Маргиналы со звездами

У людей чуть старше меня при словах "космонавт" появляется мечтательное выражение на лице. Я скорее пугаюсь. В детстве я не хотел стать космонавтом. Первое, что я помню о космонавтах,— это что погибли Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев. Не уверен даже, что это воспоминания 1971 года, мне было пять лет, а у меня плохая память на происшедшее со мной в детстве. Но вряд ли это было сильно после. Я помню, что слышал (подслушивал за родителями) какой-то вражий голос — BBC, "Голос Америки" или "Немецкую волну" — с душераздирающим рассказом о том, как они задыхались, как весь воздух вышел через какой-то клапан. Видимо, передача эта повествовала обо всех случаях смерти советских космонавтов, потому что я запомнил, что, задыхаясь, они материли Брежнева, хотя история про то, как материли, должна была относиться к гибели Владимира Комарова. То есть к 1967 году, когда он сгорел в "Союзе" и крики его, горящего заживо, якобы поймали на свои приемники американцы. Не уверен, что я узнал про Гагарина именно из этой передачи, но первое, что я помню про него — это то, что он тоже недавно погиб.

Примерно тогда же, лет в пять, мне подарили диапроектор с диафильмами, и один из них был изложением какого-то мрачного фантастического рассказа, что-то вроде Брэдбери или Лема. Там было про то, как все куда-то полетели, там сгорели и умерли, остался только робот, который бесконечно звонит в колокол, а ему никто не отвечает. Ну совсем страшно. А потом еще наш знакомый привез из Звездного городка космическую пищу, и это было ужасное разочарование, потому что казалось, что в Звездном городке особая, очень вкусная пища, а оказалось, что это зубная паста из гречневой каши. В общем, к тому моменту, когда на вопрос "Кем ты хочешь стать?" счастливый советский мальчик должен был отвечать: "Космонавтом", я знал, что космонавты — это те, кого кормят кашей из тюбиков, а потом они сгорают заживо и в пустынном месте в космосе обречены вечно звонить в колокол. Я не хотел стать космонавтом.

Через много лет я случайно встретился с космонавтами в предбаннике одной телепередачи. Как это обычно бывает, передача снималась в исключительно отвратительном месте, мы сидели в гримерке с грязноватым парикмахерским оборудованием и ждали выхода в студию, где сонливая замерзающая массовка пыталась разучить аплодисменты для их, а потом и моего появления. Это были крепкие деды в пиджаках, заметно засаленных вокруг привинченных орденов. На одного из пятилитрового пластмассового ведра накладывали пудру, второй сидел уже отштукатуренный, а я еще поблескивал непудреной лысиной и рассматривал разбитый светло-коричневый кафельный пол. Мне не хотелось думать о себе, я думал о космонавтах. Удивительно, думал я. Хуже Героев Социалистического Труда. Уже подвергшийся запудриванию пытался дорассказать неопрятной девушке в короткой юбке и красных колготках, обрабатывающей его коллегу, некую историю про космическую злокозненность американцев.

Вероятно, могло быть иначе. Если бы освоение космоса как-то соединилось с современными ценностями, тогда космонавты воспринимались бы иначе. Но над этим ведь надо было работать. Надо было присваивать им не те звания, которые им присваивают сейчас, а, скажем, чтобы после полета космонавт становился полковником ФСБ. Было бы полезно, если бы кто-нибудь из них попозировал в космосе на коне с голым торсом, чтобы было ясно — настоящий полковник. И можно было бы пустить слух, что на каждом полете они отмывают минимум пол-ярда, а готовят их в Куршевеле, а на орбиту к ним возят девушек, как для воров в законе. Тогда они могли бы делать суперэлитные астрологические прогнозы. Надо бы передачу "Космос со звездами". Нет, не с этими, которые проходили в школе на отмененных теперь уроках астрономии, а с настоящими звездами — Галкин там, Пугачева, Ургант. Можно послать в космос звезд на коньках. Опять же было бы здорово отработать в космосе тему сексуальных меньшинств или чтобы кому-нибудь изменили пол. Ну, если до этого мы пока еще не доросли, то хотя бы попа послать. Космонавт в рясе — это дело святое.

Это ведь только кажется странным и экзотичным. На самом деле это не менее экзотический полет мысли, чем соединение космоса с КПСС. Мы ведь не сомневаемся в том, что полеты в космос — это часть программы Коммунистической партии. Хотя у Маркса, Энгельса, Ленина и даже Сталина не поставлена задача освоения космического пространства, но мы не сомневались, что все они стремились туда, и вообще полет в космос без партбилета — это какой-то абсурд. Американцы, признаем, тоже летали, но только нам назло, без всякого удовольствия. А для коммунистов-то космос — это же была цель.

"Многие думают, что я хлопочу о ракете и беспокоюсь о ее судьбе из-за самой ракеты. Это было бы глубочайшей ошибкой. Ракеты для меня только способ, только метод проникновения в глубину космоса, но отнюдь не самоцель. ...Неужели вы думаете, что я так недалек, что не допускаю эволюцию человечества и оставляю его в таком внешнем виде, в каком человек пребывает теперь: с двумя руками, двумя ногами и т. д. Нет, это было бы глупо. Эволюция есть движение вперед. Человечество как единый объект эволюции тоже изменяется, и, наконец, через миллиарды лет превращается в единый вид лучистой энергии, то есть единая идея заполняет все космическое пространство". Это слова Константина Циолковского, записанные Алексеем Чижевским. "Константин Эдуардович развил далее свою мысль об исчезновении твердой, жидкой и газообразной материи и о ее преобразовании в лучистый вид энергии, что не ново и диктуется эйнштейновской формулой эквивалентности энергии и массы. Но формула Эйнштейна прилагается к существующей в наше время материи и имеет обратимый характер, ибо из формулы не вытекает ее односторонняя направленность. Допустим такой вид материи, переход которой в энергию или излучение будет односторонним, необратимым. По-видимому, такой характер преобразования материи будет существовать в терминальную эру космоса, и тогда над равенством в формуле Эйнштейна будет поставлена направляющая, или векторная стрелка. Вот эта малая стрелочка будет говорить будущим сверхлюдям о многом". То есть E не равно mc2. mc2 преобразуется в Е, в некую "терминальную эру космоса", масса, разогнавшись со скоростью света, навсегда становится энергией. Апокалиптическая картинка.

Суть этой идеи Циолковского заключается в том, что все человечество преобразуется в единый свет, "в лучистую энергию". Действительно, что может быть глупее, чем человек "в его нынешнем виде, с двумя руками, двумя ногами"? Сначала с одной рукой и ногой, потом просто сосуд с мыслями, потом все эти мысли сливаются в единый световой луч, и вся существующая материя тоже преобразуется в энергию, они сливаются, возникает синтез материи и мысли, и этот мыслящий свет заполняет собой всю Вселенную, в ней нет ничего, кроме этого света. Вне всякого сомнения, это религиозное учение, с исторической точки зрения — вид христианской ереси. В основе этой ереси — христианское представление о душе — усии — как частичке божественного света, которая оживляет грешное тело и обратно сливается с божественным светом после смерти этого тела. Но эта мысль здесь соединена с интеллектуальным аппаратом физики и математики, когда вместо церкви, молитвы и таинств путем к Богу оказываются числа, формулы и летательные аппараты.

Иначе говоря, перед нами учение о научно-техническом прогрессе как пути к Богу. Ракеты — это не цель. Это что-то вроде первичной катехизации человечества. Как этой темой удалось увлечь Политбюро ЦК КПСС — это какая-то загадка. Нет, понятно, этим-то нужно было только оружие, и все, что делал Сергей Королев, оружием и было. Все же момент, когда вся материя вероятного противника превратится в mc2 и улетит в космос к чертовой матери, был исключительно соблазнителен для нашего партийного руководства. Полет человека в космос оказался побочным продуктом работ совершенствования баллистических ракет. Но это с точки зрения коммунистов. С противоположной позиции, наоборот, амбиции коммунистов по уничтожению капиталистов оказались средством для грандиозного прорыва — начала полета человека в Свет.

Гагарин слетал и доложил: "Небо осмотрели внутренне и наружно, никаких богов ни ангелов не обнаружено". Для ЦК это было радостное известие, все же вопрос божьего суда нервирует, и когда оказывается доказано, что его нет, это обнадеживает. Но в более общей перспективе несколько расхолаживающее. Я помню позднебрежневских космонавтов как людей, которые поздравляли нас по телевизору с Новым годом. Сначала Брежнев, потом космонавты с орбиты. И было как-то непонятно, чего они там сидят. Брежнев сидел в своем Политбюро, эти в какой-то котельной с трубами черти где, словно часовые на дальней границе, которые обречены вечно смотреть в бинокль и докладывать: "Не обнаружено. Не обнаружено. Не обнаружено" — как тот робот, что вечно звонил в колокол в диафильме. И в общем-то они и сами забыли, зачем там сидят, и одно у них дело — поздравить страну с Новым годом, чтобы было понятно, что Политбюро — оно вроде космоса, а космос — вроде Политбюро.

Но все же этого не хватает для полного разочарования. Полное наступило тогда, когда стало непонятно, зачем прогресс. Это довольно таинственное дело, отчего вдруг так радикально поменялась повестка дня, но она поменялась. Всем вдруг стало ясно, что права и свободы довольно никчемных, издерганных и неврастенических людей, сравнительные достоинства демократий и авторитаризмов, здорового и нездорового образа жизни, разных курортов, автомобилей, кремов и шампуней бесконечно — именно бесконечно — важнее и интереснее, чем — о, какая невозможная пошлость! — заправлять в планшеты космические карты. Циолковский предварял изложение своей ереси словами: "Зачем все это — зачем существует материя, растения, животные, человек и его мозг — тоже материя,— требующий ответа на вопрос: зачем все это? Зачем существует мир, Вселенная: космос? Зачем? Зачем?" Чтобы космос был главным, нужно, чтобы это ощущение жгло, много людей жгло. А как зачем? А Куршевель? А пол-ярда отмыть? А танцы со звездами? Фигня все это. Невозможно соединить потребительское общество с исследованием космоса, это про другое. Космонавты ушли на дно.

Одно как-то смущает. Циолковский все это рассказывал Чижевскому в Калуге, где он долго был учителем геометрии и имел славу городского сумасшедшего. А до того жил в Боровске, совсем богом забытом месте. А до того ходил в Москве в библиотеку, а библиотекарем был Николай Федоров, основатель русского космизма. А Королев в этот момент делал планеры в Коктебеле на горе Клементьева, а потом и вовсе попал в лагерь. Циолковского тоже, кстати, брали на Лубянку, но вывернулся, видно, мало кого заинтересовал сумасшедший старик из Калуги. Я к тому, что все они были маргиналами куда больше, чем сегодняшние космонавты. И вдруг взяли и раскрутили СССР на полеты в космос.

Есть история про гибель античной цивилизации. Они там достигли невероятных высот, в Риме. Черчилль походя замечает в своей "Истории Англии" по поводу гибели античного Лондона: "Следующий раз такого уровня жизни здесь удалось достичь только через 15 веков, в викторианское время". Достигли, а потом началась варваризация и так быстро и удачно прошла, что буквально за каких-то сто лет удалось достичь чуть не первобытного состояния. Но, как оказалось, не вполне. Сегодняшняя картина эпохи Ренессанса строится на представлении о том, что собственно "возрождение" (revival) невозможно без "выживания" (survival) — где-то остались бесконечные следы этой великой цивилизации, и вдруг они дали всходы. Где-то лежали книги, где-то сохранились здания, акведуки, театры. Я вот думаю, а вдруг эта ушедшая цивилизация, выстроенная на идее, что можно прийти к Богу через научно-технический прогресс, как-то вынырнет обратно? Вдруг возродится?