Вчера Борис Ельцин объявил об окончании операции в Первомайском и освобождении 82 заложников (см. материал на стр. 1 и 14). Эта цифра еще будет, конечно, уточняться. Тем более что с места события поступали, несмотря на созданную властями плотную пелену цензуры (что вполне объяснимо в подобных ситуациях), самые противоречивые сведения. Теперь многие возьмутся обсуждать "уроки Первомайского", правомерность действий силовых структур в абсолютно беспрецедентной в мировой практике ситуации, а оппозиция, конечно же, будет вовсю поносить власть вообще и президента с правительством в частности. Между тем на первый план сегодня может выйти вопрос более общего свойства: готово ли нынешнее российское общество жить в условиях терроризма?
Информация из Дагестана строго дозировалась официальными властями, порой переходившими на жанр радиоперехвата. Центр общественных связей ФСБ исправно доводил до мнения общественности содержание радиопереговоров бандитов, которые однозначно свидетельствовали об их кровожадности. Однако при попытке сгенерировать собственную информацию "силовики" были пойманы на слове журналистами, которые поспешили с поправками. Дескать, новосибирских омоновцев вроде как не расстреливали в начале операции в Первомайском, а эпизод с дагестанскими старейшинами, вроде бы тоже расстрелянными, как-то затем был замят. Между тем именно эти расстрелы послужили формальным поводом для начала войсковой операции по освобождению заложников, поскольку в соответствии с мировой практикой штурм начинается тогда, когда террористы приступают к уничтожению заложников. Эти и другие огрехи в официальной информации на фоне явного нежелания подпускать прессу к месту события ближе чем на пушечный выстрел постоянно порождали сомнения пишущей и говорящей братии в искренности властей. И надо полагать, что эти подозрения будут в ближайшее время только подтверждаться новыми фактами и подробностями.
В Первомайском была предпринята попытка учесть ошибки Буденновска. В военно-политическом плане с самого начала было ясно, что радуевцам, в отличие от басаевцев, просто так уйти не дадут (правда, вчера ни Радуева, ни его тела в районе боев найдено не было). Это было бы уже слишком. В ходе наблюдения за действиями федеральных сил сложилось впечатление, что задачи военно-политические с трудом увязывались с задачей освобождения заложников. И одновременно решить их не удалось. Правда, вчера Виктор Черномырдин еще раз подчеркнул, что основная цель операции — спасти людей и что именно этому была подчинена вся операция. С другой стороны, позавчера представители ФСБ открыто заявили, что скорее всего живых заложников в Первомайском после нескольких дней массированных обстрелов не осталось. Так или иначе, но в военно-политическом плане была продемонстрирована однозначная жесткость, которой теперь вполне логично было бы ожидать и от всей политики Москвы в отношении дудаевцев.
Что касается пропагандистского и политического антуража нынешнего кризиса, то он характеризуется новыми настроениями как среди широкой общественности, так и среди политической элиты. Радуевские бандиты не получили прямого эфира в отличие от басаевских в Буденновске (информационная изоляция террористов считается одним из главных средств борьбы с этим явлением). Не выстроилась и очередь из политиков (вернее, она быстро растаяла), желающих отдаться в заложники бандитам. Никакого намека на героизацию "борцов за независимость Ичкерии" уже нет и в помине. Означает ли это, что в российском обществе (и элите) складывается некое подобие концепции борьбы с терроризмом в условиях, когда он становится явлением жизни?
В мире немало стран, где терроризм — привычное явление общественной жизни. Например, в благопристойном Лондоне не встретить ни одной урны на улице — все боятся бомб ИРА. Поселенцы в израильских кибуцах постоянно "на стреме". В парижском метро полицейские весьма грубо останавливают и обыскивают "лиц алжирской национальности". В Турции, имеющей богатый опыт правления военных, вообще не церемонятся: захватили паром "Аврасия" — спецслужбы в ответ полонили жен и родственников террористов. За этим горький опыт терактов, систематизированный в четкую концепцию борьбы с явлением. Но в одних случаях борьба с терроризмом остается чисто технической работой спецслужб и не приводит к эволюции политического режима, а в других — укрепление спецслужб приводит к необратимым политическим последствиям, и режим начинает действовать полицейскими методами уже против всех граждан.
Специфика России сегодня не только в том, что в глазах значительной части населения демократия дискредитирована как форма правления, ее считают чуть ли не причиной всех бед — как экономических, так и политических. Специфика еще и в том, что в глазах не менее значительной части общества не вполне удачные, мягко говоря, действия силовых структур против чеченских террористов и преступности дискредитировали и эти структуры, и власть вообще. А само общество — как его элита, так и широкие массы — сегодня весьма далеко от состояния, благоприятного для формирования конструктивного антитеррористического консенсуса. Драматизм же ситуации состоит в том, что до тех пор, пока такое согласие не начнет формироваться, невозможно повысить эффективность антитеррористических действий — ни как чисто технической работы спецслужб, ни как нового режима.
ГЕОРГИЙ Ъ-БОВТ