Выставка история
В "Новом Манеже" проходит выставка "Застывшее будущее", посвященная 120-летию Веры Игнатьевны Мухиной. Основная тема выставки — монумент "Рабочий и колхозница", его история и в меньшей степени нынешняя судьба. И то и другое изучал ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Юбилеем воспользовались, чтобы обратить внимание на статую. Веру Мухину не надо сводить к "Рабочему и колхознице", это великий скульптор, что в истории встречается с частотой один на столетие, и тут более чем уместной была бы большая персональная выставка. С другой стороны, юбилеи повторяются, вернуться к теме можно и через десять лет, а "Рабочий и колхозница", которых наконец монтируют сейчас на ВВЦ,— вполне себе актуальный сюжет. К тому же сделана выставка великолепно.
Под "великолепно" я в данном случае имею в виду соединение занимательности, корректности и беспафосности. Никто не убеждает вас, что "Рабочий и колхозница" — великая статуя, если вы об этом не знаете или так не думаете, это проблема ваша, а никак не произведения. Здесь вам рассказывают про интересные подробности, которых вы, может быть, не знаете и как-то не задумываетесь, что они могли бы быть. Ведь гигантские статуи — это такой предмет, у которого как-то не предполагаешь возможности интересных жизненных подробностей.
На выставке — проект павильона СССР в Париже Бориса Иофана с его эскизом статуи, другие конкурсные проекты павильона, в том числе изысканный у Алексея Щусева и странный у Константина Мельникова, материалы конкурса на скульптуру с эскизами Ивана Шадра, Вячеслава Андреева и Матвея Манизера — работы, заставляющие поразиться тому, насколько все всерьез было организовано и насколько безупречным был итоговый выбор. Далее — материалы собственно парижской выставки. Она, как известно, была прологом Второй мировой, в испанском павильоне показывали "Гернику" Пикассо, посвященную гражданской войне в Испании, а павильон СССР стоял напротив павильона Германии, что, как у нас принято писать, предвестило войну и нашу победу,— павильон Иофана и Мухиной оказался гораздо сильнее немецкого. Но вообще-то предвестили не столько 1945 год, сколько 1939-й, поскольку по иронии генплана Всемирной выставки между павильонами СССР и Германии находилась площадь Варшавы, и грядущий раздел Польши зримо вставал из логики экспозиции.
Не знаю, ставили ли перед собой устроители выставки такую цель сознательно, или эффект возник просто из сопоставления документов, но настроение этой выставки соответствует образу сталинизма, созданному в "Зияющих высотах" Александра Зиновьева. У него, пожалуй, единственного из мыслителей, исследовавших тоталитаризм, в анализе присутствует отчетливый садомазохистский привкус. То есть, с одной стороны, сталинизм предстает как кошмар бесконечного физического насилия, ожидания этого насилия, дрожи страха и неминуемого финала в конце; c другой — эта взвинченная садистская атмосфера создает эффект невероятного творческого подъема, действует как наркотик, возгоняющий физические и интеллектуальные способности в сверхчеловеческое состояние, так, что само время бежит быстрее и ярче, словно танцует во всполохах цветного света. И жить без этих страхов и боли кажется таким же невозможным, как и с ними.
Так и здесь сама статуя, поиск линий и пластики у скульптора, поиски технических решений у инженеров и конструкторов, которые придумывают изделие на уровне нового самолета, сам рассказ о том, как все это изготавливается едва ли не в круглосуточном режиме,— это все рассказ о гениальности, о чуде, совершенном за пределами человеческих возможностей. И одновременно с этим — рассказ о доносе директора завода, где изготавливали статую, гражданина Тамбовцева. Он написал в органы, что в лице Рабочего Вера Мухина изобразила Льва Троцкого, а шарф девушки создан специально с целью саботажа. Рассказ о том, как мужа Мухиной, доктора Алексея Замкова, обвинили в краже в личных целях опытного запаса мочи из медицинского института, как они вместе с мужем пытались в 1930 году выехать из СССР по фальшивым документам, изготовленным провокатором из НКВД, про ссылку в Воронеж. Про то, как их сына, заболевшего туберкулезом костей, не стали лечить и отец оперировал его на кухне, на обеденном столе, а если бы сын умер, его бы обвинили в убийстве. Про то, как Сталин ночью приехал на завод и полчаса смотрел на статую, видимо отыскивая в лице рабочего любимые им черты Льва Давидовича, и как уехал, ничего не сказав. Про то, как после выставки брали инженеров и конструкторов, а Мухина ждала ареста. Про расстрел комиссара российского павильона Ивана Межлаука.
Опять же не знаю, насколько это входило в замысел устроителей выставки, но второй зал, где рассказывается о судьбе статуи сегодня, невольно заставляет задумываться о том, что пришло на смену этим пляскам смерти в наши дни. Статуя та же, она так же лежит разобранной, как на фотографиях 1937 года. Ее восстановят, и это инженерный подвиг — все равно как заставить заново полететь ржавый самолет 1937 года выпуска. Ее поставят на ВВЦ, у северного входа. Ее поднимут на высоту 37 метров (после возвращения из Парижа ее установили на пьедестале в 11 метров). Но есть некоторые "но".
Вера Мухина десятки раз обращалась к государству с просьбой установить статую в другом месте, на Воробьевых горах, где бы она получила необходимый обзор и нужный пьедестал. Ее не слушали, потому что статуя исторически связана с ВДНХ. Когда ее решили восстанавливать, то вновь встал вопрос о переносе на Воробьевы горы, но не перенесли. На ВВЦ в первоначальном проекте Андрея Бокова речь шла о воссоздании павильона Иофана, но как-то это рассосалось, и теперь статую просто поставят на сорокаметровом пеньке. С ансамблем ВДНХ статуя теперь не связана, между ней и входом на выставку Юрий Лужков проложил монорельс. Она будет окружена новым торговым центром, как скульптура Эрнста Тельмана на "Аэропорте", и символизировать успехи консюмеризма. И постамент, и этот торговый центр нарисованы так, что архитекторам должно быть стыдно за бесцельно прожитые годы и загубленные замыслы. Все это вместе называется воссозданием подлинного исторического облика "Рабочего и колхозницы". На полном серьезе заявляют: "Наконец-то "Рабочий и колхозница" будут восстановлены в первоначальном виде, как они были задуманы для выставки 1937 года в Париже".
Статуя та же, контекст другой. Дух садомазохистской пляски палачей и жертв сменился привкусом халтуры и цинического вранья из коммерческих соображений. Иосиф Бродский написал нам: "Ворюги мне милей, чем кровопийцы". Можно ходить вокруг статуи и, как мантру, повторять "милей, милей, милей", пока не научишься любить и гордиться. Гордились же мы образом СССР, нависшим вместе с образом Германии над образом Польши.