15 сентября 2008 года было объявлено о банкротстве Lehman Brothers, этот день считается формальным началом экономического кризиса. Поразивший мировое сообщество страх, что этот кризис разрушит новую глобализационную модель мироустройства, так до конца и не прошел. Журнал "Деньги" в своем специальном проекте анализирует, что же на самом деле произошло за эти два года, а также пытается предсказать, возможен ли кризис глобализации в ближайшем будущем.
Намалевали черта
Вторая годовщина мирового кризиса — повод спокойно оглянуться по сторонам и оценить, что же произошло. На наш взгляд, ничего ужасного. Кризис был, продолжался примерно полтора года и весь вышел. Со второго-третьего квартала 2009-го в большинстве стран и отраслей идет не очень быстрое, иногда неустойчивое посткризисное восстановление.
Исходя из других соображений можно было бы отмечать не вторую, а третью годовщину. Финансовый кризис можно отсчитывать с лета-осени 2007 года, когда начались серьезные затруднения у игроков глобальных финансовых и фондовых рынков и проблемы с ипотечными кредитами в США. Однако настоящая рецессия, то есть падение общеэкономических показателей в большинстве стран мира, началась все же только после краха Lehman Brothers.
В любом случае, на наш взгляд, характер кризиса большинством экономистов оценивается неправильно. Так было с самого начала и продолжается до сих пор. Общим местом в рассуждениях университетских профессоров, аналитиков, бизнесменов и государственных деятелей различного уровня стали два утверждения. Во-первых, этот кризис — самый глубокий после Великой депрессии 1929-1933 годов. А во-вторых, это кризис глобализации, то есть той новой модели мира, которую принес XXI век вкупе с происшедшим чуть ранее крахом социализма.
Вот, например, что говорят о кризисе "великие и ужасные" Джордж Сорос и многолетний глава ФРС Алан Гринспен. Сорос в статье, опубликованной в газете "Ведомости" в январе 2010 года, утверждает: "Мы пережили тяжелейший со времен Второй мировой войны финансовый кризис. Его можно сравнить только с лопнувшим в 1991 году пузырем на рынке недвижимости в Японии (от которого эта страна все еще не оправилась) и Великой депрессией 1930-х... Современные проблемы куда масштабнее, чем во времена Великой депрессии... Многие еще не осознали, что нынешний кризис отличается от всех предыдущих, что заканчивается очередная эпоха... Вот почему старая система развалилась и не может быть склеена заново..."
А вот что пишет Алан Гринспен в монографии "Кризис", увидевшей свет в марте 2010-го: "Нынешний кризис — наиболее острый с 1907 года... Худшего финансового кризиса в мировой экономике просто не может быть..."
Такие же радикальные оценки звучали в это время и в России. В докладе Института глобализации и социальных движений (ИГСО), опубликованном в июне 2008 года, не без злорадства и с явным отсылом к В. И. Ленину говорилось: "Начавшийся мировой экономический кризис является системным, обусловленным противоречиями неолиберальной модели капитализма (мировое хозяйство не может дальше развиваться по-старому)". Впрочем, думали так вовсе не одни "крайне левые".
Бывало хуже
На наш взгляд, прежде всего преувеличены относительные масштабы того, что происходило в 2008-2009 годах. С Великой депрессией это, конечно, и рядом не стоит. Тогда был и многолетний спад, и настоящий голод в самых развитых странах, и реальный вызов капитализму как системе. И экономические последствия ощущались до начала Второй мировой войны. А два года назад американские безработные потеряли возможность улучшения жилищных условий, а по всему миру у инвесторов сгорели бумажные триллионы. Всего-навсего. Что, впрочем, тоже обернулось человеческими драмами.
По глубине и разрушительности воздействия на соотношение сил в мировой экономике, а также по социальному и политическому резонансу кризис 2008-2009 годов сопоставим с кризисом 1973-1975 годов, когда наблюдался один из самых тяжелых циклических спадов второй половины XX века. Начинался он даже громче нынешнего: с войны на Ближнем Востоке, эмбарго стран ОПЕК Западу, с пятикратного повышения цен на нефть. Так же как и два года назад, было четкое ощущение, что западная модель выдыхается и жить по-старому мир уже не будет. Но все устаканилось, причем за те же, что и сейчас, несколько кварталов. И доминирование Америки сохранилось, и сам кризис не растянулся на долгие годы, как Великая депрессия.
Итак, по масштабам и последствиям этот кризис хотя и глубже среднего, но вполне ординарен. Вполне ординарен он и по содержанию. Это вовсе не кризис глобализации, а нормальный циклический кризис капиталистической экономики в период глобализации. И это не игра словами.
История, которой не случилось
Слово "глобализация" используется так часто и широко, что почти утратило какую-либо конкретику. Попробуем ее вернуть. Глобализация — это ряд мощных процессов в экономике, политике и культуре, развернувшихся с 90-х годов XX века. У каждого наблюдателя, вероятно, есть свой перечень этих процессов. Но в любой из этих перечней должно войти следующее:
центры тяжести в мировой экономике сдвигаются; Китай и Индия превращаются в мировую фабрику, а США — в ключевого потребителя и сберкассу для этих стран;
все основные участники мировых финансовых и фондовых рынков становятся транснациональными;
формируется быстро растущий набор ценностей, признаваемых в подавляющем большинстве стран мира.
Если согласиться с этим набором, то о кризисе глобализации можно было бы говорить в том случае, когда прерывается один из перечисленных процессов. Например, китайское правительство и бизнес сбрасывают облигации американского казначейства, при этом оно демонстративно начинает переговоры с другими странами об отказе от доллара как резервной валюты. С другой стороны, США и западные союзники могли бы ввести ограничение на экспорт технологий в Китай и Индию. Кризисом глобализации мог бы стать даже отказ ФИФА от проведения чемпионата мира по футболу в ЮАР под предлогом того, что страна из-за тяжелых экономических условий не сможет обеспечить безопасность. Поскольку важнейшим в наборе ценностей, о которых говорилось выше, являются социоэтническая однородность и географическая толерантность.
Но ничего этого не было. Не было даже обычного для кризисов XX века всплеска безоглядного протекционизма. Напротив, более активно, чем когда-либо, разные страны в разных форматах пытались согласовывать свою экономическую политику. Успешность этих согласований можно оценить по-разному, но называть их провальными мы бы не стали.
История, которая случилась
Повторим: случился нормальный циклический кризис. Обладающий, впрочем, двумя особенностями. Во-первых, он действительно необычайно глубок, особенно на фоне роста в предыдущие десять лет. Настолько мощного роста, что предыдущий кризис 2000-2001 годов, известный как крах доткомов, привел не к спаду в экономике, а лишь к снижению темпов. Во-вторых, кризис этот — синхронный, то есть он поразил одновременно все развитые страны мира.
Конечно, это было огромной неожиданностью для практиков, которые обязаны "танцевать, пока играет музыка". Но академических экономистов по идее такой поворот удивить был не должен. Ведь есть эмпирическая закономерность: чем слабее предыдущий спад, тем глубже последующий. Закономерность хотя и не строгая, но подтвержденная опытом десятилетий. Кроме того, сама длительность и мощь предыдущего подъема должна была насторожить.
Обвал рынка ценных бумаг показался трагедией, потому что в развитых странах они есть почти у каждого
Фото: Getty Images/Fotobank
При обсуждении кризиса много внимания уделяется subprime-кредитам, породившим пузырь на жилищном рынке США. Похоже, однако, что это лишь второстепенный момент. Дело в том, что чрезмерный рост спроса на жилье, а затем его резкое падение характерны для подавляющего большинства циклических кризисов в США, но никогда не являлись их основной причиной.
При любом подъеме есть отрасль или сектор, которые оказываются переинвестированы. Они обычно и становятся центром кризиса. На сей раз все видели стремительный и не очень обоснованный рост сектора финансовых посредников — инвестиционных банков, хедж-фондов и пр. Их работа по производству деривативов (производные ценных бумаг) обеспечивала рост стоимости всех прочих активов — компаний, недвижимости, рабочей силы. То есть вполне очевидно, что крах в этом секторе должен был привести к максимальным количественным потерям во всех остальных.
При этом потери были именно что количественными, или, как говорят многие, бумажными. Падение стоимости ценных бумаг вовсе не означает, что что-то плохое произошло с реальными активами, под которые они выпущены. Дома стоят, заводы не разрушились, принципиальных изменений в структуре спроса не видно.
Тем не менее стремительное и многократное снижение стоимости всех ценных бумаг у всех собственников произошло. А важно заметить, что на Западе ценными бумагами владеют и миллиардеры, и студенты, и домохозяйки. Именно поэтому настолько тяжелой и негативной была психологическая реакция общества.
Много психологизма и в оценке центральных фигур кризиса, которые были объявлены виновниками случившегося,— это инвестбанкиры и прочие "финансисты с Уолл-стрит".
Отношение к ним всегда двойственное. С одной стороны, это хорошие парни, благодаря своему таланту формирующие будущее мира и помогающие процветанию отраслей, компаний и людей, включая самих себя, конечно. С другой — подозрительные типы, делающие деньги из воздуха. Поэтому когда богатеют все — они герои, в противном случае — злодеи. Ситуация, принципиально отличная от кризиса доткомов. Тогда неожиданно свалившееся на программистов богатство, а потом разорение никого другого серьезно не задело. Поэтому они как были хорошими ребятами, так и остались.
И еще один тяжелый для западного сознания момент: мы падаем, а они (Китай, Индия и даже Индонезия) растут, почти не снижая темпа. Абстрактно новую роль Азии уже приняли. Опять же американцы с легкостью шутили в благополучные времена о том, что детям нужно нанимать только китайских бонн, чтобы малыши учили язык будущего. Но когда пришлось туго и дети еще не выросли, вдруг оказалось, что китайцы уже сами вот-вот начнут приглашать американок в няни,— и стало уже не смешно.
Глубина кризиса и острота его восприятия привели к тому, что и примененные антикризисные меры были экстраординарными для последних 20-30 лет. Правительства всех стран активно пустили в ход и печатный станок, и административную дубину. В итоге как-то разрулили финансовый рынок. Одновременно спрос Китая и Индии поддержал в нормальном состоянии рынок сырьевой. Эти два момента позволили заработать стандартным механизмам, обеспечивающим посткризисное восстановление в капиталистической экономике.
И все ничего, если бы не два облачка на горизонте. Первое — долгосрочные проблемы госбюджетов, возникшие в результате срочных денежных вливаний 2008 — начала 2009 года. Результатом могут стать проблемы на рынке государственного долга и ускорение инфляции. Это всем понятно, но всем понятно также, что это случится не завтра. Второе — замеченные уже в конце 2009 — начале 2010 года финансовые проблемы ряда стран Евросоюза. При худшем развитии событий это может поставить под вопрос будущее и евро, и самого ЕС. Но об этом мы поговорим в третьей статье этого цикла, которая будет опубликована 27 сентября. А в следующем номере (20 сентября) мы расскажем о том, чем кризис-2008 стал для России.