституцию!". Культовая дата сталинской эпохи превратилась в памятный день для немногих, кто интересуется борьбой за право.
Тут надо сделать уточнение. Несанкционированные манифестации, т. е. попытки мирно собираться и требовать от народной власти прекращения злоупотреблений бывали и прежде: например, Новочеркасский расстрел 2 июня 1962 года. Однако 5 декабря 1965 года манифестанты выдвигали не социально-экономические, как прежде, а политические требования, причем в столь лояльной форме (призыв чтить конституцию — что может быть верноподданнее!), что новочеркасские приемы даже с точки зрения народной власти были неуместны. Сокрушительная новизна была в том, что спор с властью из области политико-идеологической, где все козыри были на ее стороне, переносился в формально-правовую сферу, где соотношение сил менялось на противоположное. Все попытки отстаивать те кажущиеся ныне естественными положения, что государству нет дела до того, какие книги человек пишет и читает, верует ли он в Бога, хочет жить он дома или за границей, наталкивались на выражаемое вопросом "Вы советский человек?" немедленное требование расписаться в политической лояльности — или нелояльности. Ответить "Я антисоветский человек" легко в сегодняшних охотничьих рассказах, когда число давних и самоотверженных борцов с коммунизмом — вроде артиста Говорухина — умножилось до невероятия. В беседе не с сегодняшним репортером, а с тогдашним гражданином начальником это было немного опаснее.
Апелляция же к конституции полностью меняла дело. В ответ на требование чтить Конституцию СССР уже гражданин начальник должен был либо смело отвечать: "А плевал я на Конституцию!", либо извиваться и лавировать. Конечно, возможности лавирования были достаточно богаты, свидетельством чему многочисленные приговоры по политическим статьям, однако, как выяснилось задним числом, именно этой незамысловатой апелляцией коммунистическое государство было поражено в самое сердце. Наступившая наконец при Горбачеве последовательная реализация норм, заложенных еще в сталинской конституции, разрушила сам союз нерушимый. Вслед за гражданами, эмансипировавшимися от советского государства, от него эмансипировались республики свободные — и настал 1991 год.
Другой вопрос — до какой степени тогдашний опыт борьбы за право применим к нынешним реалиям. В ходе политических сражений не только с простых граждан, но и с граждан начальников была снята пыльца политической девственности. Мучившая брежневских начальников задача, как бы зараз соблюсти и власть, и международное благообразие, понуждавшая их к хитроумной софистике, сменилась сердечной простотой. Начальник ГПУ при правительстве г. Москвы, божественный старец и полковник КГБ Сергей Донцов в ответ на рассуждения Сергея Ковалева о неконституционности института московской прописки прилюдно и прямо отвечал: "Вы декларациями в ООН занимайтесь, а здесь у нас другие люди". То, что ожившее лампадное масло как по мановению волшебной палочки обращается в рыкающего гражданина начальника, наводит на мысль, что конституцией тут мало кого проймешь.
Другая проблема в том, что борьба за право по природе своей чисто отрицательная. Это борьба за то, чтобы государство вовсе не вмешивалось в определенные сферы. Нынешние общественные умонастроения таковы, что проблема автономии личности от государственного вмешательства мало кого интересует, а все наперебой — см. предвыборную агитацию — требуют, напротив, чтобы государство активнее вмешивалось решительно во все сферы общественной и частной жизни. О том, какова будет цена и каковы последствия столь массированного государственного вмешательства, общественность, вдруг осознавшая все достоинства социализма, предпочитает не размышлять.
Символом истекшего правозащитного тридцатилетия оказывается сам Андрей Синявский, отстаивая право которого на свободное слово, тридцать лет назад люди шли в тюрьму. Сегодня наш парижский соотечественник Синявский указывает, что русская интеллигенция подкуплена либеральными свободами и недостаточно активно борется за экономические интересы масс (т. е. за усиление государственного вмешательства во все сферы жизни), а спутница Синявского Мария Розанова — регулярный автор "Правды" и поклонница национал-большевика Эдуарда Савенко (Лимонова).
Впрочем, правозащитники требовали освобождения Синявского не за то, что он честный и умный, а потому, что каким бы он ни был и каким бы он ни стал в будущем, он имеет право писать, что хочет. В этом смысле они победили.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ