"Товарищи! Мы перейдем от принципа распределения по труду к коммунистическому распределению по потребности. Для этого кроме изобилия благ нужна еще не менее важная предпосылка — превращение труда в первую жизненную потребность для всех".
Из речи Н. С. Хрущева 18 октября 1961 года о приходе коммунизма в 1980 году
Из воспоминаний Э. А. Шеварднадзе
С Михаилом Горбачевым, первым секретарем Ставропольского крайкома комсомола, мы познакомились в Москве, на пленуме Центрального Комитета ВЛКСМ... Если перенестись в конец семидесятых — начало восьмидесятых годов, то можно увидеть такую картину. Пустынный парк на безлюдном берегу Черного моря в районе мыса Пицунда, и мы вдвоем, неспешно прохаживающиеся по аллее... К тому времени Михаил Сергеевич Горбачев, секретарь ЦК КПСС, кандидат в члены Политбюро, и я, первый секретарь ЦК Компартии Грузии, тоже кандидат в члены Политбюро, уже не таили друг от друга своих взглядов...
В начале семидесятых годов в районном центре Абаша был начат эксперимент по внедрению новой системы оплаты земледельческого труда, дифференцированной в зависимости от стоимости, качества и количества произведенной продукции... "Вы делаете вид, что платите нам, мы делаем вид, что работаем" — этот образчик советского рабочего фольклора как нельзя лучше характеризует положение дел.
Причину следует искать не только в практике непомерно большого присвоения государством прибавочной стоимости и продукта (так в тексте.— "Власть") — существует фундаментальный теоретический принцип, согласно которому поощрение "частнособственнических инстинктов" работника грозит самим основам социалистического строя. А то, что при этом общественное хозяйство становится неэффективным,— дело второстепенное. Главное — соблюсти чистоту постулата.
В том же Абашском районе земледелец-кукурузовод, выработавший за год в колхозе 400 человеко-дней, получал в среднем в месяц 10-12 рублей и 200 килограммов зерна за весь год. В результате люди перестали работать, коллективные хозяйства пришли в упадок. И такое происходило не в одном районе, да и не в одной нашей республике. То же государство, установившее идеологические и материально-экономические ограничители на производительный труд в аграрном комплексе, несло колоссальные убытки. То есть строй ослаблял себя, как бы самоуничтожался. Здравому смыслу невозможно примириться с таким абсурдом. Но и преодолеть его тоже казалось невозможным...
Термин "эксперимент" мы ввели в оборот как некую защитную конструкцию, способную уберечь нас от обвинений в подрыве устоев социализма. Мы всего лишь экспериментируем на ограниченном участке, говорили мы прокурорам от идеологии, и наши пробы ни на что не замахиваются. Просто хочется посмотреть, что выйдет.
А вышло вот что. Выплачивая кукурузоводам премию натурой — десять процентов зерном за выполнение плана и семьдесят процентов от сверхпланового урожая, за два года в районе втрое повысили производство зерна, к 1980 году среднегектарная урожайность возросла впятеро. Около сорока процентов урожая начало поступать в семейные амбары, но и государство стало получать намного больше, чем прежде.
"Эксперимент" стал кодовым словом, паролем для желающих изменить существующий порядок вещей. Все они зачастили на наш "полигон", чтобы убедиться: невозможное — возможно.
В горных районах, где невозможно вести крупное коллективное хозяйство и только семейная форма способна наладить дело с более или менее сносными результатами, был внедрен так называемый семейный подряд.
Все, что диктовалось здравым смыслом, мы облекали в форму эксперимента. Привлечение зарубежного капитала для финансирования строительства горных спортивно-оздоровительных центров. Организацию сети частных ресторанов. Внедрение компьютерной техники в организацию сбора урожая. Создание механизаторских бригад, чей труд стимулировался более щедро, нежели в обычных хозяйствах, и соответственно более высокой оказывалась производительность труда.
Мы передавали транспорт в аренду, ставя перед водителями всего несколько простых условий: эффективная работа, хорошая сохранность техники, культура обслуживания. Сколько вы зарабатываете, говорили мы, не наше дело, за исключением определенной части дохода...
Горбачев, курировавший тогда сельское хозяйство, поддерживал нас. Однажды, приехав познакомиться с ходом абашского эксперимента, попросил показать какое-нибудь приусадебное хозяйство.
— Пошли к Надареишвили,— сказал я секретарю райкома Гураму Мгеладзе. Тот изменился в лице: бывший фронтовик, инвалид войны, Надареишвили содержал на своем подворье десять дойных коров. По всем советским меркам — кулак.
— Пошли, пошли,— настаивал я.— Пусть Михаил Сергеевич увидит, чего добивается освобожденный от излишней регламентации хозяин.
Пошли, осмотрели, побеседовали с Надареишвили. Потом Горбачев спросил меня:
— Кто он такой, по-твоему?
— Фермер,— сказал я.— Крепкий хозяин. Но если хотите — можем раскулачить. Не будет ни фермы, ни молока, ни достатка.
Горбачев усмехнулся.
— Раскулачить, конечно, можно, чтобы "теоретики" не сердились. Только как без такого "кулака" поднять нам село?
Один "теоретик", ответственный работник Центрального Комитета, как-то сказал Мгеладзе:
— Повышать поголовье и продуктивность скота надо, но и от Маркса уходить не надо.
Я рассказал об этом Горбачеву. Он посмеялся, но это был горький смех.
В сущности, ни о чем другом не говорили мы в те ежегодные зимние встречи. Главным образом — о человеке, бесправном, опутанном множеством нелепых ограничений, препятствующих ему трудиться с максимальной отдачей и выгодой для себя и общества. Об экономике, ослабленной в самом главном и решающем своем устое — положении работника. О той парадоксальной ситуации, при которой, располагая колоссальными площадями под зерновые культуры и самыми богатыми в мире черноземами, страна импортирует зерно; имея огромный лесохозяйственный комплекс — испытывает нехватку строительного леса, мебели, бумаги; производя больше всех металла и энергоносителей — сидит на постоянном голодном пайке... Мы говорили о многих несуразностях нашей жизни и приходили к выводу: так дальше продолжаться не может...