Для модернизации мы слишком уникальны, универсальны и самоуверенны
Консультативная группа президентской Комиссии по модернизации представила Дмитрию Медведеву результаты масштабного исследования о влиянии культуры на социально-экономическое развитие России. Перед разговором глава группы, президент Института национального проекта "Общественный договор" Александр Аузан поделился выводами своей работы с "Огоньком".
— Исследование "Культурные факторы модернизации" готовилось по заказу Кремля?
— Нет, инициатива исходила от нашей группы, в которую входят представители четырех крупнейших деловых объединений России, шести оппозиционных политических партий и большинства знаковых общественных институтов. Такой состав помогает рассматривать модернизацию с разных сторон. Основная обязанность нашей группы — каждый месяц представлять президенту альтернативный доклад по теме заседания Комиссии, но в какой-то момент стало ясно, что нужно не только выполнять задания, но и продвигать свою повестку дня. Поэтому наша пестрая компания - и экономисты вроде меня, и социологи, и деятели культуры, например, Александр Архангельский и Павел Лунгин - взялась за самостоятельный проект, посвященный культурным факторам модернизации. Он был одобрен Фондом поддержки гражданских инициатив "Стратегия 2020", и у нас получил рабочее название "Россия. Понедельник, 13-е", так как мы его начали 13 декабря 2010 года, в понедельник, а закончили 13 мая 2011-го, в пятницу. В общем, символично, ведь мы пытались ответить на роковой вопрос, почему страна с полным набором факторов и возможностей развития как-то не летает, а скорее ползает.
— Вы думаете, на такой вопрос можно дать ответ одним исследованием?
— Разумеется, мы рассматривали проблему не в целом, а в свете заранее возникшей гипотезы. Гипотеза сводится к тому, что успешно модернизируются только страны, сумевшие найти опору для изменений в собственной культуре. Иначе происходит кризис: как у нас при Петре, когда Россия разорвалась на две части, или при Сталине, когда люди были перемолоты в пыль. Нам нужно было найти такие способы движения вперед, которые помогут избежать травм. После долгих споров мы сформулировали ряд общих тезисов и решили их проверить всеми доступными методами. Красноречивые результаты дали два способа, основанные на анализе социологических замеров.
Первый — это то, что мы сделали с моими коллегами — экономистами из МГУ. Перед нами было две группы данных: динамика экономического роста разных стран за почти что 200 лет и их ценностные характеристики за последние 40 лет. Эти данные общедоступны, достаточно обратиться к статистике Всемирного банка или к данным исследования World Values Survey. Мы выделили пять стран, которые справились с задачей модернизации и по которым у нас была исчерпывающая фактическая информация. Это Япония, Южная Корея, Тайвань, Гонконг и Сингапур. А потом стали смотреть, что происходило с социокультурными характеристиками этих стран, когда они совершали свой взлет.
— И как же они взлетели?
— Собственно говоря, существует пять базовых характеристик, которые менялись в каждой из рассматриваемых стран с началом модернизации. Во-первых, для населения увеличивалась ценность самореализации по сравнению с ценностью выживания. Во-вторых, над традиционным сознанием брало верх рационально-атеистическое. В-третьих, индивидуализм начинал разрушать коллективистскую культуру. Потом эти две культуры могут прийти в равновесие — как, например, случилось в Японии, но только после того, как страна вышла на взлетную полосу. В-четвертых, уменьшалась дистанция власти, неизбежно начинались процессы демократизации. В-пятых, приходило понимание, что результат важнее процесса, и люди начинали мыслить стратегически, на долгий срок.
Вот это то, что называют общими результатами. Если мы посмотрим на данные российской социологии, станет ясно, что далеко не все характеристики модернизационного сознания проявлены у нас. В России действительно высок уровень индивидуализма и, по счастью, для наших людей довольно ценна самореализация. Все остальное проваливается. Рациональность мы так и не освоили, власть держим в заоблачных высях и мыслим тактически узко.
— Какой полезный вывод можно сделать на этом основании?
— Очень существенный: мы еще не в модернизации, а ее пороге. Значит, нужно думать не о том, как ее развивать, а о том, как ее все-таки начать. И здесь может оказаться полезным второе наше исследование.
Питерские коллеги из Центра независимых социологических исследований провели три опроса — в России (Санкт-Петербург), в Германии (Берлин и земля Северный Рейн — Вестфалия), а также в США (Нью-Джерси и Мериленд). Цель была — выявить ценностные характеристики россиян и выходцев из России, занятых в инновационном секторе трех указанных стран. Результаты всех опросов оказались на редкость дружными и наконец-таки позволили нам создать портрет "российского умельца", объяснив, чем наши специалисты отличаются от зарубежных коллег. Во-первых, выяснилось, что россияне относятся к своей профессии как к призванию. То есть они получают удовольствие от того, что делают, и не слишком чувствительны к денежным стимулам. Важнее собственно карьеры для них — признание коллег и рост в собственных глазах. Во-вторых, им свойствен индивидуализм, доходящий до конфликтности. В-третьих, наши соотечественники стараются быть универсалами: они будут делать всю работу сами просто потому, что не умеют разделять ответственность. Поэтому, когда россиянин попадает в транснациональную компанию на позицию топ-менеджера, он привносит с собой авторитарные порядки, ущемляя автономность подчиненных. В-четвертых, как наше население в целом, инноваторы из России не умеют мыслить стратегически, полагаясь на краткосрочные прорывы и авралы. Наконец, в-пятых, им свойственно неуважение к процедурам, технологиям и стандартам, что крайне усложняет задачу кооперации в рамках одной компании. Нарушение правил мы считаем скорее плюсом, чем минусом, чего не скажешь о коллегах-иностранцах.
— Однако вы же не будете отрицать, что наши специалисты котируются за рубежом?
— А я и не собираюсь говорить о наших мастерах плохо. Вполне очевидно, что инновационная деятельность у них получается. Вопрос только в том, какая.
Александр Аузан
Фото: Максим Кимерлинг, Коммерсантъ
Прекрасно сказал один американский менеджер, которого опрашивали в рамках этого исследования: если вы хотите сделать одну уникальную вещь, закажите ее русским, но если вы хотите получить десять одинаковых вещей, заказывайте их кому угодно, только не русским. Мы прекрасно решаем задачи, связанные с креативной деятельностью, с разовыми и блистательными прорывами в чем-либо. Но мы абсолютно непригодны к тиражированию результата из-за пресловутого пренебрежения стандартами и технологиями. То есть крупное серийное инновационное производство — не для российских специалистов. Еще одна важная деталь связана с индивидуализмом нашего человека: он плохо уживается в больших компаниях. Как показали зарубежные опросы, самая благоприятная среда для раскрытия его потенциала — это малые инновационные фирмы, заточенные под конкретный проект.
— Попадая на Запад, россияне не меняются? Генотип оказывается сильнее окружения?
— Дело не в генотипе. Одним из самых радостных выводов нашего исследования стал тот факт, что почти все решает образование. Выяснилось, что у тех российских специалистов, которые окончили, например, американский университет, специфические национальные особенности проявляются гораздо слабее. А это значит, что характеристики нашего сознания поддаются корректировке. Конечно, это вопрос не одного года, а, по крайней мере, десятилетия. При этом речь не идет об уничтожении национального характера, мы говорим об устранении, нивелировании его слабых сторон. Нам известны наши изъяны, а значит, мы должны выстроить образовательные программы таким образом, чтобы социализация их компенсировала. Инстинктивно это понимали все наши реформаторы: вспомним хотя бы Петра Первого, который призывал учиться у немцев и старался все упорядочить. Но нам, конечно, приходится учитывать, что любые реформы в образовании — очень болезненная вещь, проводить их нужно постепенно, а потому стартовать с ними как можно раньше. В идеале — с осени следующего года.
На наш взгляд, грамотно выстроенный образовательный процесс, в первую очередь в гуманитарной сфере, может повлиять на три российские социокультурные особенности. Во-первых, привить нашим людям уважение к стандартам и законам. Во-вторых, изменить отношение к компромиссам, которые в нашей традиции незаслуженно считаются чем-то позорным. Нам нужна договороспособность, значит, нам нужна культура компромисса, а не авторитарной воли. И в-третьих, стоит с детства учить россиян мыслить стратегически, расширяя их горизонт планирования.
— Выходит, что модернизация возможна пока только в школьных стенах?
— Скорее всего нашу модернизацию придется проводить в два этапа. Сначала мы опираемся на то, что есть. Потом ждем изменений от новых стандартов социализации, которые будут транслироваться школами, университетами, библиотеками, телевидением и чем угодно еще.
То, что есть, у нас тоже неплохо. Мы знаем свои сильные и слабые стороны. Поэтому очевидно, что серийное машиностроение — не для России. Мы 100 лет не можем сделать конкурентоспособную машину, и с нынешним социокультурным кодом мы ее не сделаем. Точно так же как не сделаем холодильник, пылесос и все прочее, предназначенное для массового потребления. Зато за эти 100 лет мы построили космический корабль и гидротурбину. Из этого следует, что сейчас нужно сделать ставку на креативные индустрии, на те производства, которые дают штучный товар. Это даже на примере автопрома доказывается: ведь получилось же сделать суперспорткар Marussia. То есть массового авто у нас нет, а уникальное — пожалуйста.
При этом важно понимать, что ресурс развития в рамках первого этапа модернизации ограничен. Это развитие по пути Левши: блоху мы подкуем, но танцевать она не будет. Чтобы у страны было будущее, нам придется научиться тиражировать свою работу и просчитывать ее последствия.
— Вы верите, что власть выступит в роли учителя?
— Все народные черты, как в зеркале, отражаются во власти. Власть — она ведь тоже Левша. Она вам говорит: не умею делать типовые институты, не умею принимать общие законы, зато умею делать исключения и творить чудеса. И выдает Сколково, то есть проект абсолютно штучный, нетиражируемый. И так во всем: продолжается ручное управление и изобретательство велосипедов. Так что учителей здесь нет. В лучшем случае, всем — сверху донизу — придется учиться.