Прощальный тур народного артиста СССР Иосифа Кобзона — беспрецедентное по масштабу и времени концертно-массовое мероприятие. Артист предоставляет возможность попрощаться с собой населению Прибалтики, Украины, Белоруссии, Средней Азии и Северного Кавказа, а также жителям городов-героев, областных и региональных центров России — и так до самого последнего, московского концерта, который пройдет 11 сентября, в день 60-летия Иосифа Давидовича.
А на прошлой неделе, в Туле, с Кобзоном попрощался корреспондент Ъ.
Над входом — заглавными красными подтекающими буквами: "ИОСИФ КОБЗОН", на часах — шесть двадцать пять, на ступеньках — щебечущая группа пятидесятилетних девочек из горторга, осветленных перекисью водорода, на буфетных столиках — бутерброды с колбасой и плачущим сырком, на чинных еврейских детях — тугие бабочки, на чинных пенсионерах — кружева цвета музейной "Правды" и алюминиевые запонки. Челябинск, новый дворец спорта, 1967 год, мне 10 лет, Кобзону — 30.
Он сказал: поехали!
С тех пор я его живьем не видел. Слышать слышал, даже поставил в пример кому-то из начинающих поп-звезд именно по причине того, что поет Кобзон всегда "живьем", то есть без "фанеры". "Так то Кобзон, — слышал я в ответ, — на него ломились, когда Айзеншпис еще дохлую крысу на веревочке раскручивал! Ему ведь можно уже и не петь, ты его покажи только, у каждого в башке своя фонограмма врубается!"
Всю прозорливость этого высказывания я оценил на Донском кладбище, где Кобзон хоронил прославленную в эстрадных кругах женщину-администратора, а заодно назначил мне свидание. Одного вида мрачно-торжественного кумира хватило, чтобы в моей голове, как в CD-чейнджере, на секунду раздался характерный шелест поиска, а потом чисто и с нужного места зазвучало: "У каждого мгновенья свой резон..." Под эти слова я и двинулся было по направлению к народному артисту, стоявшему со всенародным Хазановым. Резон того конкретного мгновения нарисовался передо мной в лице внушительного секьюрити, который, впечатляюще глядя в глаза, объяснил, что Иосиф Давидович еще несколько минут будет занят, а потом, удостоверившись в моей профессиональной принадлежности, посоветовал ждать возле машины. Возле серебристого зашторенного "шестисотого" в классической доперестроечной расстановке "обзор — 360 градусов" беседовали о своем еще трое водителей-охранников или охранников-водителей. "Вы соколов из коммерсанта сейчас он попрощается и поедем в тулу садиться будете сзади слева", — голосом автоответчика проговорил тот, что смотрел в мою сторону. Он знал. Через какие-то пятнадцать минут Хазанов ушел, а нас приняли международные мерседесовские рессоры.
Первое впечатление, еще не подкрепленное беседой, — "Он простой, умный и добрый, совсем как Ленин" — явно вызвано некоей мавзолейностью интерьера и неподвижностью подгримированного профиля.
Второе впечатление, подкрепленное обрывками услышанных разговоров по мобильному: это не машина певца Иосифа Кобзона, это машина реалии деловой, политической и культурной жизни России, именуемой коротко и понятно — Кобзон. Именно это слово хозяин опаздывающего в Тулу "Мерседеса" употребляет вместо привычных нам "соедините, пожалуйста", "я по срочному делу" или "как не может подойти?". При этом набранные по "думским" и "личным" именуются просто "Володя", "Руслан", "Алик", а их фамилии по описанным выше правилам как-то сами материализуются в сознании, даже ни разу не будучи названными. На тему однозначности понятия "Кобзон" мы получили аргументированные разъяснения.
Какой же русский!
И. КОБЗОН, певец:
— Однофамильцев я никогда не встречал. Так получилось, мой отец, Давид Кобзон, вернулся в 43-м контуженным с фронта не к нам, своей семье, в эвакуацию, а в Москву, где и женился на другой. Потом мама вышла замуж и сменила фамилию, а мои братья, женившись, из протеста взяли фамилии жен. Повторяю, из протеста, а не для того чтобы, как многие, замаскироваться под русских. Тем более что избранницы были из хороших еврейских семей. Так я и остался один на один с отцовской фамилией. Потом добавились жена, сын, дочь.
Была, правда, одна попытка "поправить" мне генеалогию, но предпринял ее не я, а композитор Аркадий Ильич Островский в 59-м году. Я его просто изнасиловал, чтобы он поработал со мной и с Виктором Кахно, с которым мы тогда пели дуэтом. Так вот, Колонный зал, зрители, мы в костюмчиках, Островский объявляет: "Выступают Виктор Кахно и Юрий Златов!" После концерта обнял меня и говорит: "Ну вот, отныне будешь Юрием, скажи спасибо". А на мое робкое "меня ж в честь дедушки...", объяснил, что и его тоже назвали в честь дедушки Абрамом, что не мешает ему быть Аркадием Ильичом. Я подумал и остался Кобзоном. Не пожалел пока... Я вообще человек, можно сказать, консервативный, никогда не менял своих привязанностей и ориентиров. В творчестве для меня никогда ни у нас, ни на Западе ориентиров не было. У меня ориентир вообще один: репертуар и диалог. За популярностью я никогда не гнался, я серьезно исполнял серьезные произведения. Мы тогда все, Юра Гуляев, Вуячич, Хиль, занимались серьезным делом. Не был я никогда самым популярным, но и за первой пятеркой никогда не был. Ну чего ему надо!..
Машина резко сбросила скорость со ста двадцати и прижалась к осевой. Водитель полез за документами, а Кобзон поправил челочку. Из машины, к моему удивлению, они навстречу областному гаишнику вылезли одновременно. Процедура знакового визуального распознавания национальных символов заняла у сержанта не более секунды. За дорогу до Тулы народный предъявлял себя еще раз шесть, как на бис, профессионально, не раздражаясь, с улыбкой и отеческим кивком головы. Патрульные оставались довольны и по рации передавали эту маленькую развлекуху от поста к посту. "Я видел Кобзона!" — скажет почему-то мне один из них ночью, остановив редакционную "Волгу" (назад я возвращался не с Кобзоном, а с фотокорреспондентом), с интонацией принятого в октябрята на Красной площади. И я понимаю его: Кобзона лучше один раз увидеть.
Национальность Иосифа Давидовича Кобзона для большинства жителей бывшего Союза и нынешней федерации — понятие достаточно расплывчатое. Девочка из подшефного тульского детдома назвала его на концерте "Ивося Давыдович". Сам он говорит, что "по пятому пункту" никогда не страдал, а для народа, как известно, певец, как и поэт, обладает той национальностью, на языке которой общается со слушателем. И когда первой песней призванного из Днепропетровска солиста ансамбля песни и пляски Закавказского военного округа рядового Кобзона стала "Россия — родина моя", спеть ее на каком-нибудь, кроме русского, языке он не смог бы, даже если бы очень захотел. Сейчас, судя по репертуару, у бывшего рядового национальность следующая: русско-украинский советский еврей. При этом уживается в нем еще масса больших и малых народностей — все, что символизировали СССР на плакатах, где в едином строю в национальных костюмах маршировали в светлое будущее.
И. КОБЗОН, народный артист СССР:
— Моя держава — это все пятнадцать республик, вся ее сложная жизнь и история. Я прощаюсь со всей своей страной, со страной, которая меня вырастила и воспитала, на благо которой я трудился. Советский Союз не разделить границами. Я все бывшие республики объединил своим прощальным туром — по концерту в каждой, а еще во всех городах-героях — символах защиты отечества, побольше — в России, на Украине и на Северном Кавказе. Кавказ вообще мне оказал доверие, я этого не забуду. Там я давно стал заслуженным артистом Чечено-Ингушетии и Адыгеи, а недавно — народным Ингушетии. Я везде делаю акции дружбы, мой тур вселяет в людей надежду, что не все еще потеряно. Вот в Севастополе на Черноморском флоте акцию сделали по сближению двух флотов. Собрались на концерте шестьсот моряков русских и шестьсот украинских, пообщались друг с другом за бутербродами и поняли, что делить им нечего, они готовы защищать границы. Мы тогда приветствия получили от премьер-министра Украины и от Черномырдина. В Прибалтике очень хорошо выступили. Отмечу, чувств против России нет. Я пригляделся, с коллегами пообщался, по улицам, по рынкам походил. Я ведь не ставлю политических целей, но!.. Общаясь со своей страной, делаю ли я выводы? Да, я делаю выводы: я могу рассчитывать на поддержку.
Вот так он и говорит: хорошо поставленным голосом, с правильно отмеренными паузами, тщательно проверенными цитатами. И хотя его же условием на интервью была полная свобода тематики, он, сам не замечая того, все время сбивался на цитирование собственных буклетов и пресс-релизов. Исключение — предметы, не имеющие к искусству прямого отношения.
Иосиф и его братия
Прощальный тур артиста Иосифа Кобзона проводится культурным фондом "АРТЭС" по заказу и при содействии акционерных обществ "Лиат-Натали" и "Московит", президентом которых является бизнесмен Иосиф Давидович Кобзон. Президент Кобзон сообщил нам, что артистом Кобзоном И. Д. он доволен.
И. КОБЗОН, бизнесмен:
— Как певец он в хорошей форме... Хорошее искусство! Концерты необычные: русский оркестр, еврейский хор, коллективы на сцене меняются. Работа сложная, масштабная, интересная, не было случая, чтобы публика в конце стоя не приветствовала! Тяжело, но я впрягся, хочу все достойно завершить. У меня же других дел масс: я действительный член Академии гуманитарных наук, президент фонда "Щит мира", но и за культуру побороться хочу. Я же 12 сентября, после дня рождения, не ложусь на печку. Все останется как сейчас, кроме концертно-исполнительской деятельности... Да еще время освободится для духовной жизни: в театр сходить, пожить с друзьями, с семьей время провести.
Конечно, что сейчас происходит — дело прогоревшее с точки зрения бизнеса. Это раньше можно было фестивали проводить, а сейчас — размести двести сорок человек в гостиницах, накорми три раза в день в ресторане, к тому же мы не стадионы работаем, а оперные театры, дворцы культуры...
Инициатива тура исходила не от меня, а от "Московита". Тяжело, попадание уже под два миллиона, но они ничего, не пищат, выдерживают график.
Последние слова принадлежали явно не бизнесмену, а исполнителю. Он же сообщил, что летом предстоит "пароходная" часть турне по Волге, что снимается пятисерийный фильм, что к сентябрю выйдет на компакт-дисках сборник из трехсот русских, советских, украинских и еврейских песен, что готовится к изданию книга "Я песне отдал все сполна". По всему перечисленному судя, все сполна отдадут песне все Кобзоны в единственном лице. Что отрадно и свидетельствует о том, что меценаты не перевелись. Стоит напрячь на год усилия одного-двух холдингов и можно подарить людям долгожданную радость последней встречи с до-, во время- и послеперестроечным любимцем. При этом концерты давать по доступным ценам, в залах, соответствующих размеру и темпераменту аудитории, в сопровождении академических и заслуженных коллективов. Жалко, что концертная составляющая "Московита" не дожила до этих дней. Вместо обанкротившейся на телемостах конторы "Московит-шоу" ее прямыми обязанностями занялись сводные (по отцу) братья — "Московит-металл", "Московит-шугар" и "Московит-ойл". Будут ли они продолжать двигать культуру, когда у президента будет побольше времени, — время покажет. По словам Кобзона-президента, молодых пока поддерживать не собираются и, вообще, шоу-бизнесом пусть шоу-бизнес занимается, а та часть культуры, которая авангард, — это вообще не по его части.
И. КОБЗОН, деятель культуры:
— Мне сейчас попроще, когда ваш брат от меня отвязался. Три года назад только и слышно было "бандит", "мафия"... Хорошо еще, в наши времена все происходит, раньше бы "меры приняли" и закрыли работу. Но народ все правильно понял, за три года — ни одного подметного письма или записки гадкой не подкинули за рубеж, только стало труднее передвигаться. Ну да у них сейчас новая жертва — Церетели. Я все знаю, я работаю советником Лужкова по культуре. Так вот, Церетели, он оказался слабее меня. Он не подготовился к удару, так теперь нам с Лужковым приходится его поддерживать морально, убеждать, что дело не в нем, ведь Поклонную гору открыли два года назад, "съели"! А где же раньше-то были? Ведь ходил же Ельцин к Зурабу в мастерскую, видел Петра лично — и молчал. Надо было тогда говорить! Я так считаю: не нравится Кобзон — не ходи на концерт. С городом, правда, труднее, но ведь нельзя же говорить "без нас ничего не ставить!" А может, это только с годами будет ясно, кто кумир, а кто нет. Вон, Карлос Кардель, певец аргентинский, погиб в 37-м году, так он только в семидесятые стал самым популярным! Вон красота какая (отодвинув с окна черную шторку), возрождается Россия! Сколько церквей восстанавливают... А надо ли, когда народ голодный? Я про храм Христа Спасителя говорю. С другой стороны, купи на эти деньги еды — в один день сожрут, а так церковь стоять будет. Нет, я считаю, надо восстанавливать!
Кобзоночка с выходом
Кобзон — по-купечески счастливый человек. Сам себе и народный певец и спонсор. Он "гуляет на свои". Он может выйти на сцену тульской филармонии к зрителям, которых всего в три раза больше, чем людей на подмостках, он может как промоутер не тратиться на гонорар певцу, он может заказать военный самолет и гражданский пароход, чья аренда не покроется никакими сборами, он может, в конце концов, петь как поется. Зрителя он не обманывает. Зритель идет на Кобзона и получает четыре часа Кобзона. Мало? Получайте четыре с половиной! Ему не жалко! Он прощается, он — явление чисто русское, и поэтому уйти по-английски, не попрощавшись, он не может. А что такое прощание по-русски, вы и сами знаете: после "до свидания" — "может быть, еще по чуть-чуть?", а потом, как водится, еще немного песен и бесконечные разговоры о религии, культуре и политике. Будьте спокойны, мы их еще услышим, он ведь собирается "всерьез заняться практической общественной и политической деятельностью как гражданин". А возраст, по его словам, имеет "значение чисто теоретическое".
...Над входом — заглавными красными подтекающими буквами - "ИОСИФ КОБЗОН", на часах — шесть двадцать пять, на ступеньках — щебечущая группа пятидесятилетних девочек из горторга, осветленных перекисью водорода, на буфетных столиках — бутерброды с колбасой и плачущим сырком, на чинных еврейских детях — тугие бабочки, на чинных пенсионерах — кружева цвета музейной "Правды" и алюминиевые запонки. Тула, областная филармония, 1997 год, мне 40 лет, Кобзону — 60.
АНДРЕЙ ОРЛОВ