Опрощенная наука

       Впервые в истории человечества общественное мнение измерили 24 июля 1824 года, 175 лет назад. Сегодняшние измерители взяли над общественным мнением огромную власть.

       — Вот придет социология...— предприниматель Миша как дитя, двумя руками, держит огромную шаровидную стеклянную чашу, где громко пузырится минеральная вода.— Без нее, старик, уже никуда! Тут я вот придумал переделать один уже работающий продукт, его сейчас отлично принимают, особенно в регионах, Сибирь всякая, да и в Архангельске, но я просто смотрю в будущее смело, решительно, так я заказал социологию... У ВЦИОМа заказал, там у моего финдиректора связь на стороне раньше была, она сейчас уже уволилась...
       Раньше предприниматели, считает Миша, в России работали методом аналогии: у Кости биржа, так и я заведу, у Вовика банчок, и я туда же — и так далее. Сейчас хуже, везде какая-то удушливая конкуренция, доходы, в общем, небольшие, и даже в самых проверенных нишах работать становится все напряженней. Вот на Западе, говорит Миша, чтобы не прогореть, смазывают себе путь исследованиями, извини за выражение, потребительских предпочтений. Проще говоря, сначала спрашивают у людей, купят ли они, а потом уже производят.
       Миша прав. Такого рода исследования, которые проводятся обычно путем опроса (многообразие его форм беспредельно), заметим себе, вообще говоря, не стоит считать социологией. Но определенная связь между наукой и опросными листами существует. Хотя бы потому, что социологи тоже черпают свои данные в основном из опросов.
       
Голуби закрывали небо
       Когда голландский мореплаватель Зваанендуль в 1631 году первым из европейцев прибыл на земли индейцев делаваров, относящихся к языковой группе ленни-ленапе, он застал следующую картину:
       — девственный лес, не знающий железного топора, прорезаемый разве что речушками и моренными холмами;
       — а в лесу огромные дубы и тюльпанные деревья, и сосны, и кедры, и пихты, и подлесок такой мощный, что ясным днем стоит влажный полумрак, а землю устилает толстый матрас из опавшей листвы и хвои, и вязко ходить;
       — а по матрасу ходит разнообразнейшая живность: медведи, и волки, и лисы, и рыси, и росомахи;
       — между птицами голубей особенно много; сельди же в море столько, что можно ходить по ней яко по суху.
       Первые выборы в истории Делавэра прошли в 1740 году, тогда же открылась и первая тюрьма. В 1760-е годы была напечатана первая делавэрская книга и образовалась первая делавэрская масонская ложа. Сейчас город, где она тогда появилась, называется Одесса.
       Начало XIX века ознаменовалось первой массовой вакцинацией населения от оспы (ее провел доктор медицины Джон Воэн), а также организацией водоснабжения.
То есть Делавэр наконец зажил.
       
Герой получил пулю через сорок семь лет
       1824 год полон вдохновения. Бетховен, например, написал Девятую симфонию (обнимитесь, миллионы!), правда, Байрон погиб. Но зато появились на свет композиторы Антон Брукнер и Бедржих Сметана, а у Дюма-отца родился Дюма-сын. В Лондоне тем временем основали Национальную галерею.
       1824 год также ознаменовался соглашением о российско-американской границе, англичане взяли бирманскую столицу Рангун, а наследники древнейшей цивилизации египтяне захватили остров Крит, другую древнейшую цивилизацию; Симон же Боливар провозгласил себя императором Перу.
       Еще в 1824 году Джозеф Эспдин открыл очень важную для человечества штуку — портланд-цемент, а французы Прево и Дюма (другой, не родственник отцу и сыну) доказали, что без спермы невозможно зачатие.
       В штате Делавэр в 1824 году принимали генерала Лафайета, героя старинной битвы на реке Брендиуайн, где англичане наголову разбили американцев. Тогда, в 1777 году, генерал был ранен, и одна делавэрка по имени Белл Макклоски, состоявшая при муже-солдате, ножницами вынула пулю из тела Лафайета. Эту-то пулю она торжественно вручила ему в городской ратуше сорок семь лет спустя.
       Впрочем, торжественность момента несколько померкла в свете редкой для благодатной делавэрской земли политической борьбы. Ни до, ни после 1824 года ничего похожего в тихом штате не наблюдалось. Близились очередные президентские выборы, и штат никак не мог определить, кого из кандидатов он в конце концов поддерживает — Джона Квинси Адамса или Уильяма Эйч. Кроуфорда. Почему-то вопрос стоял очень остро. Дошло до драк на улицах, и местные власти решили заранее выяснить, кого поддержит народ,— чтобы утихомирить население и успокоиться самим. 24 июля 1824 года были подведены результаты опроса общественного мнения. Первого в Делавэре, и, как оказалось, первого в истории вообще.
Что это был первый опрос, известно точно, но вот чем он окончился, напрочь забылось.
       
Древнейшая из наук, если разобраться
       Можно только пожалеть делавэрские власти — если бы они имели хотя бы приблизительное понятие о социологии и грамотно составили, а затем проанализировали опросные листы, количество битых морд в Делавэре вернулось бы к своему среднестатистическому показателю. Стало бы ясно, какие имущественные слои, или религиозные группы, или профессиональные союзы поддерживают, положим, Адамса, и тогда можно было бы объяснить драчливому делавэрскому гражданину, что не следует пинать соседа — он не из вредности поддерживает Кроуфорда и не из глупости, а потому что принадлежит к пресвитерианам, а они все за него.
       Правда, с точки зрения истории науки социологии как таковой в 1824 году вовсе не существовало. Огюст Конт еще не придумал этого слова для дисциплины, занятой общественными отношениями. Сначала Конт называл это "социальной физикой".
       Надо сказать, современная социология любит себя возвести к античности. Дескать, древнейшая наука. Первый, кого социологи записывают в свои ряды,— Платон, ведь говорит же он в диалоге "Республика", что индивидуум ничто без общества. Действительно, вполне социологическое замечание.
       Второй — Аристотель, ведь пишет же он в своем трактате "Политика" о природном законе, природном праве и природном правосудии, что суть тоже вполне социологические соображения.
       Для полноты охвата к предтечам социологии относят также восточного ученого XIV века ибн-Хальдуна, который, рассматривая причины упадка высокоразвитых североафриканских обществ, говорит о том, что поработившие их дикие арабские племена были гораздо крепче объединены — по племенному признаку и по фанатичной преданности новой тогда магометанской вере. Ясно, что и это рассуждение имеет прямое отношение к социологии.
       К стихийным социологам относят даже Сократа, мотивируя это тем, что он пытался установить для афинского полиса новые общественные нормы — социологическая же задача. За что и получил из любимых рук чашу с цикутой.
       Так надо полагать, оторвавшись, наконец, от перечисления великих мыслителей, что почти любого философа или историка легко отвести в стан социологов — поскольку какая же философия или история существует без рассмотрения проблем современного или бывшего общества. Среди социологов появятся и Жан-Жак Руссо, и Шарль Монтескье, и Барух Спиноза, и Джон Локк, и кто еще только не! Однако первые намеки на понятийный аппарат и исследовательские методы социологии появились только в начале XIX века, а настоящее свое развитие она получила в конце XIX — начале XX века. Появилось определение социального факта, а из этих фактов составилась научная база. Хотя и тогда несомненный социолог Эмиль Дюркгейм, классик этой науки, позволял себе вполне философские по духу выкладки, впрочем, основанные на анализе социальных фактов.
       
Чикагские бары всегда полны
       Приятно говорить о высокой науке! Но юбилей празднуется не социологии, а опросов общественного мнения, которые всего лишь инструмент науки, пусть даже сегодня и очень хорошо отточенный.
       Вот два простых примера работы инструмента под названием "социологический опрос".
       Исследователь опрашивает студентов, какое из двух правонарушений — незаконное получение социальных пособий или уклонение от уплаты налогов в полном размере — представляется им более предосудительным. Полученные результаты на самом деле неинтересны исследователю, потому что он выясняет не собственно моральные качества студентов, а их происхождение. Гипотеза состоит в том, что дети более обеспеченных родителей строже относятся к незаконному получению социальных пособий, а более бедных — к уклонению от уплаты налогов; другая гипотеза: для католиков страшней уклонение от налогов, для протестантов — незаконные пособия; третья гипотеза: для белых важней честное получение пособий, для черных — налоговая дисциплина. Распределение ответов показывает справедливость всех трех гипотез: решительней других возмущаются незаконным получением социальных пособий богатые белые протестанты; хуже всего отнесся к неуплате налогов малообеспеченный черный католик, такой был всего один. Прикладного смысла исследование, впрочем, не имело и осталось в истории только благодаря одному из выводов: ответ на заданный вопрос позволяет с высокой вероятностью отличить черного студента от белого.
       Другое исследование было проведено по заказу авиакомпании, которой хотелось знать, влияет ли известие об авиакатастрофе на объем продаж авиабилетов. Тогда в США билеты на самолет покупались так же, как у нас сейчас на электричку — непосредственно перед рейсом. Самым простым было бы просто опрашивать людей, прибывших к самолету и услышавших об авиакатастрофе, боятся ли они лететь. Однако социологи уже установили: люди очень неохотно признаются в том, что чего-нибудь боятся — точно так же, как всегда занижают количество выпиваемой водки, завышают жалование, должность и число покоренных женщин (мужчин). А потому от опроса отказались и решили посчитать, насколько увеличится после объявления о разбившемся самолете количество посетителей бара. Поскольку исследователи жили в Чикаго (и принадлежали к очень знаменитой чикагской социологической школе; а ведь есть еще и чикагская экономическая школа — ученый город Чикаго!), то они засели в баре местного аэропорта, замеряя число посетителей и ожидая страшного.
       Но обнаружилось, что там практически круглые сутки яблоку некуда упасть, и исследование пришлось свернуть за бессмысленностью. А страх перед полетом после объявления о катастрофе померили по-другому, обнаружив увеличение числа и стоимости купленных страховок (тогда страховка в полете была делом необязательным).
       Этот простой случай демонстрирует очень важные для опросного дела обстоятельства: во-первых, правдивость ответов проверяется через другие методы социологических исследований, а во-вторых, проверив, в следующий раз можно спокойно проводить опрос, корректируя данные по шаблону проверки.
       
Социология разошлась со своим методом
       Вот, кстати, пара высказываний по поводу "общественного мнения". Сэр Роберт Пил, британский государственный деятель, 1820-й год (он, конечно, еще не знает, что общественное мнение можно замерить, до мордобоя в Делавэре четыре года, но послушаем его):
       — Общественное мнение — это чудовищная смесь глупости, слабости, предосуждений, обманчивых ощущений, праведного гнева, горьких сожалений с ежедневными газетными колонками и праздной утренней болтовней невыспавшихся слуг.
       Американский политолог Эдвард Сайт, 1920 год:
       — Эти социологи пытаются представить дело так, будто общественное мнение в конечном счете сформировано ими. Но тут даже спорить не о чем, ведь общественное мнение — это просто мнение людей. И точка.
       Первый полон досады на то, что социальный факт под названием общественное мнение вообще существует и, увы, оказывает серьезное влияние на поведение даже английского лорда, и тот, протестуя против этого влияния, тем не менее, понимает свою зависимость. Можно сказать, отправная точка классической социологии.
       Второй относится ко временам могущества социологии, накануне Великой депрессии, когда стало казаться, будто общественные науки способны объяснить многое из происходящего в обществе и в целом повлиять на развитие его. Скептик-американец своей в сердцах, наверное, сказанной фразой обозначил наметившийся разрыв между наукой и ее прикладным методом исследования.
       Первая начала постепенно самоперевариваться, переживая глубокий идейный кризис; сейчас только появляются ростки новой, так называемой постиндустриальной социологии — она еще очень беспомощна.
       Второй же обрел самостоятельность и, что самое важное, коммерческую ценность. Взяв на вооружение все, чего достигла социология в области корректного измерения людских предпочтений, метод стал прекрасным средством для продвижения на рынок любых товаров, услуг, людей и идей.
       У социологии измерители взяли прежде всего репрезентативность выборки — то есть умение так подобрать отвечающих на вопросы, чтобы они представляли собой наиболее точный срез с общества в целом, представляли, как говорят, генеральную совокупность населения.
       В самом грубом виде движение к максимальной репрезентативности выборки выглядит следующим образом. Сперва всю территорию опроса делят географически, это называется кластерная выборка. На каждом кластере проводят стратификационную выборку, то есть выделяют страты — социальные группы людей по половому, возрастному, семейному, религиозному и еще массе других признаков. Затем внутри страт проводят случайную выборку — при помощи генератора случайных чисел еще сужают круг участников. Затем внутри случайной выборки проводят еще одну стратификацию, и, наконец, внутри страт — систематическую, то есть отбирают каждого, скажем, пятого. Получившаяся довольно большая группа людей (для России принято число в 2-2,5 тысячи человек, на Западе это число обычно на порядок больше) вполне может считаться репрезентативной выборкой. Огромное множество уже проведенных исследований показало высокую надежность такого рода выборок.
       Но этим прикладники не ограничились. Они залезли в социологический арсенал и обнаружили там, что для максимально точной оценки предпочтений необходимо обладать как можно большей информацией о потребителях конкретной продукции. Простейший пример — игры, которые то и дело затевают различные компании со своими розничными покупателями. Выставляются привлекательные главные призы, например, пять машин, а также уйма дешевых призов; шанс получить их предоставляется тем потребителям, которые заполнят и отправят в адрес компании анкету с простейшими сведениями о себе. Эти сведения для измерителей общественного мнения бесценны, они во много раз превышают стоимость всех призов, вместе взятых. Поскольку компания получает точный портрет своего уже состоявшегося потребителя и, соответственно, тех, кто еще не является ее потребителем. Следующий замер общественного мнения будет проводить гораздо легче, поскольку он будет направлен только на неохваченных.
       Достигнув такого совершенства, прикладники, назвавшись маркетологами, взяли власть над обеими сторонами: и потребителей, и заказчиков они умеют убедить на основании опросов почти в чем угодно. Жалкая наука социология вымаливает у них право вставить в их опросы свои пункты, апеллируя к прошлому; прикладники милостивы.
       
Социализм надеялся на социологию
       Как раз к 1960-м годам, когда западную общественную мысль (но не метод!) поразил глубокий кризис, относится становление советской социологической школы. Нельзя сказать, что она проникла с Запада как модная болезнь; нет, на нее даже надеялись в верхах. К тому времени расстрельная система перестала действовать, и тут же вылезли общественные, то есть социологические проблемы, к которым советская власть была никак не готова. Неприятный человек Юрий Андропов справедливо говорил: "Мы не знаем общества, в котором живем". Правда, говорил он это позже.
       Очень яркий пример: вот строили город Братск, все посчитали вроде бы, но когда стали заселять, вдруг обнаружилась страшная текучесть кадров. Дело оказалось в простом — жены строителей, энергетиков, металлургов, большинство хорошо образованные, не могли найти себе работы.
       Какие стали потихоньку раздаваться слова! Сегодня это унылая заезженная тема, а тогда "скрытая безработица" — безработица в СССР! — звучала как антисоветский лозунг.
       Советские ученые к 1960-м годам были в большой чести, особенно физики, всем казалось, что науке по плечу любые задачи. Поэтому социологов, не продажных западных, а наших, правильных, поначалу очень приветствовали. Общественность требовала их — так, как сегодня она жаждет рейтингов.
       Если рассуждать формально, опрос общественного мнения, проведенный Борисом Грушиным в 1963 году, не был первым в истории СССР. В 1920 году опрос, касавшийся сексуального воспитания российской молодежи, провел Питирим Сорокин. Возмущенный темой опроса, руководитель революционного государства Владимир Ленин разразился специальной статьей, в которой написал: "Буржуазного профессора потянуло на клубничку!" И Сорокин покинул родину на хорошо известном философском пароходе в 1921 году — покинул, чтобы в самом скором будущем стать мировой социологической величиной в США.
       Но все-таки именно Грушин был первым исследователем советского общественного мнения. Опросным листом послужила тогда газета "Комсомольская правда", где был создан журналистский институт общественного мнения.
       А через два года власть, утомленная невесть откуда появившимися социальными проблемами, открыла при Институте философии Академии наук отдел конкретных социальных исследований, ОКСИ, во главе с профессором Геннадием Осиповым. В ОКСИ был сектор теории, методологии и методики, который возглавлял самый молодой тогда доктор философских наук Юрий Левада — нынешний руководитель Всероссийского центра по изучению общественного мнения, ВЦИОМа. В короткое время ОКСИ вылущился в отдельный Институт конкретных социальных исследований, который занялся большими исследованиями (путем опросов) социальных проблем рабочих, школьников, предприятий и так далее. Главное тогда было, как известно, не обобщать.
       В 1966-1969 ИКСИ провел первый настоящий опрос общественного мнения советского населения, а не конкретной социологической группы. Он назывался "Проект Таганрог" и имел невинную цель: исследование читательской аудитории центральных газет. Это был классический социологический опрос, а Таганрог был выбран как среднестатистический для СССР город. Чисто социологические результаты этого опроса, естественно, оказались куда значительней анализа читательской аудитории, однако об этом в секторе Левады предпочитали не распространяться.
       
Торжество Делавэра
       Заведуя сектором, Левада читал лекции на факультете журналистики МГУ, что в конце концов и послужило причиной конца открытой социологической науки в СССР. Лекции его, изданные крошечным тиражом на ротапринте, стали предметом обсуждения в Академии общественных наук при ЦК КПСС. Бесклассовый подход, сказали общественные ученые. Кроме того, социологу Леваде было поставлено в вину упоминание в лекциях Эроса — почти как в 1920 году Питириму Сорокину.
       В общем, после этого сектор был разогнан. Надо полагать, социологические исследования не прекратились, просто их надежные методы взяли на вооружения закрытые организации.
       Только после наступления перестройки Левада и его сотрудники вернулись к большой социологической работе. Тогда была заложена основа региональной сети опросных центров, которая стала опорой для сегодняшней деятельности ВЦИОМа. Конечно, акцент сместился, и сейчас большая часть регулярных опросов общественного мнения посвящена коммерческим надобностям заказчиков центра. Собственно наука социология, то есть изучение социальных и культурных явлений современной жизни, делается заодно — собственно, точно так же, как и в остальном мире, которым управляет маркетинг.
       Такого успеха своей скромной попытки успокоить накалившиеся в обществе страсти делавэрские власти 175 лет назад не могли себе даже вообразить.
       
       Иван Сырцов
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...