Уже месяц на Кубани наводнение. К маю вода уйдет. Высохнут и разрушатся саманные хаты. В лужах и прудах размножатся кишечная и дезинтерийная палочки. На почве осядет трупный яд с размытых кладбищ. Утонувшие животные и птицы усеют огороды. Но люди останутся — уверен специальный корреспондент издательского дома "Коммерсантъ" Валерий Панюшкин, вернувшийся из зоны стихийного бедствия.
Водяная горка
В ночь на 15 февраля дед Сережа, живущий в станице Динская на Железнодорожной улице, проснулся оттого, что на дворе выла собака. Нехорошо как-то выла, словно придушенная. Дед вскочил с кровати и тут только понял, что в комнате стоит вода выше колена.
На дворе, где вчера еще была собачья будка, теперь плескалась вода, а из воды торчала мокрая голова цепного пса Рябчика. Время от времени Рябчик предпринимал отчаянные попытки выбраться на крышу домика, но короткая цепь стаскивала вниз, и бедняге ничего не оставалось, как только стоять на задних лапах по шею в воде и выть.
Отвязывая Рябчика, дед Сережа почувствовал себя даже в чем-то героем. Наскоро соорудил плот из деревянных щитов и, подгребая совковой лопатой, по одному стал эвакуировать семейство из зоны бедствия. За калиткой открытая вода кончалась и начинался тонкий весенний лед. Внуки бежали по льду к железнодорожной насыпи, и лед хрустел у них под ногами.
Бабка, кутаясь в пуховые платки, причитала:
— От горе! Дите не знает миста, бродит, як цуцуня!
А цуцуня — это значит "собака". Дед Сережа оглянулся. Пес Рябчик выбрался на крышу собачьей будки и мужественно охранял дом, дрожа от холода. Бабка ковыляла по льду. Лед под ней лопался, и дед Сережа думал, что вот сейчас она утонет.
Но лед выдержал. И дед Сережа поплыл спасать кур. Поздно, конечно. Курятник залило почти по самую крышу. Дед открыл дверь, и вместо всегдашнего квохтанья его встретила тишина.
Вода прибывала быстро. По десять сантиметров в час. Соседи уносили детей. Через два дома истошно мычала корова. На рассвете мычание прекратилось, корова потонула.
Те, у кого были ружья, уходя, пристреливали собак. Говорили, что нельзя, мол, взять их, блохастых, с собой к родственникам на большую землю, но на самом деле просто хотелось кого-нибудь пристрелить.
Утром станичное руководство прислало две помпы, и рабочие стали откачивать воду с Железнодорожной улицы в реку так, словно не существует закона о сообщающихся сосудах,— от берега на стремнину.
— Горку водяную хотят насыпать,— смеялись станичники и звонили то в Краснодар, то в Москву. К вечеру все телефоны замолчали. Руководство говорит — авария, люди говорят — обрезали.
Оставалось только обсуждать слухи: что прорвало плотину на Кубанском море; что воду спустили специально, боясь землетрясения; что краснодарский начальник Кондратенко уехал и велел не взрывать малые дамбы, потому что тогда пропадет все рыбное хозяйство и затопит ниже по течению насосную станцию, распределяющую воду на рисовые поля.
Людям обещали по пятьдесят деноминированных рублей единовременного вспомоществования, но не заплатили ничего. Вместо этого по ночам двери домов стали взламывать мародеры, и дед Сережа решил остаться в затопленной хате. Даже привык как-то, что спать приходится на шкафу. Только огорчался, когда в школе злые дети дразнили его внуков утопленниками.
Как защитить свою землю
За неделю до нашего приезда расположенная в Динской воинская часть МЧС начала наконец разрывать дамбы и потихоньку спускать воду. За день до нас побывала в Динской и комиссия МЧС из Москвы.
— Пролетели мухой по верхней улице, а к нам даже не завернули,— смеялся похожий на разжалованного Харона дед Сережа, перевозя нас с пригорка на плоту к своему дому.
У дедовой калитки я спустился в воду, и воды было мне выше колен. В воде сотнями плавали смертельно побледневшие дождевые черви, а гуси ели их и казались очень довольными.
— Пусть едят,— приговаривал дед Сережа, причаливая плот к порогу.— Две с половиной тонны зерна заработал я в колхозе, да все потонуло. Ни курочке, ни гусочке. Пусть едят.
Среди мертвых червей и жизнерадостных гусей плавали в огороде яблоки, картошка, пустая канистра, заплесневевшие трупики черных кур и всплывшее из сортира дерьмо.
— Усе в говне,— веселился старик.— Уся закрутка...
Погреб у деда Сережи был величиной с дом. "Закрутки", то есть банок с солеными огурцами и капустой, заготовлено там было на год вперед. А еще там висели окорока и хранился запас муки. Дед Сережа брезговал пока прикасаться к затопленному богатству, но и не спешил выкидывать. Мало ли какой голод будет. Вдруг совсем не помогут. В саду у деда Сережи плескалась рыба, но старик говорил, что есть ее нельзя, потому что она наглоталась смытых с полей удобрений, и "многие казаки, евши ее, потравились".
— Что же вы, дед Сережа,— спросил я,— будете делать?
— Та ничего,— старик вздохнул и присел на торчавшую из воды спинку садовой скамейки.— Тут уж ничего не поделаешь. Если бы по щиколотку затопило, я бы стерпел, а вот что по пояс затопило, не стерплю.
— А может быть, руководство поможет?
— Поможет оно, как же! Догонит и еще поможет. Выбрали на свою голову. Свободу они нам дали! Свобода эта казаку не нужна.— Старик поглядел в небо.— Казаку нужна воля.
Я долго выспрашивал у деда Сережи про волю и чем она отличается от свободы, а дед высказывался в том смысле, что воля есть понятие врожденное, и если я не знаю его, так это потому, что не казак. Я продолжал настаивать.
— Ну, что бы вы сделали, если б вам дали волю?
— Волю? — дед выдержал паузу.— Эх, кабы мне волю, все бы начальство перетопил в огороде как кутят.
Тут дед Сережа рассказал мне, что ниже по реке в станице Андреевская казаки сами взяли на МТС трактора и сами раскопали плотину. Приехала милиция, стала арестовывать незаконно долбивших бетон казаков. Но казачьи жены вышли на дамбу и, защищая мужей, так избили милиционеров лопатами, что одного даже пришлось срочно везти в больницу.
— Землю свою защитили,— резюмировал дед.— Хаты, детишек... Понимаешь?
Я понимал, конечно, про землю, хаты и детишек, но еще я понимал, что вода, спущенная из станицы Андреевской, затопила расположенную еще ниже по реке станицу Калининскую. В Калининской дамбу ломать не стали, потому что тогда затопило бы все нижние станицы и снесло бы, наконец, насосную станцию, распределяющую воду на рисовые поля.
Как только речь зашла о рисе, дед махнул рукой и плюнул:
— Не растет у нас рис! Не китайцы мы. Пшеница растет, а рис... Рис наше начальство в магазине покупает в пакетиках.
Кто разрыл дамбу
Мы поехали знакомиться с героическими казаками из Андреевской. По дороге, на въезде в станицу Бойко Понура, у дамбы толпился народ. Мужики кидали в реку железную кошку, привязанную к толстому стальному тросу, и потом трактором "Кировец" вытягивали на берег всякие кусты и тину.
— Что это вы тут? — спросил я наивно.— Утопленника ищете?
— Утопленника,— кивнул мне мрачно старый казак, а женщина рядом с ним запричитала тонким голосом и заплакала.
В официальных сводках Краснодарского МЧС черным по белому написано, что жертв нет. Но это неправда. За неделю до нашего приезда неподалеку от станицы Динская, где вода скрыла дамбу сантиметров на десять, не было обязательных в таких случаях вешек, что должны обозначать дорогу. Машина, в которой сидели две женщины с детьми, поехала по дамбе и свалилась в реку. Водитель успел вытащить детей, но женщины утонули. Выше по реке в конце февраля при невыясненных обстоятельствах упал в реку и утонул мужчина — правда, говорят, пьяный. За несколько часов до нашего приезда в Бойко Понуре человек хотел перейти затопленную дамбу по протянутой над нею газовой трубе. Он был в ботинках, а не в сапогах. Боялся промочить ноги. Дошел до середины реки, оступился, ударился головой о трубу, упал в самую стремнину и камнем пошел на дно. Его-то и искали в тот день. И, уезжая, я думал, что будут искать еще трое суток, пока тело не всплывет где-нибудь в полукилометре от места происшествия.
Мы не дождались. Мы поехали в станицу Андреевская. Там воды не было. Люди сажали картошку. Дома глядели богато. По улице пожилой мужчина толкал велосипед задним колесом вперед, видимо, как-то по-своему представляя себе устройство этого транспортного средства.
— Здравствуйте! — сказал я.— Кто у вас тут плотину раскопал?
— Здравствуйте,— сверкнули золотые зубы.— Известно кто. Казаки и раскопали.
— А где они, казаки?
— Та везде.
— Мне бы поговорить с ними.
— Та вот хоть я... Чем не казак?
— Значит, это вы плотину разрыли?
— Та не-ет, я не разрывал. Говорю ж вам, это казаки.
Я поговорил еще с несколькими людьми, но каждый уверял, что он лично дамбу не разрывал, а разрыли ее какие-то казаки. Вода, спущенная из Андреевской, затопила ту самую плотину в Бойко Понуре, где погиб человек, и потекла вниз, в станицу Калининская, куда поехали и мы. Вслед за водой.
Человеку нужно жить
В Калининской дедушка Андрей Иваныч встретил нас, стоя в шаткой плоскодонке и декламируя стихи про старого Мазая.
— Садитесь, журналисты. Покатаю вас на лодке по саду.
Мы влезли в плоскодонку. Она качалась под нами и черпала воду то одним, то другим бортом. Мы плыли вдоль покосившихся заборов, осевших саманных хат, затопленных фундаментов чьей-то будущей счастливой жизни. Жена Андрея Иваныча махала нам вслед платочком и плакала, а сам Андрей Иваныч рассказывал, что на его пенсию можно купить только две пары сапог. Мы молчали. Ветер дул нам в спину, и лодка была так легка, что можно было почти не грести, а только отталкиваться время от времени веслом от стоявших на пути плодовых деревьев.
— А хотите,— сказал вдруг Андрей Иваныч,— огурцов соленых банку трехлитровую?
— Что вы, нет, спасибо, вам же самому нужно,— ответил я и подумал, что случившаяся с Андреем Иванычем беда позволяет быть великодушным, и ему это нравится.
Старик покачал головой:
— Мне ничего не нужно.
Тогда я подумал еще, что ему нравится быть нищим и мудрым. Словно в подтверждение моих домыслов Андрей Иваныч поднял палец и указал им в небо.
— Человеку,— сказал он,— вообще ничего не нужно. Человеку нужно только жить.
-------------------------------------------------------
450 гектаров полей и садов на Кубани затоплено. 24 546 жилых домов стоят по окна в воде. 150 домов разрушено. Четыре человека погибли. Многие попали в больницы с ревматизмом, воспалениями легких и инфарктами. Двери пустующих жилищ взламывают мародеры.