Любовь и воля

Главная загадка повести Павла Санаева "Похороните меня за плинтусом" — повести о том, как маленького мальчика воспитывала страшная, смешная, любящая и нелюбимая бабушка, а потом его отняла у нее любимая мать,— это ее непрерывный, многолетний уже успех. В 1996 году, когда повесть впервые была напечатана в журнале "Октябрь", она особого шума не вызвала, но с 2003 года, когда вышла отдельная книга, непрерывно переиздается и не покидает верхние позиции в рейтинге продаж. Причем узнавали об этой книге люди не от критиков и не из рекламы, а друг от друга. Горизонтальный способ рекомендаций от читателя к читателю, который руководил чтением в СССР и после 1991 года практически исчез, именно для этой книги вдруг возродился. А для того, чтобы дать такой совет, нужно ведь не только чтобы книга понравилась тебе самому — нужно еще знать, что со своим советом не попадешь впросак. Так вот от повести Санаева у людей было впечатление не просто сильное, а такое, которое внушало уверенность, что его разделят другие, что эта книга о том, что нас втайне объединяет.

читал Григорий Дашевский

Сразу надо исключить одну причину: ясно, что дело здесь не в том, что за персонажами повести стоят легко узнаваемые знаменитые прототипы — Всеволод Санаев, Елена Санаева, Ролан Быков. Никакого желтого интереса к секретам знаменитостей тут нет. Дело в чем-то другом.

Многие узнают здесь собственное детство: "С ужасом и гомерическим хохотом узнавал свое детство" или "Я читал эту книгу навзрыд. Это в точности мое детство". Но вряд ли все поклонники этой книги действительно имели таких же бабушек. Вопрос в другом: почему, какое бы детство у нас ни было, нам сейчас, то есть уже взрослым, нравится отождествлять себя с маленьким рассказчиком, томящимся в неволе чужой безумной любви?

Ругань, проклятия и угрозы Нины Антоновны, ее бесконечные "сволочь", "тварь", "мразь", ее "Будь ты проклят небом, Богом, землей, птицами, рыбами, людьми, морями, воздухом!", и ее перепады от проклятий к нежности, от нежности к угрозам, и ее "любовь до обморока", ее "Он скажет "бабонька", у меня внутри так и оборвется что-то слезой горячей радостной" — понятно, что такой образ того, кто держит тебя в плену, кто внушает, что ты слаб, беспомощен и на воле не выживешь, кто не пускает к настоящей жизни и счастью, понятно, что этот образ отвечает особому типу жалости к себе, когда мы жалуемся не на то, что нас не любят, а на то, что нам любовью не дают жить, и значит, ради собственного выживания мы имеем право своим уходом убить тех, кто держит нас в плену, то есть тех, кто нас любит.

Но при этом мы читаем бабушкины проклятья и ругань с тем удовольствием, с каким слышим обычно тщательно скрываемую и вдруг произнесенную вслух правду. То есть, судя по нашей собственной реакции, в глубине души мы верим в ее правоту — верим, что мы ничтожны, немощны, нежизнеспособны и что эта безумная любовь не держит нас в плену, но действительно спасает от мгновенной гибели на непосильной нам воле. Вот это одновременное сознание, что ради воли можно убить другого и что на воле мы погибнем, сознание, позволяющее нам и уйти и остаться, наверное, и сообщает книге ее особое обаяние.