После долгой и продолжительной растраты

Почти 40 лет безнаказанно вело преступную деятельность Московское городское кредитное общество, созданное для того, чтобы с помощью ипотечных кредитов облагородить вид Первопрестольной, избавив ее от жалких деревянных домишек. Устав общества вроде бы защищал заемщиков от любых покушений на их интересы. Но члены правления создали целую систему незаконной наживы, от взяток за завышенные оценки закладываемого имущества до продажи домов заемщиков, не вносивших платежи, самим членам правления за копейки. А дыры в бюджете общества устранялись за счет добросовестных плательщиков. Однако в бесконечном ряду злоупотреблений в российских частных финансовых учреждениях* этот случай выделяется разве что продолжительностью воровства.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Пирамида по-харьковски

Начало правления Александра II характеризовалось чувством национального унижения из-за поражения в Крымской войне и надеждами на реформы, которые вывели бы страну из вековой отсталости; 1 марта 1881 года Освободителя убили революционеры, и начало правления Александра III ознаменовалось свертыванием реформ и преследованием инакомыслящих. А также чередой скандалов вокруг отечественных частных финансовых учреждений и сопутствующими судебными процессами.

При этом суды над банкирами не имели отношения к контрреформам Александра III, хотя и были в полной мере следствием реформ Александра II, разрешившего создание частных финансовых учреждений. Просто так совпало, что как раз в период гонений на свободомыслие акционеры и вкладчики многочисленных финансовых и банковских структур задумались, насколько правильно обращаются с их средствами. А обнаружив нарушения, бросились за помощью к судебным властям.

Истории подобного рода обобщил в речи на суде в Харькове в мае 1881 года знаменитый адвокат Ф. Н. Плевако:

"Одна и та же, почти шаблонная летопись: додумалось и наше общество до идеи товарищества, банков как конкуренции союза малых капиталов с крупными капиталистами. Начали возникать один за другим многоразличные союзы. Сначала, конечно, вера в идеал и восторг: служатся молебны с приглашением чудотворных икон, устраиваются обеды, на которых пьют тосты за предержащую власть, произносят спичи, задыхаются от восторга, что у нас так много гениев и мужей добра и правды, моментально могущих осуществить самые пламенные мечты общества.

Первый день банковской жизни кончается изобильными излияниями, объятиями, поцелуями, а затем банк вступает в свою нормальную жизнь. Избраны люди, которые должны руководить делом, избраны власти, которые должны установить порядок и достигнуть тех целей, которые предположены.

Но проходит пора. Избранники начинают забираться властью, начинается несоблюдение тех форм, которые только и могут служить гарантией для всякого члена общества, что избранные власти делают дело. Начинается известная картина: большею частью один человек, более опытный, забирает все дело, выказывает большую сноровку, избирается своими товарищами и дело принимает форму единовластия — великий визирь и спящий диван.

Но великий визирь, заправляя делами банка, все-таки должен помнить, что власть принадлежит тем, кто избрал его, и нередко возвращается к своему источнику в форме перевыборов. Некоторая мягкость, доброта и снисходительность к заемщикам — и для русского человека этого довольно.

Впоследствии на общем собрании проверки не делается. Начинаются овации, "хорошо", "благодарим", "управляйте нами" и "распоряжайтесь".

Года через 2-3 выражается желание возвеличить своих избранников стипендиями, серьезно помышляют об увековечении дорогих черт лица благодетеля в потомстве помещением его портрета в совете Общества.

Но вот очарование прошло. Как ни быстро мы создаем, а еще быстрее разбиваем наши идолы, веру заменяем безверием, а доверие к избранникам — доверием ко всякой клевете, ко всякому слуху о наживе, захвате, растрате".

Правда, как отмечал Плевако, слухи зачастую оказываются обоснованными, как в случае с Харьковским обществом взаимного кредита, во время процесса над которым он, представляя интересы пострадавших вкладчиков, и произнес эту речь. Член правления компании А. Левченко, ставший, по определению адвоката, великим визирем при спящем правлении, за считаные годы превратился в одного из богатейших людей в губернии. Он покупал все новые дома, а вслед за тем его интерес распространился на шахты, которые могли приносить весьма солидный доход.

При этом ни у кого не возникало вопроса, откуда у члена правления и кассира банка столь значительные средства. Все пребывали в уверенности, что Левченко — гений, умеющий делать деньги из денег. На самом же деле финансовый гений элементарно крал деньги из банка. К примеру, когда клиент вносил на счет в банке некоторые средства, эта операция нигде в банковских книгах не фиксировалась, а полученными деньгами Левченко распоряжался как собственными. Когда же клиент через некоторое время являлся за своим подросшим вкладом, Левченко расплачивался с ним деньгами следующих вкладчиков, создавая таким путем хорошо знакомую ныне всем финансовую пирамиду.

Однако хищениями такого рода он не ограничивался. Левченко присваивал пакеты акций, вносившиеся в качестве залогов по кредитам, крал векселя и прочие ценности, попадавшие в его руки. Удавались эти потрясающие по своей наглости кражи лишь потому, что банкир нашел себе соратников среди служащих банка, занимавшихся ведением учетных книг, а также ввиду того, что никаких проверок в банке его правлением не проводилось. Мало того, в 1879 году, когда кражи Левченко достигли наибольшего размаха, по данным годового отчета, все дела банка пребывали в идеальном состоянии.

Привольная жизнь Левченко, по всей видимости, могла бы продолжаться до тех пор, пока не иссякла бы вера вкладчиков в его финансовый гений, то есть еще довольно долго. Но в марте 1880 года членом правления банка был избран некто Житков. Он в отличие от всего остального правления и харьковского общества в целом не считал Левченко воплощением кристальной чистоты в денежных делах. А потому, как говорилось в обвинительном заключении, "вступив в число членов правления, Житков тотчас начал изучать делопроизводство и открыл беспорядки".

Сумма разворованных средств оценивалась в 350-360 тыс. руб. Для сравнения: шикарный аристократический дом, почти дворец, в столицах можно было приобрести за 250 тыс. А заработок рабочего составлял 20-40 коп. в день.

На следствии Левченко рассказывал, что беспорядок в банковских учетных книгах образовался из-за того, что он из-за занятости собственным предпринимательством редко бывал в Харьковском обществе взаимного кредита и запустил дела. Потом он признал, что все-таки похитил 50 тыс. руб., и предложил без промедления их вернуть. Но его вместе с помогавшими ему служащими и членами правления, включая открывшего злоупотребления Житкова, отдали под суд.

Казалось бы, дело было ясным: Левченко виновен в растратах, его подельники — в соучастии, в том числе в составлении заведомо ложных отчетов, а правление банка, за исключением Житкова,— в небрежном отношении к своим обязанностям. Но добрые присяжные оправдали всех, кроме Левченко, которого они, однако, признали заслуживающим снисхождения. В итоге суд приговорил его всего лишь к ссылке в Омскую губернию на четыре года с лишением всех особенных прав и преимуществ.

Истоки фальшивых авизо

Однако далеко не все финансовые хищники, как тогда именовали махинаторов, соглашались, попавшись, даже на такое достаточно мягкое наказание. История банковских скандалов 1880-х свидетельствует, что некоторым весьма крупным расхитителям удавалось выйти сухими из воды. Подобная история, к примеру, произошла в одном из банков в Таганроге.

Отправной точкой в этом скандале стало нашумевшее в начале 1880-х дело о злоупотреблениях на Таганрогской таможне: в контрабанде и прочих мыслимых и немыслимых правонарушениях оказались замешаны богатейшие люди города, чиновники, купцы. В Таганроге воцарилась атмосфера подозрительности, и горожане начали обращать внимание на любые странности в поведении окружающих.

"В городе,— писал в мемуарах таганрожец Д. П. Проскурнин,— начали распространяться слухи, неблагоприятные для контролера Приморского банка Гевуша. Азартная игра, которую он вел в клубе, дорогие наряды его жены, выписываемые из-за границы, роскошная обстановка квартиры при небольшом сравнительно получаемом жалованье резко бросались в глаза и давали повод к толкам о возможности неблагополучия банковской кассы".

Однако, как вспоминал Проскурнин, в банке верили и контролеру, и в надежность системы сохранности кассы:

"Слухи эти доходили и до правления банка. Но Гевуш за несколько лет поставил себя в отношении правления так, что последнее ввиду безупречной и ничем не запятнанной им службы не допускало и мысли о каком-либо злоупотреблении с его стороны. К тому же бралось во внимание, что Гевуш, как контролер счетоводства, активного участия в кассе и не имел. Весь круг его деятельности ограничивался только сферой бухгалтерии. Кассой заведовали артельщики, на которых и лежала ответственность за целость последней, с гарантией артели. По окончании занятий ежедневно управляющий совместно с ними проверял остаток наличности, который должен был сходиться с записью контролера и с книгой кассира. После проверки кладовая запиралась, и ключи от нее хранились — один у управляющего, а другой у старшего кассира. Нужно прибавить, что ежемесячно ревизионная комиссия, состоящая из четырех лиц, проверяла наличность денег, процентных бумаг, портфель векселей, и все в точности сходилось с книгами и балансом, о чем свидетельствовали акты, подписанные членами ревизионной комиссии. Следовательно, допустить возможность хищения из кассы банка в правлении не возникало никаких оснований, а потому оно на все распускаемые в городе слухи перестало обращать внимание. В частной беседе член ревизионной комиссии, грек, плохо говоривший по-русски, выразился по поводу ходящих разговоров так: "Не веру. Всякий челувек имеет много враги и мало приятели. Ми чилени, лучсе все знаем". И действительно, дела банка шли по заведенному порядку — превосходно. Графа полученных процентов в печатаемых балансах, как роскошно распускающийся цветок, радовала сердца акционеров, предвкушавших хороший дивиденд".

Между тем Гевуш завоевал любовь практически всех простых служащих банка.

"Одевался он всегда просто,— вспоминал тот же мемуарист,— без претензии на дешевое щегольство. Черная пара и безукоризненное по чистоте белье составляли его повседневный костюм. Вообще он старался не выделяться и не обращать чем-либо на себя внимание. Со служащими, стоявшими по положению банковской иерархии ступенями ниже, всегда был вежлив и деликатен, как истый джентльмен. Соприкасаясь близко с ними и зная их нужды, а в особенности людей семейных, получавших ограниченное содержание, часто не хватавшее от двадцатого до двадцатого, Гевуш никогда не отказывал в содействии перед правлением о выдаче авансов в счет жалованья, даже нередко помогал из собственных средств. Здесь нелишним будет привести случай, имевший место с одним служащим, впавшим благодаря роковым случайностям в крайнюю нужду. Поданная им просьба в правление о выдаче пособия была отклонена с надписью на просьбе, сделанной одним из членов правления, греком, следующего содержания: "Откажать. Банко не благодельня". Этот отказ в связи с грубой надписью задел самолюбие всех и вызвал негодование по адресу правления. Гевуш, разделяя общее недовольство, тут же, не задумываясь, вынул из кармана 50 рублей и отдал служащему без всякой аффектации, точно в этом заключалась его прямая обязанность. "Возьмите,— сказал он,— и, когда разбогатеете, возвратите". Делал ли это он с целью подкупить в свою пользу или из чувства великодушия — неизвестно, но тем не менее память о нем богата такими воспоминаниями".

Подобная щедрость защищала Гевуша от самой большой опасности, которая грозит любому расхитителю,— от доноса, который мог бы разрушить его грандиозный план. Именно он придумал схему, которая считается изобретенной веком позже, повторенную в операциях с фальшивыми авизо.

"Гевуш,— писал Проскурнин,— не имел непосредственного и фактического отношения к кассе, а вел только ежедневную запись движения сумм и оборотов по счетам. По заведенному порядку корреспонденция, получаемая с почты, поступала к управляющему, который после прочтения и пометы выдавал ее контролеру. Последний проводил по записи все выдачи и получения, сделанные отделениями и корреспондентами, и на другой день законченная запись поступала в бухгалтерию и разносилась по книгам. Такая система при полном отсутствии контроля над Гевушем давала крупный козырь в его руки и, по всей вероятности, навела на мысль о возможности путем фиктивных записей по оборотам выуживать из кассы деньги".

В результате он придумал, как вносить в книги сведения о фальшивых переводах, якобы поступавших кому-то из клиентов банка. Осталось только проверить схему в действии.

"Для исполнения задуманного плана,— рассказывал тот же мемуарист,— требовался помощник, который по занимаемому общественному положению не бросал бы и тени подозрения. Необходимость второго лица вытекала, конечно, из того положения, что получения из кассы должны были проходить вполне оформленными и по своей безупречности не давать повода к возбуждению каких-нибудь недоразумений. Обстоятельства, которые могли влиять, были удалены и затушеваны так, что даже служащие, близко стоявшие к операции, на которой проводились хищения, оставались в полном неведении. В числе клиентов банка некто Г., поверенный купеческих контор по оплате пошлин, имел небольшой текущий счет, а также часто получал переводы; на него и пал выбор Гевуша. Удачный первый опыт доказал возможность дальнейшего продолжения. Чтобы скрыть следы всякого подозрения, отношения участников маскировались и исключали предположение их близких отношений. Достаточно сказать, что ни один ни другой не дали повода заподозрить их даже как знакомых".

Недостаток схемы Гевуша заключался в том, что сведения о выплаченных переводах отсылались в банк, якобы являвшийся их отправителем. А там рано или поздно должны были обнаружить несоответствие.

"За день до открытия злоупотребления,— свидетельствовал Проскурнин,— состоялась ревизия. Вечером в семь часов управляющий открыл кладовую, и члены ревизионной комиссии вошли в кассовое отделение, где по обыкновению подавался и чай. Артельщики вынесли деньги и процентные бумаги, которые тщательно проверялись и относились обратно. Гевуш сидел с книгою балансов, шутил и рассказывал городские новости. По окончании проверки и подписания протокола комиссия, расходясь, благодарила Гевуша за аккуратное ведение дела и в любезных пожеланиях выражала надежду и в будущем встретить ту же исправность и точность счетоводства. "Пока у нас Абрам Борисович, мы можем быть спокойны",— говорили члены, прощаясь и пожимая ему руку. Гевуш улыбался, выдавая им десятирублевые жетоны за заседание... Оставшись один, Гевуш долго ходил по зале. В передней сидел сторож и ждал приказания тушить свет. Открыв свою конторку, Гевуш внимательно пересмотрел все находящиеся в ней бумаги, некоторые взял себе, остальные аккуратно сложил и запер на ключ. На другой день Гевуш в банк не явился. Пришедшая с его квартиры прислуга заявила, что еще вчера вечером он с женою вышел из дому и до сего времени не возвращался. Всех это крайне поразило. Недоумение выражалось в разных предположениях, не имеющих ничего общего с таинственным исчезновением Гевуша. Осмотр квартиры не выдавал отсутствия хозяев, оставивших ее навсегда. Не говоря уже об обстановке комнат, даже платье и белье оставались нетронутыми в гардеробах. Казалось, что хозяева ушли на непродолжительное время. Но прошел день-два, а возвращения не было. Сомнения невольно сводились к печальной действительности, и факт побега был ясен как день. Петербургский банк требовал покрытия долга, который по своим размерам не соответствовал книгам Приморского банка. Все эти обстоятельства в связи с прежними толками бросали неблаговидную тень на таинственное исчезновение Гевуша".

Теперь уже за проверку деятельности контролера взялись всерьез:

"Тщательная проверка книг за весь год открыла преступление. Текущий счет Г. ясно показал, что переводы, записывавшиеся на его счет, были фиктивными и являлись плодом изобретательной фантазии Гевуша. Проходя по оборотам записей, они заносились на приход текущего счета Г. в дебет счета Петербургского банка, не дававшего подобного поручения. Ларчик открывался просто, и Гевуш, пользуясь отсутствием над собою контроля, в течение года выудил из кассы около 170 000 рублей. Банк списал в убыток эту сумму и тем покончил с делом Гевуша, скрывшегося бесследно. Г. как соучастник преступления был задержан и судился в окружном суде".

Завершение скандала не спасло банк от дальнейших проблем. Главный акционер заменил в нем правление. Но назначенное доверенное лицо вскоре попалось на хищениях. Впрочем, все эти злокозненные действия могли показаться непредвзятому наблюдателю сущей мелочью на фоне злоупотреблений в Московском городском кредитном обществе, длившихся десятилетия.

Ипотека по-московски

Учреждение это создавалось для блага московских домовладельцев, и по первоначальному замыслу предполагалось, что ипотечные займы превратятся в крайне выгодное для них дело. Домовладельцы могли вместо своего утлого жилья построить что-то более или менее приличное. А Первопрестольная освободилась бы от множества ветхих деревянных домишек, загромождавших ее окраины. Устав Московского городского кредитного общества в отличие от уставов множества других кредитных учреждений писался так, чтобы исключить любую возможность злоупотреблений и хищений. В частности, правление общества избиралось на общем собрании членов-заемщиков. Они же регулировали все дела общества и устанавливали выгодный для себя и приемлемый для общества процент по кредитам. Мало того, устав запрещал правлению использовать деньги заемщиков для расходов на жалованье и прочие нужды правления и штата общества и устанавливал дополнительный сбор в полпроцента для этих нужд и пополнения запасного капитала общества. В дополнение к прочему устав запрещал выдавать кредиты, если их размер превышал 75% оценочной стоимости закладываемого имущества.

В первое время дела общества шли более чем успешно. На проходившем в 1899 году процессе по делу Московского городского кредитного общества его старейший член — гласный (депутат) Московской городской думы М. П. Щепкин свидетельствовал:

"Кредитное Общество по своему Уставу представляется самым благодетельным, самым благотворным учреждением. Начало оное свое существование в 60-х годах с самой незначительной суммой, занятой у городской Думы, и, хотя домовладельцы относились к этому новому учреждению еще недоверчиво и лица, стоявшие во главе правления, сами относились опасливо к выдаче ссуд, долг Думе был уплачен в первый же год, а в первые семь лет запасной капитал возрос до миллиона рублей. Во вторые семь лет, хотя в деятельности заведующих Кредитным Обществом стало замечаться не вполне правильное отношение к делу, тем не менее возрастание запасного капитала продолжалось приблизительно в той же пропорции. Но с 1878 г. запасной капитал стал быстро уплывать, и, как известно, правительственная ревизия утверждает, что в данное время этого запасного капитала не существует и что сумма его, показываемая в отчетах, фиктивна".

Как рассказывал Щепкин, уже в 1870-х годах начали происходить и многие другие беспорядки. В 1873 году по настоянию общего собрания заемщиков отменили полупроцентный сбор, в результате чего правление стало запускать руку в фонды общества. Но главное — тогда же ввиду роста популярности ипотеки получить кредит в обществе стало весьма затруднительно. Некий член правления, которого Щепкин в своих показаниях почему-то не называл, взял все бразды правления в свои руки и начал брать мзду за предоставление кредита. Он же ввел и еще одно новшество: за определенное вознаграждение можно было получить под залог дома гораздо больше его реальной стоимости. Проделки этого господина, как рассказывал Щепкин, члены общества разоблачили, а самому ему пришлось бежать в Америку. Однако заведенные им порядки уже прочно укоренились в Московском городском кредитном обществе.

Свидетели и материалы следствия показывали, что члены правления общества нашли великолепный способ обойти главное препятствие на пути к полноценному обогащению — общее собрание. Они построили дело так, что преданные им члены общества получали разнообразные льготы и рассрочки по платежам. Верные люди могли годами не платить ровным счетом ничего, и их имущество вопреки уставу не выставлялось на торги. Мало того, своему человеку могли дать дополнительную ссуду без обеспечения. И наоборот, для тех, кто выступал против правления, ужесточались условия кредитования, им выставлялись требования погашения задолженности, которой не существовало. А их имущество оказывалось на торгах после первой же просрочки платежа.

Однако и этим дело не ограничивалось. Чтобы обеспечить себе большинство на собрании и попадание того же сплоченного круга лиц в правление, составлялись фиктивные списки членов общества, а изображали мнимых заемщиков нанятые правлением в кабаках и чуть ли не на Хитровом рынке люди. Их учили по условному знаку кричать "Желаем!" или "Не хотим!", но главное — вдалбливали в их головы, какой шар при голосовании нужно брать и в какую урну бросать. А чтобы липовые выборщики не ошибались, у нужных урн ставили канделябры.

Вся эта свистопляска требовалась для того, чтобы до следующего годового собрания правление могло делать все, что только заблагорассудится. Схема хищений, отработанная десятилетиями, сводилась к нескольким несложным операциям.

Прежде всего, заемщику предлагался кредит, превышавший по стоимости его недвижимость, естественно, со значительной выплатой из полученных средств в пользу членов правления. Устав Московского городского кредитного общества подобные операции впрямую запрещал. Но у правления на службе состояли архитекторы, которые понимали всю ситуацию и за установленную мзду признавали любые развалины домом, приносящим солидный ежегодный доход. К примеру, следствию удалось установить, что во время одной из оценок дом, где сдавалось внаем три квартиры, превратился на бумаге в грандиозное здание с 59 квартирами для сдачи. Соответствующим образом выросли цена недвижимости, выданный под нее кредит и взятка за операцию. За один из домов, как говорилось в обвинительном заключении, при реальной цене 48 тыс. руб. был выдан кредит на 109 тыс.

Следующий этап хищений начинался, когда заемщик переставал платить по кредиту и приходила пора продавать залог. Устав требовал проводить открытые торги и получать за недвижимость максимальную цену. Однако правление устраивало торги, где участниками оказывались подставные лица, действовавшие в интересах самого правления. В итоге строения уходили в руки новых владельцев за суммы, которые оказывались меньше стоимости земли, на которой они стояли.

Дальше проводились еще более интересные комбинации. Некоторые из членов правления строили вместо развалюх вполне приличные с виду дома из дешевых и некачественных материалов. Затем закладывали их по завышенной цене Московскому городскому кредитному обществу, с первого же дня не платили ничего, так что дом по резко сниженной цене выставлялся на торги. Следствие установило, что был случай, когда член правления заложил и продал один и тот же дом дважды.

Имелись и варианты. Один из оборотистых членов правления страховал на свое имя ветхие строения, купленные на подставных лиц на торгах общества, а затем в строениях случался пожар. Так что место расчищалось еще и со значительной прибылью.

Но и это было не все. Устав требовал, чтобы залоги, отошедшие в собственность общества, продавались с торгов в течение года. Но постоянное большинство на общих собраниях позволяло правлению игнорировать это требование. В итоге дома оставались в ведении правления по пять и более лет, что открывало новые возможности для обогащения. Здания сдавались внаем, причем арендной платы собиралось в несколько раз больше той суммы, что указывалась в отчетности. В одно из самых выгодных дел для правления превратился ремонт принадлежащих обществу зданий. Здесь фигурировали счета на астрономические суммы за работы, которые в реальности и не производились.

Отдельного пункта в обвинении удостоилась схема хищений, которую неутомимые члены правления изобрели в 1880-х годах. Они постановили выплачивать премии за посредничество в продаже выставляемых на торги домов. Само по себе это выглядело абсурдом: платить процент тому, кто привел покупателя на торги, которые по уставу должны быть публичными и о проведении которых должна широко оповещаться публика. Однако деньги, и немалые, до 2-3 тыс. руб., выплачивались подставным лицам, которые оставляли себе от десятки до сотни, а остальное возвращали благодетелям из правления.

На этом фоне выплаты премиальных правлению за успешную работу выглядели уже сущей мелочью. К примеру, в год, когда прибыль общества, выдавшего кредитов на 120 млн руб., составила 2 тыс. руб., правление получило в качестве премиальных 44 тыс.

Невольно возникают вопросы: сколько же было украдено и почему общество не разорилось? Следствие смогло ответить только на второй: все оплачивали добросовестные плательщики. Правление следило лишь за тем, чтобы искусственно созданные убытки не превышали доходы. Установить же общую сумму тех и других следствию не удалось. В обвинительном заключении говорилось, что отчеты общества за последние пять лет не дают ни малейшего представления о его финансовых делах. А на предыдущую деятельность общества распространялся срок давности по хозяйственным преступлениям. Тем не менее следователи установили, что только неверная оценка залогов принесла Московскому городскому кредитному обществу в 1890-1891 годах ущерб на 570 тыс. руб. А за почти четыре десятилетия существования общества члены его правления похитили, по-видимому, не менее 15-20 млн.

Очевидно, далеко не все из украденного оставалось у членов правления. Ведь они имели высокопоставленных покровителей и потому на протяжении 20 лет игнорировали все требования Министерства финансов о наведении порядка в делах общества. Но, судя по всему, после разоблачения хищений и предания членов правления суду протекция перестала работать. Судил их не суд присяжных, а особое присутствие из судей, чем и объяснялся достаточно суровый по тем временам приговор. Двух самых активных членов правления — Шильдбаха и Гереке, лишив всех прав, сослали в Олонецкую губернию, причем первые два года они должны были находиться в месте ссылки безвыездно.

Однако никакие приговоры не могли остановить хищения, хроника банковских скандалов пополнялась все новыми эпизодами.