Московский мир моды отметил сразу два юбилея — 60-летие Вячеслава Зайцева и 10-летие дома Валентина Юдашкина. Торжества собрали светских персонажей и журналистов, наперебой поздравлявших мэтров отечественной моды (подробнее о празднованиях на стр. 12). Нам же показалось любопытным узнать мнение юбиляров по одним и тем же вопросам, дабы сравнить их вкусы и пристрастия. ВЯЧЕСЛАВ ЗАЙЦЕВ и ВАЛЕНТИН ЮДАШКИН поддержали нашу идею и дали эксклюзивные интервью обозревателю моды "Ъ" НАТАЛИИ Ъ-ОРЛОВОЙ.
— Все ли сделано, что хотелось?
Вячеслав Зайцев: Сделано многое и, самое главное, положено начало профессии модельер в России. В эпоху развитого социализма отсутствовало представление о модельере как о личности. О нас говорили, как о работниках легкой промышленности, портных, ремесленниках, но никогда, как о самостоятельной касте художников. Сегодня о нас уже говорят с уважением, интересом и перспективой...
Валентин Юдашкин: Всего никогда невозможно сделать. Даже наш юбилей подготовлен наспех, не так, как того бы хотелось. Но на все нужно время... Поэтому я собрал яркие куски из того, что осталось, что успели сохранить.
— Чего в вашей жизни было больше, помощи единомышленников или удачи?
В. З.: В моем случае большую роль сыграли удача и судьба. Единомышленников практически не было. Были в большей степени недоброжелатели со стороны профессионалов или люди, влюбленные в меня как очень заводную фигуру, которая всегда была в центре внимания. Все что произошло со мной — это, как я считаю, миссия. Я выполняю какую-то определенную программу извне. И мне выпала счастливая доля: я нашел свое место, получаю радость от своего дела и иду по жизни целеустремленно. Я всегда в движении, и моя профессия позволяет мне все время стремиться к совершенству.
В. Ю.: Без единомышленников нет дела, и я думаю, никогда бы не было: важно, когда тебя поддерживают, даже не делом, а словом. Удача? Несомненно. У нас не планируется вообще ничего: ни сейчас, ни когда я начинал свое дело.
— Часто модельеры говорят о женщинах и мужчинах, вдохновивших их на создание коллекции. Были ли у вас музы?
В. З.: Моими музами всегда были манекенщицы. Пожалуй, я первый, кто к этой профессии отнесся с пониманием. Хотя долгое время в нашем обществе профессия модели была гонима, считалась непозволительной, вульгарной и даже приравнивалась к проституции. Я же всегда отстаивал право манекенщицы быть частью мира моды, и не последней его частью.
В. Ю.: Музы были во времена Пушкина. Еще музы были в есенинское время. Сегодня мода — это прежде всего поиск самого себя. Отсюда и странный образ мечты, который придумываешь сам. Игра воображения не прекращается. Мы взрослеем, мудреем и все отчетливее представляем себе, что же такое мода.
— Насколько сложно русскому модельеру утверждаться сегодня в России и заявлять о себе за рубежом?
В. З.: Русский модельер — это человек, который пытается найти точку опоры. Сегодня без опоры и инвестиций художник состояться не может. Мне кажется, что мой опыт периода развитого социализма стал мне опорой. Если бы его не было, меня бы не было тоже. Все, кто сегодня пытаются самостоятельно добиться успеха, практически не выживают. Существуют лишь художники с мощной финансовой поддержкой.
В. Ю.: Не знаю почему, но мы очень нервно готовимся к любому шоу в пределах Москвы, хотя здесь я показываюсь редко. Профессиональный показ проходит в калейдоскопе недели моды — мы, как и все, представляем одежду на сезон. Четкое время, обязательная критика, покупатели, клиенты дома... В зале сидит подготовленная, изощренная публика, которая живет модой и готова к тому, что происходит на подиуме. Шоу за пределами столицы, к примеру, выезды во Владивосток, Волгоград, Казань — это встреча с любящей публикой и всегда иная атмосфера. Но в провинции коллекции надо показывать более доступно, чтобы сам показ не стал вызовом для неискушенных в моде людей. Десять лет назад после показа часто можно было услышать: "куда в этом платье ходить?" или "как в этом ездить в метро?". Сегодня, слава Богу, никто уже в нарядах haute couture в трамвай садиться не собирается.
— Уместно ли вообще говорить о таком понятии, как русская мода?
В. З.: Интерес к русскому костюму в мире в XX веке необычайно велик. Начиная с русских сезонов в Париже, западные художники обращались к истории России и интерпретировали наш национальный костюм, характер и традиции. Что же касается русских модельеров... Мы, живя под давлением национальных традиций, таким образом не достигли совершенства в умении интерпретировать национальный костюм с учетом требований времени и моды. Мы все время стоим на месте. Так что, русская мода в понятии западного общества не состоялась. Все что говориться о ней, касается прежде всего фольклора, а не творчества современных художников.
В. Ю.: Раз я представляю русскую моду на международном рынке, то считаю, что она существует. Я не француз и не итальянец. Возможно, меня одного мало для разговора о русской моде. Если бы, к примеру, в парижских показах нас участвовало четверо--шестеро, то уже можно было бы о чем-то говорить, а так я несу традиции русского искусства один. А отечественная мода существует внутри страны. К этому принуждают экономические условия... Хотя, когда я начинал, не знали даже значения слова "спонсорство". Я пользовался услугами фабрик "Октябрь", "Ростокино" и "Красная Роза". Сегодня есть магазины с тканями haute couture, а модельеры получили возможность посещать салоны Premier Vision. Есть модельные агентства, профессиональные сценографы и звукорежиссеры. Нам же приходилось самим нанимать педагогов, учить манекенщиц, заниматься светом и постановкой. Но зато, каждое наше новое слово для публики было сенсацией.
Мне жаль нынешних молодых модельеров, сегодня им гораздо труднее. Рынок открыт, и трудно сказать, какой марки нет в Москве, даже бутик Christian Dior открывается. У наших же идей не намного меньше, чем у западных модельеров, но их не поддерживают. Государству некогда: есть более важные экономические проблемы. Но мода тоже показатель экономики в государстве. Так, например, в 65-м году итальянским правительством были решены серьезные задачи по восстановлению мелких производств в Италии (люди разводили шелкопрядов). Были сделаны большие инвестиции, и мы видим во что это воплотилось. У нас же потеряны вековые традиции, и наши промыслы попросту едва выживают.
— Приходилось ли вам сталкиваться с завистью?
В. З.: Было огромное чувство зависти, и в этом причина массы моих неприятностей. Я по природе человек не завистливый и успехи других воспринимаю как повод для собственного самосовершенствования. Я рабочий своего цеха, мощной индустрии красоты, и получаю огромное удовольствие от того, что все делаю сам: сам рисую, провожу примерки, подбираю аксессуары и выстраиваю сюжетную линию показа. Но я, испытываю зависть к технической стороне дела на Западе. Как же хорошо, когда тебе все приносят! Я наблюдал, как в свое время мадам Карвен выбирала из моря цветов, бижутерии и пуговиц дополнения к своим платьям. Мы же пребываем в состоянии челночников: собираем все по миру по крупицам, везем домой и потом из того, что есть, выстраиваем образы. У нас же нет контакта с промышленностью. Нет связей, нет взаимопонимания, нет единомышленников (за редким исключением). Но даже если мы объединимся, текстиль отсутствует, пряжа и фурнитура отсутствуют. Все нужно искать в магазинах в Европе. А в процессе создания моды завязаны все отрасли легкой промышленности и не только легкой.
В. Ю.: До последнего времени я зависти не чувствовал. Хотя нелюбовь своих к своим — это вполне в отечественной традиции. У нас любят "убогих", особенно когда они "ушли" или уехали. Раньше мы были более патриотичны. К примеру, когда наши фигуристы занимали первые места, их знали в лицо, их любили, ими гордились. Когда наши хоккеисты выигрывали — это тоже была национальная гордость. И когда я вернулся со своего первого показа в Париже, меня тоже встречали как героя.
Мы учились моде вместе с журналистами, жили одной жизнью, ведь мода была "запретным плодом", и не все о ней можно было публиковать. Я помню, как нас "вырезали" из новогоднего эфира вместе с программой ВИД: мы одевали девушек из этой команды, наряжали, красили... Получился поразительный эффект, которого так никто и не увидел. Но мы были молоды и полны надежд: "не получилось сегодня, завтра будет еще лучше". Сегодня сложнее: нет поддержки официальной прессы, тех, кто пишет или хочет писать о моде.
— Приходилось ли вам испытывать неприязнь со стороны представителей западной индустрии моды?
В. З.: Мне довелось работать по контракту для фирмы Revillion (делать меховые пальто), сменив Оскара де Ла Рента (художественный руководитель дома Balmain. — Ъ). Вначале художник, который 17 лет работал на фирме и помогал работать приглашенным модельерам, отнесся ко мне радушно. Одобрил мои 18 моделей и даже заказал к ним головные уборы по моим эскизам. И замечу, что эти модели были распроданы довольно быстро (я не имел никакой прибыли, мне оплачивали только эскизы). Но уже на второй год он даже не пригласил меня на репетицию, попросив приехать к показу. Не дали музыку Чайковского, которую я привез, убрали головные уборы и аксессуары, но главное — сократили количество моделей с 18 до 7. И никто не мог мне толком ничего объяснить. Позже президент компании сказал мне, что ведущий художник фирмы попросту отказывается вести мою коллекцию и работать со мной. Я ощутил в этом огромную зависть и отказался продолжать работу с ним, прервал контракт. Через год на фирме уволили и ведущего художника и президента... Но в принципе, когда ты на расстоянии, тебе все улыбаются и все доброжелательны.
В. Ю.: Пока мы не были заняты производством pret-a-porter, а делали haute couture, мы никому не мешали. Сейчас какие-то "чувства" в отношении меня уже есть. В области haute couture, где нас мало, отношения вполне добрососедские. Но, когда есть план и ты выходишь на рынок с намерением потеснить армию создателей готового платья (а мы выходим на рынок с весенней коллекцией pret-a-porter), без подводных камней не обойтись. Но я к этому готов.
— Как глава дома вы добрый или жесткий человек?
В. З.: Я добрый и очень жесткий. Я могу поругать, но тут же отхожу, так что люди всерьез на меня не обижаются. Не люблю бестактности, расхлябанности и беспардонности, хамов ставлю на место сразу. Для подчиненных я — пример для подражания: с восьми утра и до восьми вечера я в доме моды, не позволяю себе опаздывать, не задерживаюсь с обеда, выполняю все просьбы и требования. Все, что сделано в доме моды, практически сделано на мои средства и моими руками.
В. Ю.: Я разный. Не думаю, что со мной легко. Не люблю хамства и унижений, я не обращаюсь так с другими и не позволяю относиться так к себе. Глава дома должен быть серьезным и жестким — иначе подчиненные не будут в нем уверены. Я энергетически сильный человек (и все это чувствуют), я верю в людей: когда в решении каких-то вопросов обходятся без меня, я спокоен, хотя еще два года назад я не мог доверять дела другим, не будучи уверенным, что все сделают правильно.
— Случалось ли вам отказывать клиентам?
В. З.: Да. Хотя, конечно, мы не имеем права отказывать категорически. Но бывает потрачено огромное количество сил и средств впустую. Было даже несколько случаев, когда мне приходилось просить клиентов покинуть салон, поскольку они вели себя оскорбительно и явно напрашивались на скандал. В основном же я очень внимателен и любезен, собственно, я и пришел в систему службы быта, чтобы быть полезным.
В. Ю.: Бывали такие случаи, не из-за характера звезды, а оттого, что я не находил контакта с клиентом. Чтобы платье получилось, я должен полюбить клиента, проникнуться его желаниями. Я не могу сказать: "Вы 48-го размера, сейчас мы вам подберем наряд!". Пока я не выясню, для чего нужен наряд, я не начну работать. Я могу отказать человеку в процессе работы (но это редкие случаи), поскольку мода — это живой организм и все зависит от состояния, настроения или готовности клиента к примерке в этот день.
— Всегда ли звезды довольны вашей работой?
В. З.: Пока не жаловались. Я больше восьми лет работал с Эдитой Пьехой. Я работал почти со всеми, начинал вместе с Бари Алибасовым (когда он еще был совсем молодым), с Магамаевым, Стрельченко, Кобзоном, Зыкиной, Гурченко, Понаровской, Пугачевой, а также с Майей Кристалинской и Клавдией Ивановной Шульженко. Пожалуй, самые светлые мои воспоминания об Эдите Пьехе и Клавдии Шульженко. Я одевал Шульженко на ее 70-летие и буквально весь ее концерт сидел со слезами на глазах. Недавно по ТВ повторяли тот концерт, и я снова вспоминал, как все это было... Нет я не обделен временем и судьбой, в 70-е и 80-е годы все шли ко мне. Сегодня же я ограничил свое общении с клиентами, поскольку появилась масса молодых художников, готовых в точности выполнить требования нынешних звезд.
В. Ю.: Я не слышал упреков. Если бы было разочарование, наверное, ко мне бы больше не пришли. Мое счастье, что я поработал с большими личностями, с первыми величинами эстрады, кино (среди клиентов Валентина Юдашкина — Инна Чурикова, Алла Пугачева, Надежда Бабкина, Филипп Киркоров, Людмила Гурченко, Игорь Николаев. — Ъ). Но сегодня я мало работаю с творческой молодежью, меня не устраивают ее безликость и похожесть, а главное — ее желание копировать западных звезд. Увы, многие представляют себя "теми" — и это катастрофа, поскольку они никогда "теми" не станут. В то же время, чтобы одеваться под тех, не нужен я. Достаточно обратиться к портному, который все сделает по журналу.
— Чего вы никогда не простите прессе?
В. З.: Непрофессионализма и дилетантства. Я люблю журналистов, но я также жду профессиональной оценки моих работ. Но не слышу (за редким исключением) суждений о пропорциях, цветовых комбинациях, элементах декора. Если у западной прессы я встречаю огромное желание углубиться в суть предмета, то у нас редко бывает интересно общаться с журналистом на профессиональные темы. Обычно, кроме "скажите, что модно" и "посоветуйте, что носить", ничего не услышишь.
В. Ю.: Безграмотности... В Москве я могу узнать профессиональное мнение о своей коллекции только у Ирены Андреевой. Она по-товарищески говорит о вещах, которые меня интересуют. Что же касается критики... Из статьи в статью обычно переписывается, какие гости были и кто во что был одет. Опять же разного рода сравнения... Но уж если сравнивать, то сравнивать бюджет и возможности. Меня сложно сравнить с домом Christian Dior или с домом Chanel... Меня вообще сложно сравнивать с каким-нибудь западным домом. Не по идеям, а по бюджету, выделяемому на коллекцию и на шоу.
Сегодня мода стала шоу-бизнесом: интервью готовят накануне показов, шоу все чаще напоминают спектакли. Когда-то все ругали Зайцева, за то что его манекенщицы танцуют. А он попросту первым понял новую психологию: нет возможности делать, как на Западе, но можно довести шоу до уровня спектакля. Мы же стремились к классическому французскому дефиле и только добились этого, как французы стали устраивать на подиуме спектакли, над которыми мы так долго смеялись.
— Ваша семья, ваш поклонник или строгий критик?
В. З.: Скорее критик и очень хороший помощник. Егор помогает мне в режиссуре, ведет за меня примерки, корректирует мои статьи. Недавно он написал эссе для мэрии на тему "Зайцев и Москва", мне стало даже не по себе. Оказывается, он любит меня и гордится мною, как художником-профессионалом. Марина (жена. --Ъ) мой основной и самый объективный критик, после показа я первым делом звоню ей и всегда прислушиваюсь к ее замечаниям и советам.
В. Ю.: С критикой в моей семье плохо обстоит дело. Марина искренне переживает за меня, иногда слишком близко принимая к сердцу какие-то вещи (что не очень меня устраивает), она же мой главный помощник.
— Приходилось ли вам переживать из-за критики?
В. З.: Я умею "не обращать внимания" только спустя время, в основном же возникает чувство обиды, досады и боли. Мне бывает досадно, когда какая-нибудь девочка, едва окончившая факультет журналистики и начавшая пописывать о моде, мимоходом позволяет себе жутчайшую бестактность в мой адрес или в адрес другого модельера. Думаю, надо быть на одном уровне с тем, кого критикуешь. Я, например, никогда не позволю себе сказать дурное слово о Джанфранко Ферре — поскольку это уровень высочайший.
В. Ю.: Я привык постоянно находиться в поле зрения. Смог отказаться от выходов в ресторан, от посещения общественных мест. И все равно это не спасает. Я также привык к критике, обоснованной или необоснованной. И настолько уже закален (и это плохо!), что в каждом выпаде в мой адрес вижу некую рекламную акцию. А поскольку еще и неумело пишут, то публика, буквально, разрывает залы, чтобы посмотреть на "что же там такое было". Мы с Аллой Пугачевой считаем, что бы не писали, это все только в "плюс" нам.
— А есть ли у вас мечта?
В. З.: Знаете, я просто очень хочу реализоваться. Я так мало еще сделал. Не хватает времени почувствовать себя художником во всех ипостасях. Пожалуй, отсутствие возможности полностью реализоваться, самая большая трагедия.
В. Ю.: Мечта одна, чтобы еще появились новые люди. Чтобы не так тяжко было одному получать столько оплеух. И конечно, чтобы мы с достоинством говорили, что представляем русскую моду. Я надеюсь на Шарова и на многих наших ребят с хорошим вкусом. Думаю, мы будем сильнее вместе.
— Одновременно мы отмечаем два юбилея: 60-летие Вячеслава Зайцева и 10-летие дома Валентина Юдашкина...
В. З.: Я к Валентину отношусь с огромным уважением. Он начинал у меня, потом работал у Ларисы Кондрашевой. Когда он стал самостоятельным, для меня это было немного странно и непонятно, но спустя десять лет его деятельности я могу сказать, что он состоится. Когда у него плохо, я говорю: "Валя, мне это не понравилось". Или наоборот: "Вот здесь просто классно!" Из коллекции в коллекцию он очищается, становится светлее и яснее его цель. Он обрел себя, и я считаю, что его существование (также как и существование Алексея Грекова, Володи Зубца, Юлии Далакян) ни коим образом не мешает моей моде. Валя поддерживается властями, у него есть мощные инвестиции. И его можно только поздравить. Если бы так же профессионально раскручивали всех наших модельеров, я думаю, Россия могла бы претендовать на свое место в мировой моде и нам не нужно было бы привозить огромное число художников из-за рубежа и открывать в Москве их бутики.
В. Ю.: Десятилетие дома Юдашкина — это не мой день рождения, это праздник коллективный. В тяжелых экономических условиях мы выстояли и достигли определенного коммерческого и творческого успеха. И с этим нас можно поздравить... А Слава? Он, конечно же, первый, и я это хорошо понимаю.