Нахлебники Елизаветы Петровны

18 тыс. руб. стоила самая дорогая в мире дорожная карета, которую сделали в Англии для гетмана Малороссии Кирилла Разумовского. Однако оказалось, что сдвинуть с места это чудо техники и роскоши не может даже восьмерка лошадей. Впрочем, эта трата оказалась для самого богатого человека России, вышедшего из простых казаков, сущей мелочью. Ведь его брат был фаворитом императрицы и, несмотря на крайнюю бережливость Елизаветы Петровны, получал для себя и гетмана все, чего только желал. Такая же картина наблюдалась и в других скоробогатых семействах той поры. Фаворитом был Иван Шувалов, а превращали слабость императрицы в звонкую монету два его дяди. Не стало исключением и семейство графа Михаила Воронцова. Канцлер годами не мог выпутаться из долгов, а его разбогатевшего брата именовали "Роман — большой карман".

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Бедная Лиза

Говорят, что человек, раз переживший голод, на протяжении оставшейся жизни всегда старается наесться впрок. Точно так же многие из тех, кто пережил тяжелую нужду, потом стараются побольше отложить на черный день.

Крайняя бережливость императрицы Елизаветы Петровны имела именно такую природу. После счастливого детства и отрочества в эпоху отца — Петра I, короткого правления любящей матери — Екатерины I и тепло относившегося к ней племянника — Петра II цесаревна Елизавета Петровна оказалась в крайне затруднительной ситуации. Взошедшая на трон кузина Анна Иоанновна обоснованно видела в ней главную соперницу, имеющую не меньшие, если не большие, права на престол. Время от времени в окружении Анны Иоанновны возникали планы то о пострижении Елизаветы в монахини, то о выдаче ее замуж за иностранного принца, да так, чтобы она не могла больше ни на что претендовать. А до той поры цесаревну окружали наушниками, доносившими императрице о каждом шаге Елизаветы, и немедленно удаляли из ее окружения всех, кого подозревали в верной службе Петровой дочери.

Цесаревна должна была буквально ходить по лезвию бритвы, стараясь не навлекать на себя гнев царственной кузины и одновременно поддерживая свою популярность в народе и армии, без которой ее давно сгноили бы в монастыре или ссылке. Елизавете приходилось частенько приезжать в свой дом возле казарм гвардейских полков, принимать офицеров и унтер-офицеров с женами, выслушивать их просьбы и жалобы, помогать им в меру сил и скудных финансовых возможностей. Ведь на содержание весьма скромного двора цесаревны императрица не выделяла ровным счетом ничего, и Елизавета оплачивала все расходы из тех средств, что приносили принадлежавшие ей лично имения.

Однако беда заключалась в том, что управиться с разбросанными по разным частям страны деревнями и селами цесаревна самолично не могла, как не могла справиться и с постоянно обворовывавшими ее служащими. Если любой землевладелец мог найти управу на зарвавшегося управляющего поместьем, то в глазах императрицы любой урон, нанесенный сопернице, был не преступлением, а благим поступком, заслуживающим награды.

В 1736 году, например, случилась неприятная история со Степаном Корницким, принятым цесаревной судьей над подведомственными ей людьми. Как свойственно было тогда всем судьям, он незамедлительно начал брать взятки с правых и виноватых, затягивать дела и даже подделывать письменные распоряжения Елизаветы Петровны. А во время ее тяжбы с проворовавшимся управляющим Висингом не только не способствовал возврату многих тысяч украденных рублей, что по тем временам считалось огромными деньгами, но и за взятки сообщал Висингу обо всех распоряжениях цесаревны, ставивших целью разоблачение вора. Когда же узнавшая обо всем и обозленная цесаревна взяла мздоимца под стражу, он обратился к императрице и был немедленно освобожден, а Елизавета получила выволочку за самоуправство и была принуждена униженно извиняться перед Анной Иоанновной за самочинный арест Корницкого, именуя себя при этом верной рабой ее императорского величества.

Честные управляющие, если таковые и находились, несмотря на всю популярность цесаревны, от службы у нее отказывались, ведь переходом в штат ее двора они, как правило, понижали свой статус и теряли уверенность в том, что жалованье им будет заплачено вовремя, если вообще когда-нибудь будет. Будущей императрице пришлось ограничить круг своих приближенных, которых можно было пересчитать по пальцам. Верность полуопальной цесаревне сохраняли ее бывшие пажи братья Петр Иванович и Александр Иванович Шуваловы, Михаил Илларионович Воронцов, женатый на кузине цесаревны по матери, ее личный врач Иван Иванович Лесток и любовник Елизаветы Петровны бывший придворный певчий из казачков Алексей Григорьевич Разумовский. И, чтобы хоть как-то оплачивать их преданность, цесаревне приходилось постоянно унижаться и клянчить деньги у Анны Иоанновны и ее фаворита герцога Бирона. Елизавета Петровна собственноручно, что подчеркивало ее особое отношение, писала Бирону после возвращения в северную столицу:

"Ведая всегдашнюю вашу благосклонность, не хотела упустить, чтоб не уведомить ваше сиятельство о прибытии моем сюда, и желаю вашему сиятельству благополучного ж прибытия в Санкт-Петербурх; в прочем желая вашему сиятельству здравия и благополучного пребывания, остаюсь Елисавет".

Фаворит Анны Иоанновны герцог Бирон, после смерти императрицы ставший по ее завещанию регентом при новом императоре — младенце Иоанне Антоновиче, внучатом племяннике покойной, имел собственные виды на дщерь Петрову. Понимая, что его нынешнее положение невечно и непрочно, он рассчитывал в перспективе жениться на ней или отдать ее за кого-либо из своих родственников, породнившись таким образом с правящей династией. И потому Бирон добился для нее ежегодного пенсиона в 50 тыс. руб.

Материальное положение цесаревны отягощалось еще и тем, что ей приходилось постоянно выезжать в свет и бывать на балах, обедах и приемах при дворе, что при тогдашнем уровне роскоши требовало огромных затрат. В результате мало-помалу начали накапливаться долги, которые достигли такого размера, что любого простого смертного за это давно посадили бы в долговую яму, а имущество его распродали бы с торгов.

Цесаревна вновь просила о помощи в выплате 32 тыс. руб., но правительство, подозревая, что Елизавета может готовить заговор и собирает деньги на подкуп войск, наотрез отказывалось платить по ее долгам. В конце концов, когда игнорировать требования многочисленных кредиторов стало невозможно, у цесаревны затребовали долговые расписки, каковых оказалось уже на 43 тыс. руб. Но даже после того, как казна оплатила долги, финансовое положение цесаревны продолжало оставаться плачевным настолько, что даже свержение Иоанна Антоновича ей пришлось организовывать на деньги, любезно предложенные французским послом.

Придворный ювелир швейцарец Иеремия Позье вспоминал:

"Я ужинал у господина Марка Бени (Marc Beny), итальянскаго купца, где был и Лесток (Lestoc), хирург принцессы Елисаветы, доверием которой он вполне пользовался и который интриговал, чтобы возвести ее на престол, так как она была законная наследница престола как родная дочь Петра I. На этом же ужине был господин Сен-Совер (Saint-Sauvern), французский консул, и господин Де-Вальденкур (De-Valdencourt), секретарь посольства при маркизе Де-ла-Шетарди (De-la-Chetardie), бывшем тогда посланником в России. Не думал я, что вслед за этим ужином придет известие о событии, случившемся три часа спустя. Лесток и Вальденкур оставили нас немного ранее десяти часов, отправляясь к некоему Берлину, савояру, содержателю биллиарда, где они условились сойтись, чтобы уговориться насчет последовавшего затем события, и, как я впоследствии узнал, господин Вальденкур вручил червонцы господину Лестоку, которого принцесса Елисавета ожидала в своих покоях с несколькими камер-юнкерами, бывшими в заговоре; а червонцы эти следовало передать гвардейскому полку, квартировавшему в казарме недалеко от города. Частью этого полка она могла располагать. Когда Лесток явился во дворец принцессы, он застал ее не вполне решившуюся; но как перед тем Лестоку сообщили, что ее завтра арестуют, то он взял принцессу Елисавету за руку, свел ее в сани, ожидавшие их на дворе, и, говоря ей, что, если она не желает, чтобы на следующее утро его казнили, а ее сослали на всю жизнь в Сибирь или сделали что-нибудь похуже, убедил принять твердое решение. Заперев на ключ всех бывших в ее дворце и ничего не знавших о предстоящем деле, Лесток проводил Елисавету до саней, на облучке которых камергер Воронцов сидел кучером. Один гвардейский сержант по имени Грюнштейн вместе с Лестоком стали на запятки и поехали в гвардейские казармы. Было около полуночи, когда они приехали. Принцесса, вышедши из саней, вошла в первую казарму и явилась солдатам, спрашивая их: "Признаете ли вы меня за дочь вашего императора, батюшки Петра Первого?" Они все поклонились ей в ноги, отвечая, что признают. Она сказала: "Готовы ли вы помочь мне сесть на престол, который у меня отняли?" Они все отвечали, что будут ей повиноваться во всем, что она им станет приказывать".

Все остальное было делом техники, хорошо отработанной еще при смещении фаворитов — начиная с Меншикова и кончая Бироном. Родителей Иоанна Антоновича вместе с младенцем-императором и военными руководителями империи арестовали, а на следующее утро страна проснулась с новой императрицей.

Дорогостоящий граф

Обычно на участников такого рода акций потом изливался золотой дождь из титулов, чинов, орденов в сочетании с вполне материальными знаками монаршей признательности — землями, крепостными и деньгами. То же самое произошло и в 1741 году, после воцарения Елизаветы Петровны. Всей гренадерской роте Преображенского полка, первой пошедшей за нею в ночь переворота, она пожаловала дворянство, роту переименовала в Лейб-Кампанию, командиром которой стала сама Елизавета, а офицерами в ней — высшие государственные сановники, при этом солдаты и сержанты получили еще и щедрые награды.

Не обошла она милостями и других участников переворота. Многие из его участников сразу или несколько лет спустя получили титулы, например братья Шуваловы и доктор Лесток стали графами. Лесток, как вспоминали современники, получил богатые вотчины, да и впоследствии императрица не раз делала ему богатые подарки. Рассказывали, что на новоселье она подарила своему главному интригану кольцо с бриллиантами, стоившее свыше 10 тыс. руб., а его жене — золотой головной убор, усыпанный рубинами и бриллиантами. Награждены были и Воронцов, и Шуваловы. Поместье в Малороссии было пожаловано даже сержанту Грюнштейну, который вдобавок получил генеральский чин.

Однако по сравнению с тем, как награждали предыдущие самодержцы, награды Елизаветы Петровны показались современникам, мягко говоря, верхом бережливости. Возможно, императрица и хотела бы, вопреки выработанной в предыдущие годы привычке к сбережению и накоплению, дать преданным людям более весомые награды. Но все ее предшественники награждали верных подданных, разоряя неверных. Так что новым сановникам и вельможам доставались поместья и ценности, конфискованные у любимцев предыдущего правителя. Вот только Елизавета Петровна позволить себе подобную роскошь не могла. Ее восшествие на трон, несмотря на все наследственные права, трудно было назвать абсолютно законным. А многие представители старой, допетровской аристократии из-за того, что ее мать была простолюдинкой, относились к новой императрице без особой симпатии и пиетета. Так что разорение хотя бы некоторых из них было опасно: можно было восстановить против себя немалую и влиятельную часть благородного сословия. А до тех пор, пока был жив Иоанн Антонович, которому присягала на верность вся империя, подобная ситуация могла вылиться и в новый переворот. Именно поэтому на раздачу пошло имущество попавших в опалу обрусевших на русской службе немцев — канцлера Остермана и генерал-фельдмаршала Миниха.

Ко всем прочим бедам подати собирались плохо, а непрекращающиеся войны истощили казну. Вот почему императрица не могла дать участникам заговора, приведшим ее на трон, и значительных денежных сумм. А при заказе драгоценных подарков для них, как вспоминал придворный ювелир Позье, торговалась буквально за каждый рубль. Так что каждый из награжденных, как писали современники, считал, что ему досталось слишком мало.

На этом фоне немалое удивление вызвали царские подарки, которые после переворота получили те, кто либо вовсе не имел к нему никакого отношения, либо не играл в нем существенной роли, а разве что отличался безукоризненной преданностью цесаревне в прошлом или был интимно близок к ней в настоящем.

Немало разговоров, например, вызвало возвышение солдата Преображенского полка Алексея Шубина. Он служил когда-то ординарцем цесаревны, и за излишнее рвение на этом поприще Анна Иоанновна сослала его в Сибирь. Взойдя на престол, Елизавета Петровна велела немедленно разыскать его и доставить в столицу. И как только не без труда сысканного солдата доставили в Санкт-Петербург, императрица произвела его в генерал-майоры и пожаловала ему поместье во Владимирской губернии с двумя тысячами душ крестьян.

Но больше всего благ от воцарения Елизаветы получил ее фаворит и, как утверждали некоторые биографы императрицы, ее тайный муж Алексей Разумовский. В 1742 году он получил в подарок три села в Можайском уезде из числа тех, что принадлежали лично императрице. А вслед за тем число и обширность принадлежавших графу поместий начали расти с каждым годом. Он получил и благоустроил за казенный счет подмосковное село Перово, где построил усадебный дом, вызывавший зависть у первых вельмож страны. А подаренные императрицей графу Разумовскому владения Миниха, а прежде Меншикова в Малороссии превратили его в одного из крупнейших магнатов этой части империи. Только на реке Сейм графу теперь принадлежало семь мельниц, что ставило многих окрестных помещиков и крестьян в зависимость от милости царского фаворита.

Понятно, что столь близкий императрице человек не мог обойтись без приличной собственности в столице и вокруг нее. А потому Елизавета Петровна пожаловала Разумовскому несколько поместий близ Санкт-Петербурга, покрытый лесами Крестовский остров на Неве, а также свой цесаревнин дворец. Он, правда, оказался маловат и староват, и императрица заказала Растрелли строительство нового дворца, именуемого теперь Аничковым, специально для своего фаворита.

Тайный супруг императрицы, очевидно, считал, что не может жить во дворце подобно простому вельможе, и тратил огромные деньги, опять же полученные от императрицы, на обстановку дворца и разного рода диковинки, которые он в нем заводил. Бриллиантами и украшениями, пусть и самыми дорогими, удивить кого-либо в столице Российской империи вряд ли бы удалось. Поэтому, к примеру, он обзавелся оркестром в 50 трубачей, каждый из которых играл только одну ноту, и веселил этой странной игрой съезжавшихся в его дворец гостей.

Ни реальной властью, ни уважением общества граф, пасший в детстве свиней, не пользовался и потому использовал часть достававшихся ему от императрицы средств на подкуп вельмож. В отличие от Бирона, обиравшего за карточным столом русскую знать, Разумовский проигрывал гостям довольно значительные суммы. И делал вид, что не видит, как играющие откровенно воруют деньги из банка игры. Рассказывали, что представитель одного из древнейших княжеских родов приезжал к фавориту со слугой и время от времени выходил в сени и отдавал слуге украденные со стола деньги. Однажды улов составил около 1,5 тыс. руб. за день.

В общей сложности к концу правления Елизаветы Петровны, когда Алексей Разумовский из фаворита превратился в старого друга императрицы, которого она даже не всегда принимала, он владел 50 тыс. душ крестьян. Однако куда большие выгоды от особого положения Алексея Разумовского получил его брат Кирилл. По протекции брата он получил должность гетмана Малороссии. Помимо обширных поместий и роскошных домов гетман Разумовский не стеснялся просить у императрицы денежных выплат и перевода земель, городов, деревень, положенных ему как гетману по должности, в свою личную собственность. Благодаря брату просьбы рассматривались с благосклонностью, и обширнейшие владения приносили гетману Разумовскому до 600 тыс. руб. ежегодно. После смерти Алексея Разумовского его земли перешли к брату, так что в собственности графа Кирилла Разумовского насчитывалось 120 тыс. душ, что делало его крупнейшим собственником страны.

По рассказам мемуаристов, граф Разумовский проводил время в раздумьях о том, на что же еще можно потратить деньги. Он держал штат дворовых невероятных размеров, только список главных чинов которой занимал не одну страницу в его жизнеописаниях. Граф имел открытый стол для гостей, на который ежедневно подавалось по быку, десять баранов и сотня кур. Он заказал в Англии дорожную карету со всеми техническими приспособлениями, которые только существовали в тогдашнем мире, и приказал отделать ее с максимально возможной роскошью. И заплатил за заказ колоссальную сумму — 18 тыс. руб. В итоге, когда этот монстр был с огромным трудом доставлен в его поместье, оказалось, что экипаж не может сдвинуть с места даже восьмерка лошадей, а с большей упряжкой невозможно ездить по узким и кривым дорогам. Так что дорогую игрушку заперли в сарае и забыли о ней.

Бесценная молодость

Опытом Разумовских пытались воспользоваться и представители других семей, входивших в близкое окружение императрицы. Братья Шуваловы сызмальства состояли при Елизавете Петровне и хорошо знали ее вкусы в том, что касалось любовных дел. И потому, нимало не смущаясь, начали продвигать в ее личные покои племянника — Ивана Ивановича Шувалова. Сначала они представили юношу императрице и без труда добились его назначения пажом. А затем зорко следили за тем, чтобы у нового фаворита не появилось никаких конкурентов. Императрица как-то обратила внимание на некоего молодого гвардейского подпоручика. Но граф Петр Шувалов тут же завел дружбу с юношей и посоветовал ему для привлечения внимания императрицы некую притирку для лица. Нетрудно догадаться, что в результате применения средства лицо оказалось безвозвратно обезображенным, и подпоручик больше не появлялся во дворце.

Сам Иван Иванович Шувалов не извлекал прибыли из своего положения при императрице. Рассказывали, к примеру, что он отказался от предложенного ею подарка — шести тысяч душ с землями. Но вот его старшие родственники пользовались положением племянника во всю прыть. Они, например, ведали весьма доходными винными откупами, передавая торговлю хлебным вином, водкой, надежным приказчикам и получая огромные прибыли.

При этом Петр Иванович Шувалов прекрасно понимал, что будет непросто получить от Елизаветы Петровны обширные и доходные поместья или значительные суммы наличными сверх того, что он и так уже для себя выпросил. А потому он вдруг вспомнил о том, что Петр Великий издал указ, предписывавший передавать убыточные казенные заводы в частные руки. А дщерь Петрова не может отступать от установлений отца.

Хитрость заключалась лишь в том, что граф Шувалов выбрал для себя самые лучшие казенные горные заводы страны. Как только с помощью племянника высочайшее согласие на их приватизацию было получено, Петр Шувалов добился их оценки по самой низкой цене. Так, лучший в стране Гороблагодатский горный завод, к которому было приписано 20 тыс. крепостных, он получил за 40 тыс. руб., что было как минимум раз в двадцать меньше реальной цены. А весь комплекс рудников и железоплавильных заводов казна продала ему за 180 тыс. руб. При этом никаких денег от Шувалова так и не поступило. Сначала он попросил рассрочку на десять лет с ежегодными выплатами. Затем добился разрешения платить не ежегодно, а когда случатся деньги. А кроме того, выбил право получать 20 тыс. руб., которые казна каждый год выделяла заводам для их нужд. Самое замечательное заключалось в том, что только Гороблагодатский завод приносил ему 200 тыс. руб. ежегодно. А все доходы, помимо содержания, положенного ему по многочисленным постам и должностям, доходили до 400 тыс. руб.

Казалось бы, Шуваловы с такими деньгами могли со временем превратиться в богатейших людей страны. Но графа Петра Ивановича, к примеру, снедала старая обида. В бытность фаворитом Алексей Разумовский любил выпить, а пьяным не помнил себя и бил всех, кто попадался ему под руку, и чаще всего Петра Шувалова. Так что после смены фаворита граф Шувалов стремился уесть графа Разумовского где и как это только было возможно. Когда Разумовский обзавелся пуговицами с бриллиантами, Шувалов заказал такие же, но с более крупными и дорогими камнями. Как только Разумовский появился с эполетами, усыпанными драгоценными камнями, Шувалов приобрел похожие, но еще более дорогие. Итогом этого соревнования стало то, что после смерти Петра Шувалова вместо сокровищ его наследникам остался колоссальный долг казне в миллион рублей. А его самое ценное имущество, заводы, без лишнего шума вернулись в казну.

Похожая история произошла и с другим активным участником восшествия Елизаветы Петровны на престол — вице-канцлером, а затем канцлером Михаилом Воронцовым. Императрица и после переворота, и позднее жаловала его, пусть и не очень щедро, поместьями и деньгами. Однако граф Воронцов, происходивший из очень средней по состоянию семьи, пытался не отстать ни от Шуваловых, ни от Разумовских. А ввиду отсутствия в его семье подходящего кандидата на место фаворита был вынужден постоянно донимать самодержицу просьбами о вспомоществовании.

Воронцов писал императрице, что ведет образ жизни министерский, а не философский, принимает у себя во дворце иностранных послов и потому постоянно нуждается в деньгах и постоянно влезает в долги. Борьба канцлера за экономическое выживание принимала комические формы. Он пытался продать пожалованные ему поместья, давал объявления в газеты, но ни одного желающего купить его деревни не находилось, и он вновь надоедал Елизавете Петровне своими просьбами о деньгах. Однако с годами ее бережливость только возрастала, и потому, после долгих и надоедливых просьб, граф Воронцов вместо денег получил новые поместья и стал просить о покупке их в казну или выдать под их залог сумму, достаточную, чтобы расплатиться с самыми неотложными долгами.

В конце концов граф понял, что дождаться крупной материальной помощи не удастся, а потому нужно идти по тропе, проложенной Петром Шуваловым, и приватизировать нечто, приносящее солидный доход. После новых хлопот он вместе с главным блюстителем законов генерал-прокурором Глебовым приватизировал экспорт льняного семени. Льняное масло тогда являлось одним из главных, если не главным видом потребляемого растительного масла, и потому компаньоны вполне могли рассчитывать на успех предприятия. Беда заключалась в том, что оба ничего не понимали ни в льне, ни в торговле. А потому после некоторых сложностей сочли за лучшее передать свой промысел на откуп купцу Евреинову. Однако и здесь их ожидала неудача. В один из рейсов за море сразу пять судов Евреинова погибли в бурю, и если бы не высокое положение компаньонов во власти, они, возможно, разделили бы с купцом всю тяжесть потерь. А так смогли даже добиться значительных компенсаций.

А вот другой граф Воронцов, Роман Илларионович, под сенью брата-канцлера добивался хлебных губернаторских должностей и не мудрствуя лукаво по обычаю дедов и отцов обирал подведомственных ему подданных Российской империи. Благодаря сановному брату он не боялся никаких жалоб от обиженных им помещиков и городских обывателей. Он считался одним из виднейших мздоимцев России и получил прозвище "Роман — большой карман". Не остановился он даже после того, как старший брат утратил влияние, а на трон после смерти Елизаветы Петровны и краткого правления ее племянника Петра III взошла Екатерина II. У нее были собственные фавориты и собственный круг тех, кого требовалось поставить на кормление. Намеков "Большой карман" не понимал, а потому на очередные именины императрица отправила графу подарок — большой, но пустой кошелек. На этот раз Роман Илларионович все понял и от расстройства чувств занемог, а вскоре умер, оставив, впрочем, потомкам значительное наследство.

И это, наверное, был главный урок елизаветинского правления, который получило отечественное чиновничество. Искать благ во дворце, конечно же, можно. Но только очень редкие подданные могут получить доступ к казне, которую строго охраняет первое лицо государства. А потому лучше всего богатеть на тех, кто не сможет ни в чем тебе отказать. Надо лишь брать в нужное время и в соответствии с чином.