За последний год между непримиримо враждующими Арменией и Азербайджаном появились обнадеживающие примеры "народной дипломатии". Дважды в Ереване, Баку и Нагорном Карабахе вместе побывали делегации известных людей из обеих стран. Но они не были первыми в преодолении вражды. Эта эстафета началась в прошлом. 20 лет назад случилось невероятное: между армянами и азербайджанцами состоялся добровольный обмен деревнями. Оказалось, что даже во времена противостояния диалог и доверие возможны, если люди этого хотят. А люди — хотели.
Сегодня об истории армянской общины Керкенджа и азербайджанской общины Кызыл-Шафага вспоминают главным образом иностранные правозащитные организации — на нее ссылаются едва ли не на всех международных конференциях, посвященных проблеме этнических конфликтов как на уникальный опыт "коллективного позитивного поведения". В то же время этот сюжет крайне не популярен для властей — что в Армении, что в Азербайджане. Об обмене деревнями написана книга, но она издана в Грузии на средства немецкого благотворительного фонда и не продается ни в Ереване, ни в Баку. Снят документальный фильм, профинансированный в основном голландцами, но он не показан ни на армянском, ни на азербайджанском широком экране. Складывается ощущение, что самой истории то ли боятся, то ли стыдятся. "Огонек" пытался разобраться — почему?
Войти в историю
Керкендж — это старая (говорят, ей 400 лет) деревня в полторы сотни дворов в Шемахинском районе Азербайджана, в 100 километрах от Баку. Кызыл-Шафаг вдвое моложе годами, но во столько же больше в размерах — в бывшем Калининском районе Армении и в 3 километрах от границы с Грузией. До 1989-го Керкендж был армянским селом, а Кызыл-Шафаг — азербайджанским. Теперь вот уже 20 лет наоборот: в Керкендже живут азербайджанцы из Армении, а в Кызыл-Шафаге (Красная Заря, если по-русски) — армяне из Азербайджана. Армяне, правда, Красную Зарю переименовали, сначала хотели в привычный Керкендж, но историческая родина не позволила: теперь деревня называется Дзюнашох (Сияющий Снег), а район из Калининского стал Лорийский марз.
Этот обмен деревнями и есть невероятное, ставшее очевидным: сотни людей были согнаны обстоятельствами с насиженных мест, но община не распалась, а сохранила себя, потому что люди враждующих сторон поверили друг другу и сами устроили свою судьбу. В то суровое время случались (и довольно часто) индивидуальные размены — дом на дом, но других примеров массового добровольного переселения по взаимному договору печальная история конфликта не знает.
Простые деревенские люди буквально вписали себя в современную социологическую науку. Вот, к примеру, цитата из опубликованной книги про них: "Мы исследовали конкретный случай, когда жители двух общин в результате гражданской инициативы обменялись селами, избежав ужасов насильственной депортации и, как возможного следствия этого, утраты имущества и угрозы своей жизни (исследовательский проект реализовывался в 2006-2007 годах при поддержке Южно-Кавказского регионального отделения фонда им. Генриха Белля (Германия).— "О"). Само возникновение необходимости в подобной инициативе было обусловлено разгорающимся конфликтом, который определял повседневность жителей этих сел в Армении и Азербайджане и ход которого они не могли контролировать. Вместе с тем в ситуации быстрой деградации советской власти и возникновения новой силы — национального движения — для жителей этих сел все же оставалось пространство выбора варианта исхода. Они нашли решение, дававшее надежду... Такое коллективное решение было не только тяжело принять, но и еще сложнее реализовать. Обе стороны будущего обмена оказались заложниками конфликта, который подогревался политиками. Однако, отказавшись идти на поводу у обстоятельств и недальновидных решений чиновников и политиков, они смогли достойно выйти из сложнейшей ситуации, в которую силой обстоятельств оказались вовлечены. Для этого понадобился прежде всего мирный контакт между представителями двух общин — азербайджанской из села Кызыл-Шафаг и армянской из села Керкендж. Договор был реализован без поддержки властей и скорее вопреки им. Этот гражданский договор сохраняет свою силу вплоть до наших дней".
По лезвию ножа
Для армян в Керкендже мирная жизнь кончилась сразу после сумгаитских событий февраля 1988-го — жертвой тогда стал их односельчанин Габриел Трдатян, который жил в Сумгаите. Его хоронили в селе под контролем милиции. После этого, цитируют социологи армянских жителей Керкенджа, все переменилось: "После Сумгаита всегда опасность была... Это было заметно. Знакомый [азербайджанец] видит тебя, лицо отворачивает, в другую сторону идет, не хочет разговаривать с тобой, кто-то говорит такое, чего раньше не говорил... И ты видишь, что милиция не на твоей стороне..."
Атмосфера сгущалась, напряжение росло, через несколько месяцев в Керкендже появились беженцы — армяне, изгнанные из своих поселений в соседних районах. К ноябрю, судя по воспоминаниям жителей, стало просто страшно: "В селе было еще спокойно, но в эту ночь напали на армян Шемахи, Шестого совхоза и других мест. Армяне все оставили, бежали половина в Мадрасу (соседняя деревня.— "О"), половина — в наше село". После этого вопрос переселения стал основным для общины Керкенджа — надежды на то, что вернется прежняя спокойная жизнь, больше не было.
Для азербайджанцев в Кызыл-Шафаге ситуация развивалась по схожему сценарию, хотя остроту событий в этой деревне жители ощутили на себе только осенью: сначала повалил поток азербайджанских беженцев из внутренних районов Армении ("Через нашу деревню проходили люди из Агбаба и других деревень — уходили через Грузию в Азербайджан... А мы все удивлялись, зачем они уезжают, разве можно родину покидать. Откуда мы знали, что и нас такое ожидает"), потом совсем рядом — в райцентре Калинино — от брошенного из толпы камня скончался старик-азербайджанец. Именно с этого момента сомнений не осталось: исход неизбежен.
С осени 1988-го до апреля 1989-го обе деревни жили на осадном положении — поиск мест для возможного переселения велся активно, но друг друга Керкендж и Кызыл-Шафаг нашли отнюдь не сразу. До этого оба села оказались фактически в изоляции — с одной стороны, организовали отряды самообороны и никого постороннего к себе не пускали; с другой стороны, брошенные в глубине враждебных территорий этнические анклавы прикрывали пусть и малочисленные, но милицейские формирования. Азербайджанцев страховали свердловские курсанты училища МВД, армян — милицейские курсанты из Алма-Аты. Когда жителей деревень опрашивали социологи, те вспоминали, что даже в напряженный "оборонительный период" существовавшие прежде нормальные отношения с ближайшими армянскими и азербайджанскими селами не прервались, беды ждали не от соседей, которые помогали даже боеприпасами (так было, например, в Керкендже), а от посторонней "третьей силы". Если бы не самоорганизация и самооборона, обмен не состоялся бы, поскольку уже к концу 1988 года в Азербайджанской ССР кроме Керкенджа не осталось других селений, где жили армяне. Кызыл-Шафаг был азербайджанским селом в Армении до августа 1989 года и тоже оказался последним — других к тому времени больше не было.
Найти друг друга
Вот еще цитата из книги о переселении деревень: "Власть демонстрировала полное непонимание ситуации, пытаясь силой удерживать этническую чересполосицу. Один из главных брендов советской власти — дружба народов — терпел один удар за другим. Оставалось только имитировать интернационализм, охраняя его танками. Это делалось вместо того, чтобы, например, оказать помощь в обмене селами... Чиновники просто умыли руки и оставили сельчанам только одну возможность — самим искать выход из ситуации. Даже присланные из Москвы назначенцы не имели реальной власти. После начала конфликта встречи с представителями власти случались неоднократно. Но, как правило, никаких позитивных перемен они с собой не несли. Жители Кызыл-Шафага вспоминают: "Из Москвы приехали... Из Центрального комитета, фамилия его была Волков... Приехал, уговаривал — куда вы уезжаете, вот армяне возвращаются в Баку... Ему не поверили. Власть не только не помогала, но и продолжала играть в свои игры, в которых люди становились разменной монетой".
Искали варианты исхода на общих собраниях, всем селом. Из Кызыл-Шафага уже с осени 1988-го отправляли по разным адресам аксакалов искать место для переезда. Обсуждались разные варианты — от переселения в Россию (говорили о Ростовской области) до высадки на голом месте под азербайджанской Габалой. С декабря 1988-го были заняты поиском и жители Керкенджа. И здесь среди адресов звучала Россия (Краснодарский край и город Георгиевск), и здесь представители общины колесили в поисках возможного для переезда места, только уже по опустевшим азербайджанским селам в Армении. В феврале 1989 года очередная "поисковая группа" возвращалась в окруженный войсками Керкендж с пустыми руками. На въезде узнали: в райцентр приехали азербайджанцы с предложениями меняться селами, ждут уже три дня. Это были люди из Кызыл-Шафага.
Дальше, по рассказам, процедура была такая: армяне в сопровождении солдат едут в Шемаху, где договариваются с комендатурой, чтобы приехавших пустили в блокированный Керкендж, оставляют расписку в райисполкоме, что отвечают за жизнь азербайджанцев и что с ними ничего не случится. Потом, уже вместе с гостями, возвращаются в родное село.
Переговоры двигались споро: уже через три дня из Керкенджа в Кызыл-Шафаг выдвинулась ответная делегация — осматривать азербайджанское село. На такие "мелочи", как состояние домов (в Кызыл-Шафаге они были новее и лучше) внимания уже не обращали: поджимали обстоятельства и растущая по обеим сторонам границы напряженность. Не смущало и то, что в армянском селе главной специализацией было виноградарство, а в азербайджанском — скотоводство. Ключевым стал вопрос о захоронениях — традиционно самый чувствительный и острый на Кавказе. Представители общин признавались потом в разговорах с социологами: обмен стал возможным именно потому, что удалось договориться по этой проблеме. Как вспоминают участники событий, взаимные договоренности сохранить кладбища скрепил обряд: дело было в Кызыл-Шафаге, азербайджанцы поклялись держать слово на Коране. Все остальные вопросы согласовали легко, включая и порядок передачи государственного имущества без потерь другой стороне. Забирали с собой только личное.
Власть такую самодеятельность активно не приветствовала. В Кызыл-Шафаге вспоминали: "Нам сказали, что не позволят, чтобы дома, села обменивали. Хотели, чтобы наши дома были проданы. Наше место хорошее, земли много. Райком не позволял, Шемахинский райисполком..." Рассказывают, например, об особой роли ректора Азербайджанского педагогического института академика Асада Курбанова, который связывался с местным руководством в Шемахе: "Асад Курбанов позвонил, сказал: люди общий язык нашли, между двумя республиками, два села обмениваются. Почему не позволяешь?" Не просто было и в Армении. Когда в Керкендж прибыли первые семьи-переселенцы, местные власти не сразу пустили их в деревню: упиралась и комендатура, и райисполком. Убеждать пришлось на повышенных тонах — армяне встали горой за своих "подопечных" азербайджанцев. На самом деле все висело на волоске. Как выяснилось позже, союзными органами было принято решение запретить переселение и вернуть беженцев обратно. Но у этих двух общин все-таки получилось — обмен состоялся.
Единого дня для переезда не было — это уже решалось на уровне отдельных семей. Как правило, одна и та же машина привозила армянскую семью в Кызыл-Шафаг и увозила азербайджанскую в Керкендж.
Восхищенные социологи отмечали потом в своем исследовании: "Договор между общинами потом рассыпался на множество индивидуальных контактов и решений. Эти контакты не на уровне политиков или чиновников, а между простыми гражданами, попавшими, по сути, в одну и ту же беду, были куда более действенными, чем попытки властей развести враждующие стороны. Граждане были способны договориться, политики — нет".
Из граждан — в заложники
На самом деле Советский Союз перестал существовать не зимой 1991 года, а тремя годами раньше — в 1988-м. Десятки тысяч погибших, сотни тысяч беженцев, миллионы искалеченных судеб — такова цена падения советской вертикали в отдельно взятом закавказском конфликте. А граждане великой державы, в одночасье превратившиеся в заложников обстоятельств, эмоций и предрассудков,— расходный материал "объективных исторических процессов".
Процессы, к слову, продолжаются по сей день. Список неоплаченных счетов и непрощенных обид велик с обеих сторон, но главная предпосылка в том, что люди по-прежнему не свободны в выборе пути. Точнее, не видят альтернативы вражде и конфронтации, которые за минувшие два десятка лет настолько укоренились в сознании, что не оставляют шанса даже мелкому компромиссу. Керкендж и Кызыл-Шафаг — это опыт двух деревенских общин, доверившихся не переменчивым обстоятельствам, а самим себе и не утратившим веру в человеческие отношения и возможность договориться. Не потакать вражде, а преодолеть ее. Оказывается, это возможно ...