Нарастающую в интернете и медиа революционную фразеологию, учащающиеся тирады персонально против людей власти революционной ситуацией не объяснить по причине отсутствия таковой. Может быть, фрондировать сегодня попросту модно?
Если вы заметили, в последнее время, и особенно в последний год, градус нагрева того недовольства, которое принято называть "общественным", против того, что принято называть "властью", заметно изменился. И не только потому, что кризис подвигнул высказываться свободней.
Рок-музыканты если не прямо зовут на баррикады, то поднимают на щит тех, кто на митингах пострадал от милиции и ОМОНа. И ладно бы Юрий Шевчук или Noize MC, потому как рок и рэп — генетически музыка протеста. Но что заставило гламурную Катю Гордон записать клип "Математика", посвященный тем, кого дубасили на московских митингах? И ладно бы издевательские блоги на "Эхе Москвы" — в конце концов, на то и "Эхо", чтобы продемонстрировать допущение оппозиции властями. Но как случилось так, что вся оппозиция, от Эдуарда Лимонова до Евгения Киселева, ведет колонки в образцово глянцевом журнале GQ? А Ксения Соколова, обычно интервьюирующая для GQ мужиков-знаменитостей на тему, как они потеряли невинность, вдруг пишет репортаж из зала суда над Ходорковским, где называет Ходорковского настоящим мужчиной, а всех его экзекуторов — унылым говном? Когда это, скажите, глянец залезал в политику далее анекдотов? Но откройте последний номер Esquire — и через минуту обнаружите, что перед вами в эстетской личине готовый сборник речей для обвинительного процесса. Про вранье и коррупцию в армии, про развал всей медицины, про неэффективность вертикали власти как системы, вообще про то, как все насквозь сгнило и что так жить нельзя. А в колонке главреда прочтете, что попытка интеллигенции говорить с Путиным — это попытка класть правду к подножию огромной каменной горы. Ну, а квинтэссенция всего этого общероссийского бодания с властью — нарисованный на Литейном мосту член размером в 65 метров, который оказался почти в окнах питерской ФСБ, когда мост развели.
В том, что я описал — а я описал даже не верхушку, а снежинку на верхушке айсберга,— некоторые склонны видеть признаки перемен. Однако я придерживаюсь иной, более циничной точки зрения.
Дело в том, что любая мысль — оппозиционная, консервативная, либеральная или радикальная — есть товар. При Брежневе этот товар был запрещен наряду с хождением доллара, но уже при Горбачеве случился взрыв, и запрещенное выплеснулось на рынок. Миллионные тиражи газет и журналов, бешеный интерес к телевидению, прущее книжное производство — все это определило, что первыми разбогатевшими новыми русскими помимо удачливых кооператоров-торговцев стали телеведущие, обозреватели, писатели и книгоиздатели. Продажи идей приносили неплохую прибыль.
С тех пор многое изменилось — и, как говорят в таких случаях англичане, изменилось драматически.
Наиболее покупаемых нематериальных товаров на российском рынке сегодня два. Первый — насилие (или отказ от его применения). Второй — успокаивающий галлюциноген: "все хорошо, прекрасная маркиза", "мы — русские, с нами Бог" или "Россия — великая наша держава". Там есть варианты.
После того как Катя Гордон сняла клип «Математика», посвященный свободе и акциям несогласных, стало очевидно: появился новый гламурный формат — «борьба с властью»
Это раньше информационный телеведущий уровня Евгения Киселева или Татьяны Митковый мог купить "мерседес" и пентхаус. Сегодня пентхаус могут купить либо прокурор с начальником ГАИ, либо Иван Ургант с Ксенией Собчак. Мысль как таковая не пользуется спросом. Поэтому в издательстве, где выпускаются и экономическая газета "Ведомости", и журнал Esquire, сразу после кризиса урезали на 10 процентов зарплаты — и, насколько я знаю, до сих пор не подняли. Кстати, ровно на тот же процент упали в 2009 году в России книжные продажи. И пентхаусом за 2 млн долларов из писателей владеет одна Юлия Шилова, сочинившая 80 дамских романов с названиями типа "Как я влюбилась в начальника", а Эдуард Лимонов не имеет никакого жилья и не будет иметь: приставы отбирают все его невеликие гонорары в пользу Юрия Лужкова, которому он проиграл суд.
Да и кто будет материально поддерживать Лимонова, Сорокина, Пелевина, разве что Дмитрий Быков, способный написать в день больше, чем другие — прочитать? Или, может быть, поддержит мифический мыслящий тростник, то бишь российский средний класс?
Я знаком с данными исследования "Средние классы в России", проводившегося Независимым институтом социальной политики с 2000 по 2007 год. Один из выводов потрясает: несмотря на значительный рост материального благосостояния, средний класс в России как составлял в 2000 году 20 процентов населения, так и продолжал их составлять спустя 7 лет. Динамики нет. И это понятно, потому что начальник следственного изолятора, принявший через священника в церкви при изоляторе кругленькое подношение за изменение условий содержания гражданина, которого заказал следователю через прокурора другой гражданин, еще не делают начальника, попа, прокурора и следователя средним классом, видящим ценность в книге и мысли. Того незатейливого рассуждения, что в бабках сила, что надо быть при власти и не забывать делиться, им вполне хватает для того, чтобы заработать на фазенду с бассейном.
После того как Катя Гордон сняла клип «Математика», посвященный свободе и акциям несогласных, стало очевидно: появился новый гламурный формат — «борьба с властью»
Что же до издевательских интенций главреда Esquire Филиппа Бахтина, или песенок Кати Гордон, или арт-акций Лени Е*нутого, или блогов Владимира Варфоломеева, не говоря уж про эту заметку c ее автором, то, полагаю, вертикаль власти нас искренне считает полными, то бишь неопасными, мудаками, которые в лучшем случае накопят за жизнь на BMW 3-й модели, тогда как прокурор, начальник и следак уже сейчас рассекают на каком-нибудь X6, а со временем замутят и Maserati. Так, собственно, и живут, как нам недавно рассказал и показал Рунет, обычные менты, замордовавшие до смерти юриста Магнитского.
То есть перед нами никакое не преддверие социальной революции в России, а картина относительного обеднения той группы внутри среднего класса, которая зарабатывает на жизнь продуцированием и репродуцированием идей. С одновременной утратой ею социального влияния. Компенсацией за что и выступает удовольствие от прямого — без компромиссов и фиг в карманах — выражения своего недовольства.
Опасности для нынешнего госкапитализма нет. Да, ругать власть все более модно, но это всего-навсего мода. А мода развивается подобно эпидемии: она начинается благодаря немногим особо активным носителям, потом инфицирование становится массовым, но рано или поздно идет на спад. Эту механику недурно описал в книге "Переломный момент" американский журналист Малкольм Гладуэлл — книга вышла на русском тиражом в 3 тысячи экземпляров, поскольку кому на фиг мысли Гладуэлла сегодня нужны?.. Опасность в другом. За вхождением в партию власти (с одновременным получением мандата на кормление) и за посыланием проклятий власти (с одновременным сокращением кормления) можно пропустить момент, когда все увеличивающийся пузырь власти вырастет настолько, что нижним ее слоям будет уже не с чего кормиться. Ведь пирамида растет с каждым днем: к ментам, гаишникам, прокурорам и судьям (а скольких я еще упустил!) уже десятилетие как добавились, например, директора детских садов, берущие, по разговорам, за зачисление от 20 до 50 тысяч.
Когда действительно лопнет, покатится, рухнет — этот селевой поток погон различать не будет, и тогда нас накроет абсолютно всех, как накрыло когда-то абсолютно всех развалинами Советского Союза.
Только GQ и Esquire останутся лежать могильными плитами над разбившейся страной, как до сих пор могильными плитами на кладбище предыдущей страны лежат сохранившиеся кое у кого годовые подписки "Нового мира".
