Растим на продажу
Форум в Санкт-Петербурге стал предпродажным показом "большой приватизации"
Любая сессия Санкт-Петербургского международного форума имеет тему, остающуюся в сухом остатке. В 2012 году такой темой стала "большая приватизация" 2012-2016 годов. Главный вывод из дискуссий ПМЭФ в этом году: разгосударствление наиболее значимого сектора российской экономики неизбежно, форма, в которую оно выльется, непредсказуема, и именно то, что вырастет из планов правительства, станет экономической и политической реальностью следующих лет.
На главный теоретический вопрос форума в Санкт-Петербурге, "пойдет ли власть в России на большую приватизацию", в день открытия мероприятия ответил премьер-министр РФ Дмитрий Медведев: 20 июня правительство опубликовало распоряжение, в котором планы распродажи госактивов в 2012-2013 годах были зафиксированы юридически. Поэтому выступление президента Владимира Путина, открывающее ПМЭФ-2012, ждали как ответ на главный практический вопрос, а что, собственно, в Кремле и Белом доме подразумевают под словом "приватизация". С одной стороны, разночтений здесь быть не могло: приватизация есть процесс перевода активов из собственности государства в собственность структур, не являющихся государственными. С другой стороны, нюансы также очевидны: российская экономика с ее торжеством окологосударственных компаний, АО и групп, ориентированных на интересы власти, легко может провести "приватизацию" исключительно в интересах госсектора — и не скрывает, что эти варианты интересуют ее как минимум наряду с прочими. Между тем один из "двигателей" идеи приватизации, первый вице-премьер Игорь Шувалов, никогда не скрывал (и подчеркивал эту позицию во всех выступлениях в рамках ПМЭФ): приватизация как таковая рассматривается правительством как элемент структурной реформы российской экономики. Структурная реформа с нечетко объявленными целями — а четко определить их, тем более в условиях финансового кризиса, вряд ли сможет даже самое квалифицированное правительство, поскольку стратегические цели весьма часто заслоняются тактическими мерами,— это всегда риски неопределенной величины. Зачем сейчас властям России приватизация? Что они хотят получить в итоге?
Владимир Путин вполне оправдал ожидания, ответив на вопрос не самым традиционным способом. "Для нас очевидно: новая приватизация должна быть безусловно принята российским обществом. Это значит, она должна быть понятной, честной и справедливой, должна быть основана на открытой, конкурентной продаже государственных активов, причем лучшему покупателю и по реальной цене",— сказал он в своем выступлении. Кроме того, он объявил еще одну приоритетную цель приватизации: объем инвестиций в РФ к 2018 году должен вырасти до 27% от ВВП с нынешних 20%, а ограничений на движение капитала из РФ в ходе приватизации сделано не будет, притом что "мы, безусловно, будем приветствовать участие в приватизационных сделках наших зарубежных партнеров. Наконец, целевой моделью для западных инвесторов объявлены инвестиции в российскую электроэнергетику в 2008-2012 годах, а для российских инвесторов такого рода модели объявлено не было.
Сама по себе готовность иностранных компаний инвестировать в российские активы и проекты существенно выросла, заявил президент России: согласно опросам "уважаемых международных компаний", которым Владимир Путин доверяет, с осени 2011 года по весну 2012 года число желающих инвестировать в экономику РФ выросло с 25% опрошенных институциональных инвесторов до 48%. Кроме того, Россия не отказывается выбирать среди них тех, кто ее устраивает. "Мы хотели бы делать ставку на прямые инвестиции, на капитал, который приходит под стратегические проекты",— заявил господин Путин. Известно даже, кто стартует с крупным проектом "большой приватизации": глава Сбербанка Герман Греф на ПМЭФ подтвердил, что надеется на приватизацию 7,6% акций госбанка к осени 2012 года. Впрочем, ответа на вопрос о том, кто купит пакет акций Сбербанка — некрупные инвесторы в процессе SPO на бирже, один или несколько иностранных или российских инвесторов в ходе частных сделок, что в итоге будет названо приватизацией Сбербанка, нет. Мало того, этой ясности нет в отношении ни одного из госактивов, которые до 2016 года должны попасть под каток "большой приватизации".
Между тем при достаточно внимательном рассмотрении заявлений, сделанных на ПМЭФ в отношении "большой приватизации", очевидно, что, в отличие от 1992-1995 годов, логика российского правительства существенно отличается от логики правительств Егора Гайдара и Виктора Черномырдина. Так, Игорь Шувалов задал достаточно сложную задачу аналитикам, рассказав о возможности инвестирования средств Фонда национального благосостояния в покупки небольших долей в госкомпаниях при приватизации. Формально инвестиции ФНБ в "большую приватизацию" означают в какой-то степени отказ от приватизации — во всяком случае, в терминах 1990-х годов и классической модели разгосударствления активов.
Впрочем, дело в том, что "большая приватизация" в 2012-2016 годах, и это уже очевидно, будет происходить в принципиально другом бизнес-контексте, чем ее предшественники. С одной стороны, ее задача не столько создание нового класса собственников, сколько трансформация существующего и попытка изменения их бизнес-приоритетов. Владимир Путин, кстати, дал понять, что в приватизации Кремль интересует не столько смена собственности, сколько возможность переориентации инвестиционно-финансовых потоков: в той же речи он параллельно говорил о возможности инвестирования средств Пенсионного фонда в российские активы (хотя до идеи вложений ПФР в "большую приватизацию" пока не дошло). Мало того, ряд выступлений на форуме показывал, что в значительной мере приватизация рассматривается как способ изменения правил игры в госсекторе как таковом, в том числе и возврат к классической модели "портфельного" управления госпакетами акций, от которой нынешние госменеджеры компаний уже довольно далеко отошли. То есть во многом "большая приватизация" может рассматриваться не как процесс "разгосударствления" госкомпаний, а как процесс "огосударствления" остающихся в собственности государства активов, сейчас вовлеченных в процесс "скрытой приватизации" через управление.
Во многом в этом процессе результат будет зависеть от политической игры вокруг "большой приватизации", которая с утверждением ее планов началась, а не закончилась — в этой игре, очевидно, будет выработан инструментарий и конкретные формы сделок, в результате которых до 2016 года должна значительно измениться не столько доля госсектора в экономике — это для Кремля и Белого дома, очевидно, вопрос второстепенный, а структура взаимоотношений госсектора и частного сектора в экономике. Это, кстати, практически сразу отметил бывший вице-премьер и министр финансов Алексей Кудрин, который весьма неожиданно предложил повременить с масштабной приватизацией в течение двух-трех лет. В качестве аргументации господин Кудрин привел не только соображения волатильности рынков, на которых сейчас правительство не может получить за активы достойную цену, но и сомнительную легитимность результатов участия в "большой приватизации" внутрироссийских бизнес-групп и групп влияния.
Впрочем, идея "большой приватизации" как политико-экономического процесса, который и должен окончательно установить правила игры — как внутри власти, так и в отношениях власти и бизнеса, похоже, с распоряжением правительства об изменении прогнозного плана приватизации уже зафиксирована. Эта идея вполне может стать для Кремля и Белого дома самоубийственной, с той же вероятностью она может стать инструментом трансформации власти — во всяком случае, "большая приватизация" сейчас смотрится как единственный возможный шанс на завершение трансформации экономики к более или менее открытому образцу. Скорее всего, это понимает и Владимир Путин — но правила такой игры предполагают для него роль не генерального управляющего, а лишь одного из игроков.