В "Википедии" обычно так пишут: "Это статья о событиях, которые происходят сейчас",— подразумевается, что написанное в статье может устареть в любую минуту. 2011 год — это, в общем, тоже то, что происходит прямо сейчас, хоть на календаре уже и 2012-й. В прошлом году календарь вообще дал какой-то сбой. Подводя итоги года, все почему-то подводили итоги декабря, то есть не "почему-то", а понятно почему: в декабре случилось столько всего, что события предыдущих месяцев даже на звание информационного гарнира к декабрю не тянули, они просто исчезли, как будто не было их. Кстати, неправильно было бы называть эти события политическими — за рамки политики они, конечно, тоже вышли, причем сразу, как только люди, пришедшие митинговать на Чистые пруды, увидели друг друга. Новые "социальные группы" все-таки не каждый день появляются, а в декабре 2011-го такая группа в России не просто появилась, а сразу стала мощнейшим политическим фактором — до сих пор что бы ни делала и ни говорила власть, это и воспринимается как "ответ Болотной площади", и действительно является таким ответом. "Рассерженные горожане", "средний класс", "хипстеры", даже "путинское поколение" — людей, которые выходили на Чистые пруды, Болотную площадь и проспект Сахарова, называли по-разному, но эти люди, как их ни называй, в российской политике есть и останутся в ней, даже если шествие 4 февраля (я пишу этот текст за два дня до него) по какой-нибудь причине провалится.
Что сильнее всего бросалось в глаза во время декабрьских митингов — разница между самими митингующими и теми, кто выходит на трибуну. Политики даже не из нулевых, а из девяностых — явно не те, кто подходит "рассерженным горожанам", и это было даже как-то слишком очевидно. Единственным более или менее адекватным из вождей чаще всего называют Алексея Навального, но нетрудно понять, почему на проспекте Сахарова многие морщились от его "Да или нет" (собственно, речь Навального на митинге состояла практически только из одного этого риторического оборота, повторяемого на разные лады) — мы не в 1991 году, когда почти былинный образ Бориса Николаевича Ельцина вдохновлял и на бой, и на труд. Люди с Болотной площади понимают, что вожди — это не спасение. Лозунг "За честные выборы!", как бы уныло он ни звучал, действительно формулирует политическую программу граждан с Болотной площади. Этим людям нужны не вожди, а институты, буквально — честные выборы, работающие законы, справедливые суды. Лояльные к Болотной площади комментаторы, в том числе и организаторы митингов, часто говорят, что не возражали бы и против Путина-президента: если бы избиркомы честно считали голоса, суды честно судили бы, а законы бы честно исполнялись всеми без исключения, то президентом может быть и Путин. И хотя лукавство такой формулы бросается в глаза (в конце концов, не против Чурова люди митингуют, зачем себя обманывать), она действительно многое объясняет.
Сам Путин, комментируя декабрьские выступления против его политики, говорил, что появление "рассерженных горожан" — это и есть заслуга "путинского режима", обеспечившего россиянам сносное существование, при котором человек рано или поздно задумывается о менее материальных ценностях. Об этом же в декабре накануне своей отставки с должности замглавы кремлевской администрации говорил и Владислав Сурков, он вообще назвал участников митингов лучшей частью общества, и тоже уже бывший спикер Госдумы Борис Грызлов, по мнению которого во времена Ельцина такие протесты были невозможны, потому что люди были заняты элементарным выживанием. Попытки российских властей задушить Болотную площадь в объятиях выглядят в некоторой степени циничными, но даже если предположить, что Путин, Сурков и Грызлов искренне связывают рост гражданского самосознания россиян с ростом уровня жизни при Путине, они все равно ошибаются. Рождение среднего класса с общими не только потребительскими, но и политическими интересами — это не итог десяти лет "стабильности", это итог двадцати капиталистических лет.