30 января Мариинский театр представил свою версию "Князя Игоря" Бородина. В этой редакции изменен композиционный план, раскрыты купюры (Второй Половецкий акт) и введены новые номера. В результате опера стала трактоваться как эпическая драма. "Князь Игорь" 1995 года попытался пройти по лезвию ножа: воплотить существенно измененную концепцию в старом платье и манерах, посреди монументальных декораций и штампов сорокалетней давности.
Слова "премьера" на афишах не было. Зато внимание не могло не привлечь трудно поддающееся логической расшифровке сочетание "242-й спектакль постановки 1954 года", он же — "новая музыкальная версия Мариинского театра 1995 года". Команде, работавшей над постановкой, пришлось выступить в роли реставраторов, а список создателей спектакля получился растянутым. Юрий Фалик успешно продолжил работу Римского-Корсакова и Глазунова (в программе по традиции не значащихся). Режиссер Иркин Габитов возобновил постановку Евгения Соковнина, добавив к ней свое третье действие. Владимир Дементьев реставрировал декорации, созданные Ниной Тихоновой и Николаем Мельниковым, а Вячеслав Окунев выполнил декорации и костюмы 5-й картины по старым эскизам. Не потребовали вмешательства лишь фокинские Половецкие пляски. Итого: композитор, один названный и два подразумевающихся редактора, два постановщика, четыре художника и хореограф.
Восстановление бородинского текста — при всех существующих относительно него сомнениях — дело достойное. Однако другим объектом реставрации оказался спектакль 1954 года, чьи права на это кажутся весьма сомнительными. Из нынешнего его состояния, пожалуй, легче было бы сделать шаг в сторону полной условности: к опере-оратории, где хор не был бы вынужден мучительно топтаться на сцене и застыл бы в статичном величии, ему подобающем, а персонажи выступали бы протагонистами. В ином случае — прочного традиционного оперного "спектакля переживания" — реанимация постановки потребовала бы гораздо больше усилий. Пока же введенные сцены лишь продемонстрировали со всей очевидностью, насколько отяжелел спектакль в целом: получив возможность спеть что-то, не заученное намертво, исполнители звучали и держались чуть живее, чем в остальном пространстве оперы. Единственным, кому удавалось абсолютно свободно существовать в этом сонном царстве, вытягивая все сцены второго акта и наслаждаясь собственной игрой, был Владимир Огновенко (Галицкий).
"Князя Игоря" можно считать самой странной из кучкистских опер. Она находится между эпическим "Русланом" Глинки, на который была ориентирована, и драматическим "Борисом" Мусоргского, мощное обаяние которого узнается не только в персонажах Скулы и Ерошки, списанных с Варлаама и Мисаила, но и в явной параллели между монологом Бориса и арией Игоря и, соответственно, между центральными фигурами обеих опер.
Предельно требовательный и тщательный в подходе к либретто (он осуществил свой собственный перевод "Слова о полку Игореве") Бородин, написав несколько гениальных номеров, предоставил другим компоновать их в нечто целое. И несмотря на то что редакция была сделана, как считал Глазунов, "прочно и хорошо", что позволило опере существовать на разных сценах в течение столетия, славу ей обеспечили отдельные шедевры: ария Игоря, песня Галицкого, но прежде всего Половецкие пляски. Именно они проложили опере путь в Европу, став одним из центральных номеров Дягилевских сезонов.
О сложности же создания целого свидетельствует то, что на Мариинской сцене за век, прошедший с премьеры 1890 года, появилась лишь одна постановка — в 1954 году. Нынешний спектакль выстраивается по одному из вариантов плана, зафиксированного Бородиным в начале 80-х: первое и второе действия меняются местами, так что Первый Половецкий акт теперь предшествует двум картинам в Путивле. Однако постановщик увлекся и использовал тот же метод рокировки для пролога и увертюры, которая на новом месте должна, видимо, называться антрактом, а в качестве такового со своим жизнеутверждающим пафосом выглядит совершенно неуместно перед картиной, в которой становится ясна трагическая судьба Игоря и его дружины. В целом же новая последовательность картин лишь поменяла соотношение русской и половецкой линий: наметился ощутимый крен на Восток, и апофеозы двух половецких актов полностью затмили невыразительный финал всей оперы.
Версия Мариинского театра уже пользуется успехом на Западе — в записи, сделанной фирмой Philips. Вероятно, на предстоящих зарубежных гастролях ее также ожидает успех: можно не сомневаться, что половецкие пляски, как всегда, сделают свое дело, а Второй Половецкий акт еще и добавит испытанной "варварской" экзотики. Звездный состав: Владимир Огновенко (Галицкий), Лариса Дядькова (Кончаковна), Николай Путилин (Игорь), Булат Минжилкиев (Кончак) будет столь же хорош, а воля Валерия Гергиева обеспечит должный уровень взаимодействия оркестра и вокалистов и пробудит хор от спячки (что не удалось Александру Поляничко, продирижировавшему спектаклем, — хотя было бы неверно возлагать на него вину за регулярные расхождения). За всем этим не столь различим будет спектакль, который был показан петербургской публике: избалованная премьерами прошлого сезона — "Катериной Измайловой" и "Саломеей", она может счесть подобного "Игоря" не вполне приличествующим Мариинской сцене.
ОЛЬГА Ъ-МАНУЛКИНА