Концерт пение
В Кремлевском дворце выступил Леонард Коэн. За тем, как легендарный канадец превращал собственную слабость в силу, наблюдал ЮРИЙ ЯРОЦКИЙ.
Концерт, который так долго и очень сильно ждали, смогли увидеть целиком совсем не все пришедшие на него зрители. Музыканты вышли на сцену почти вовремя, а вот очень большая часть зрителей в это время ждала своей очереди на досмотр. Это, конечно, очень обидно: Леонарду Коэну сейчас 76, в концертный тур, первый за 15 лет, два года назад он отправился во многом из-за финансовых трудностей, которые ему обеспечил бывший менеджер, потративший практически весь пенсионный фонд, скопленный легендарным канадским певцом за много лет беспорочной службы. Так что первый российский концерт Коэна может оказаться и последним, а тут такое недоразумение.
По большому счету и сама по себе идея этого концерта сейчас могла показаться неочевидной. Во-первых, для человека, в общем и целом в своем творчестве ближе всего стоящего к термину "рок", 76 лет все же возраст, теоретически можно и людей насмешить. А во-вторых, если на Западе самым главным в творчестве Коэна считаются его более ранние песни, в основном те, которые он написал, еще будучи чистой воды фолк-певцом, то у нас ценится его более поздний период, начавшийся в 1984 году с песни "Dance Me to the End of Love", когда всегда свойственная Коэну грусть-тоска усилилась более эстрадными аранжировками. Ожидания в этой связи могли не совпасть с реальностью.
И вот стоит на сцене человек в черном костюме и черной шляпе, сгорбленный и по-стариковски исхудавший. Сбивается с пения на мелодекламацию — великим вокалистом он вообще никогда не был, просто недостатки собственно пения всегда компенсировались удивительной красоты баритоном, а сейчас у него получается чуть хуже. Поет в числе прочего песни, написанные совсем давно, как, например, "Chelsea Hotel N 2", посвященную короткой романтической связи с Дженис Джоплин, и их откровенность выглядит теперь совсем отчаянно грустно, мол, такая была любовь, но теперь все умерли, а я остался. Звук нарочито тихий, музыканты какие-то слишком дрессированные, да еще и публика то и дело пытается начать хлопать в такт.
Это зрелище было бы совсем душераздирающим, но Леонард Коэн показывает фокус. У него не просто концерт, а, как это ни странно, шоу. Шоу это держится на совсем небольшом наборе трюков. Он то и дело падает на колени — благо заслуживающих того моментов в коэновских песнях хоть отбавляй. Снимает шляпу перед бэк-вокалистками, когда те поют особо длинные партии,— мол, "спасибо, доченьки". А потом вдруг по-молодецки ускакивает за кулисы, с этаким залихватским "о-го-го!". Все это полностью придумано заранее, отрежиссированность бросается в глаза. И это как-то ужасно честно. Общая идея — вот хотели вы на меня посмотреть и послушать, так слушайте и сами разбирайтесь, что это для вас значит.
Совсем не все любят Леонарда Коэна. И вполне понятно, за что его можно не любить — за прямолинейность и непробиваемую серьезность, за игру на самых простых чувствах, не зря же в нем расслышали когда-то что-то родное любители шансона. А тут когда Коэн, к примеру, начинает нелепо вальсировать в "Take This Waltz", песня получается совсем не о том, о чем была когда-то написана,— а о его собственной нынешней старости и о нашей старости будущей, и это пронзительно так, что перехватывает дыхание. Удивительный концерт. А организационные недостатки можно простить за одну лишь возможность очевидным образом скаламбурить в бисе: "first we take Manhatten, then we take Kremlin".