О том, насколько мы враждебны друг другу и с чем не можем примириться, "Огонек" спросил Льва Гудкова, директора Левада-центра
— Год назад вы заметили, что после кризиса общество может захлестнуть волна агрессии. Прогноз подтвердился?
--Статистика МВД за 9 месяцев этого года, например, говорит, что число преступлений в целом сокращается, хотя количество обращений граждан к органам правопорядка увеличилось на 5 процентов. Цифры не слишком показательные, и остается большой вопрос, насколько им можно доверять. По официальным данным, после 2006 года у нас наметился тренд на снижение социальной агрессии, но нужно учесть, что и 2007, и 2008 год были, пожалуй, самыми спокойными годами в истории новой России. Как бы там ни было, но 35 тысяч убийств за девять месяцев этого года и более 42 тысяч людей, потерявших здоровье в результате нападений, тяжко потерпевших — страшное подтверждение того, насколько неблагополучно наше общество.
— В прошлом году уже чувствовался рост агрессии?
— Если судить по данным наших опросов, а не по официальной статистике, то произошел своего рода скачок в настроениях людей. Количество людей, испытывающих ожесточение и злобу, поднялось с 15 до 19 процентов, отчаяние — с 8 до 17, страх — с 9 до 19. Говоривших об "усталости от жизни" в 2008 году было 27 процентов, в 2009 стало 42. И кроме того, люди начали чаще признаваться, что они враждебны по отношению к другим, хотя вообще-то это табуированная тема и обычно никто не хочет говорить о своей недоброжелательности. А тут после 4 процентов в 2008 году, оказалось, что 19 процентов населения очень негативно настроены. Вряд ли ситуация с тех пор серьезно улучшилась. Это подтверждают и некоторые свежие данные: например, 47 процентов россиян в этом году были недовольны хамством и агрессивностью окружающих. С другой стороны, страхи, вызванные кризисом, вероятно, пошли на убыль, сама тема кризиса выбыла из повестки дня.
— Если агрессия не так заметна, как могла бы быть, значит ли это, что она принимает какие-то скрытые формы?
— Есть множество косвенных показателей, свидетельствующих о росте напряжения в обществе. Например, статистика заболеваний, кстати, очень неутешительная. Число больных и смертность от сердечнососудистых заболеваний (которые также можно рассматривать как симптом напряженности отношений между людьми) за последние три года оставались на весьма высоком уровне, близком к абсолютному максимуму. Кроме того, один из видов агрессии — это, конечно, агрессия, направленная на себя, то есть самоубийства, по количеству которых мы неизменно выходим в страны-лидеры. О болезненном состоянии общества говорит и алкоголизация. Ситуация с ней в последние годы, к сожалению, только ухудшается. Это все подводные части айсберга, которые, как известно, по размеру превосходят надводные.
— Враждебные настроения свойственны всем социальным слоям?
— Конечно, внешне агрессивными чаще бывают люди с не очень высоким образованием и культурным уровнем, те, у кого меньше способов справиться с внутренним напряжением. Для многих агрессия — это ресурс внутреннего самоутверждения, коллективной консолидации, что, например, характерно для всех националистов. Не случайно в этом году Русский марш собрал вдвое больше людей, чем раньше. С другой стороны, более образованные люди тоже не всегда справляются с теми волнами агрессии, которые существуют вокруг. Очень много россиян - 52% — считают, что их труд недооценен, мало оплачивается, что другие специалисты с такой же квалификацией и усердием получают больше, чем они, часто эти люди еще и не находят поддержки и понимания в семье. Они могут вымещать раздражение не физическими действиями, а, например, вербально: выступая с провокативными идеологическими заявлениями. В зоне риска и все, у кого уже был опыт насилия. У нас ведь уже больше 15 лет продолжается вялотекущая война на Кавказе, через которую проходит колоссальное количество молодых людей. Усвоенная враждебность, посттравматический синдром чреваты отложенными взрывами в их мирной жизни.
— В какой-то мере авторитарный синдром должен быть характерен для всего нашего общества. Советское прошлое ведь сказывается?
— Бесспорно, что насилие — как обесценивание достоинства и человеческой сути другого — один из самых распространенных кодов нашей социальности. Если общество долгое время жестко и централизованно управлялось командным образом, то тип базовой личности тоже становится авторитарным, готовым либо подчиняться, либо проявлять насилие в отношении чего-либо неугодного. Сегодня мы опять видим, что власть выступает не как регулирующий орган, а как хозяин страны, не устанавливает правила взаимодействия, а подавляет инакомыслящих. Все это воссоздает тип авторитарной личности. У нас существуют огромные зоны общественной жизни, где сохраняется очень высокий уровень государственного насилия. Я говорю даже не о Северном Кавказе, а, например, об экономической, идеологической сферах. Достаточно даже посмотреть на нашу школу. Практикуемые методы воспитания настолько не соответствуют ожиданиям молодежи, что учебное заведение воспринимается как репрессивное. Не случайно сериал "Школа" получил большой резонанс. Такая политика, несомненно, приводит к росту агрессивных настроений.
— Не кажется ли вам, что власть стимулирует и вполне открытую агрессию, заигрывая, например, с некоторыми радикально-патриотическими молодежными движениями?
— Я бы сказал, что власть использует молодежь в своих целях, в том числе и в качестве удобного средства расправы со своими политическими противниками или демонстрации поддержки и согласия со своей линией. У какой-то части молодежи, особо чувствительной к этому лицемерию и идеологической фальши, такое прикармливание вызывает обратную и весьма бурную реакцию. Но опять-таки, чем очевиднее становится в молодежных группах поддержка какой-то идеологии, тем сильнее всеми чувствуется административный произвол. И как всякая несправедливость, он вызывает ответную реакцию. Происходит взаимная эскалация насилия. Снижается степень доверия к государству, слабеют стимулы соблюдать общепринятые законы и правила, увеличивается социальная дезорганизация. В результате мы видим полузаконные акции вроде нападения на Химкинскую администрацию. В каждом конкретном случае это может не очень чувствоваться, но в целом очевидно, что для молодежи падает значимость норм социального поведения — что крайне опасно.
Стоит заметить, что беды внутренней политики, увеличивающие агрессию населения, дополняются еще и не менее противоречивой внешней политикой. Запад — наш враг по-прежнему, Грузия и Прибалтика — ближайшие недруги, мы в кольце недоброжелателей, нас никто не любит — вот установки, ретранслируемые массовому сознанию. И они могут воспитывать только один тип личности — агрессивный, авторитарный. Но такой тип личности — не самая надежная опора в современном мире. К самой власти у людей возникает двойственное отношение: с одной стороны, они демонстрируют показные лояльность и доверие, а с другой — уверены в ее коррумпированности и эгоистичности.
— Даже учитывая пассивность российского общества, может ли агрессия стать более осознанной и превратиться в протест?
— Выплески агрессии всегда свидетельствуют о некоем напряжении в обществе. Сейчас Россия находится в силовом поле агрессии: социологи регистрируют существование этого поля почти так же точно, как физики — существование магнитного или гравитационного. Оно диффузно и, в отличие от протеста, не требует ни организованности, ни сплоченности, ни осмысленности действий. Периодически там, где напряжение становится критическим, оно выливается во что-то, похожее на осмысленный протест,— вспомним моногорода. Но дальше по стране этот протест почти не воспринимается, теряется в общем поле недовольства. Пока цели и средства коллективных действий не начнут обсуждаться и осознаваться, протеста из напряжения не возникнет.
— То есть агрессию не стоит воспринимать как что-то, что может расшевелить общество, вызвать тягу к переменам?
— Агрессивные общества не дают ничего хорошего — ни в экономической, ни в интеллектуальной, ни в культурной сферах. Агрессия — это не стимул достижения целей, это скорее признак отсталости общества, его неспособности решать возникающие конфликты, трансформироваться в современный и развитый социум. Это, в принципе, признак стагнации, сохранения примитивной структуры социальных отношений. Стоит признать, что наше общество сейчас не развивается. Оно находится в фазе "как бы движения", а на самом деле топчется на месте. Такой "простой" всегда приводит к социальным болезням — вспомним брежневское время. Блокированное в своем развитии, общество испытывает колоссальное напряжение. Это напряжение спадет и выльется во что-то конструктивное только в том случае, если часть блоков будет снята. Но пока я не вижу признаков, что это может скоро произойти.