На два лица

Они похожи на витражи какой-то китчевой церкви, на ранний соцреализм, иногда даже на нацистское искусство. В лондонской галерее White Cube открылась их новая выставка.

Джорджу — тому, что повыше и в очках,— 70, Гилберту — 68. Вместе они уже 45 лет со времен учебы. Художники любят говорить, что поначалу сошлись потому, что Джордж был единственным в лондонской арт-школе, кто сносно понимал акцент Гилберта (последний родом из мелкого городка на севере Италии, но родной язык для него даже не итальянский, а редчайший ладино).

Первое, чем занялся дуэт,— попробовал превратиться в статуарный ансамбль: они надели официозные твидовые костюмы, покрасили лица бронзовой краской и на протяжении многих часов совершали однообразные движения под американскую песенку 1930-х «Underneath the Arches». В разных вариациях это действо повторялось несколько лет. В принципе, «Поющая статуя» Гилберта и Джорджа больше похожа на то, чем пытаются заработать уличные клоуны в туристических городках, чем на перформанс в привычном понимании. Художник-перформансист старается расширить границы искусства, доказать, что оно — не про вещь, а про событие. Гилберт и Джордж делали ровно обратное. Это почти анти-перформанс, попытка художника превратить себя в предмет, в «произведение искусства».

Чуть позже они стали называть себя «Живой статуей». С конца 1960-х художники ни разу не по-явились на публике поодиночке, одевались не иначе как во все те же аккуратнейшие твидовые костюмы, до крайности регламентировали свою жизнь, в сущности, превратив ее в набор статуарных поз — усложненную версию их первых «танцевальных» номеров. Если пытаться прочитать у этой статуи аллегорический смысл, речь, скорее всего, будет идти о любви. Несмотря на всю провокативность, они кажутся очень трогательной, уютной парой — невозможное умиление вызывает, например, двойной фотоавтопортрет 1969 года, где юные веселые художники сидят на лужайке: под ними подписано «George the Cunt» и «Gilbert the Shit». Они — такие Пигмалион и Галатея в одном, точнее, в двух лицах,— разделившие человечность и статуарность поровну, так что невозможно понять, где кто (Гилберт и Джордж всегда настаивают на том, что они — может, и два человека, но уж точно один художник).

Вряд ли Гилберт и Джордж читали в 1960-х Уильяма Берроуза, а если и читали, то он им наверняка не понравился своей неряшливостью, но их раннее искусство — по сути, коллаж двух личностей — кажется явным применением берроузовской cut-up-философии. Чуть позже коллаж стал главным форматом их искусства. Их самые знаменитые работы 1980-х — раскрашенные в яростные цвета и смонтированные в безжалостно-симметричные композиции фотографии с религиозными и политическими символами, цветочками и деревцами, красивыми юношами, самими художниками, а также всеми возможными частями их тел и их выделениями (несколько лет назад, отталкиваясь от любимого мотива художников, австралийские поклонники сделали тряпичные куклы Гилберта и Джорджа с прилагающимися тряпичными какашками). Они похожи на церковные витражи какой-то невообразимой китчевой церкви, на ранний монументальный соцреализм, прославляющий телесное совершенство, используемое в очень сомнительных целях, иногда даже на нацистское искусство (к большому неудовольствию критиков, там иногда мелькали лондонские скины).

Собственно Гилберт и Джордж интересны во многом именно сочетанием, с одной стороны, своей невероятной чопорности, строгости не только внешнего облика, но и каждого жеста, каждой картинки, и с другой — непрерывного игнорирования культурных норм — именно незамечания их, а не форсирования (как, например, у другой известной английской пары — братьев Чепмен, явно учившихся у Гилберта и Джорджа и эксцентричности, и работе с запретными темами). Провокация для них — слишком агрессивное суетное поведение.

Хотя обычно из «параллельных рядов» Гилберта и Джорджа сравнивают с разного рода музыкальными эксцентриками (с пластикой роботов Kraftwerk, с образом глэм-мюзик-холльных братьев Sparks, с обложками позднего Боуи), но больше всего они похожи на художников, которых могли бы выдумать Monty Python, если бы заинтересовались современным искусством. Гилберт и Джордж, безусловно, смешные. И смешные очень особенным образом, в них — достойный абсурд, органичная неуместность. Может быть, самое удивительное тут вот что: несмотря на то, что несколько десятков лет они застывают в странных позах, в Гилберте и Джордже нет ни капли позерства. В своем буйстве, в превращении в искусство своих отношений и тел они умудряются сохранять редкое естественное здравомыслие, ехидную старческую адекватность.

Их последний проект London Pictures, который сейчас выставляется в White Cube, хорошо вписывается в эту логику. Он посвящен газетным афишам — листкам с громкой новостью, которые каждый день выставляются на специальном щите в газетных киосках. За последние годы Гилберт и Джордж разработали систему кражи таких афиш: один покупал жвачку, другой, пока продавец был занят, вынимал из стенда листок. Всего они собрали 3712 штук. Потом провели систематизацию по ключевому слову: одни афиши были посвящены убийствам, другие — дорожным происшествиям, третьи — педофилам и так далее. Выбрав лучшие из каждой группы, художники оформили их в своего рода показательные коллажи. Сами они, как часто бывает, выступают в них фоном, то ли источающим, то ли вбирающим в себя всю эту страшную информацию.

Самое, кажется, важное в этом проекте — он, в сущности, про будничность. Про течение обычной жизни как бесконечную череду информационных катастроф, настолько однотипных, что они даже и не тревожат. Они предстают здесь в том уютном, нестрашном виде, в котором достаются каждому лондонцу,— в формате даже не газеты, самой по себе уже стареющей, а совсем уж ностальгически смешноватого газетного стенда (это как двухэтажный автобус — разве он может быть страшным?).

И это очень важная вещь про всю работу Гилберта и Джорджа. Они — не про то, чтобы напугать или шокировать. Скорее, их цель — приучить зрителя отвечать на неприличные, страшные, возмутительные вещи не естественным для него «ааааа», а скромным «oh». Сложно сказать, является ли такой подход самым правильным, но он, безусловно, ценный. Искусство Гилберта и Джорджа — во многом такая школа невозмутимости.