Мини замедленного действия

Юбки становятся короче, официантки — красивее, но вместо свиданий в кафе вы все чаще зависаете в социальных сетях? Возможно, это не старость, а признак надвигающегося кризиса.

Елена Чиркова, кандидат экономических наук

Экономика — серьезная наука. Принято считать, что практическая. Пытается предсказывать будущее мира и отдельных стран. Важнейшим инструментом прогнозов являются различные индикаторы экономической активности, текущие и опережающие. Не все из них строго научные, есть еще и целая группа индикаторов-шуток. Но оказывается, что это ровно тот случай, когда в шутке есть доля шутки.

Пожалуй, самый известный пример — индекс бигмака. Как и многие другие компании, McDonalds устанавливает разные цены в разных странах: выше — в богатых, ниже — в бедных. Отсюда способ расчета паритетной покупательной способности валют: если в Туземии бигмак в три раза дешевле, чем в США, то покупательная способность доллара там в три раза выше. Недалеко от правды, хотя для серьезных межстрановых исследований все же не годится.

Однажды я сама придумала (или воскресила) один такой показатель. На экономфаке МГУ надо было на примере сельского хозяйства времен нэпа проверить ленинский тезис о том, что из мелкотоварного производства растет капитализм. После революции землю поделили примерно поровну, я решила рассмотреть, растет ли концентрация — одни беднеют и продают свои наделы другим, идут в батраки, другие, наоборот, скупают и богатеют. В процессе выяснилось: количество бедных, зажиточных и богатых крестьян можно было определить по такому показателю, как наличие тараканов и клопов в доме.

У бедных не было ни крошки, поэтому в их избах не водились даже пруссаки, зажиточные могли себе позволить сытно питаться, и у них появлялись тараканы, но в доме было, что называется, семеро по лавкам в прямом смысле — спали на лавках, а не на кроватях, клопы к ним не заглядывали. Богатые же заводили настоящие кровати и пуховые перины — раздолье для кровососущих. Удивительно, что такая статистика вообще собиралась — наследие грамотной постановки дела еще при царском режиме.

Использование подобных наблюдений для прогнозирования стадий экономического цикла, пузырей на финансовом рынке или даже маркетинговой стратегии конкретной компании вовсе не бессмысленно. Обсуждать их могут и очень серьезные люди. Алан Гринспен, бывший глава ФРС США, усматривал корреляцию здоровья экономики с индексом продаж мужского белья. Мужчины, когда у них не все благополучно, занашивают белье до дыр, а новое покупать не спешат.

Впрочем, Гринспен не меньший шутник, чем его российский коллега Виктор Геращенко, и исподнее в качестве индикатора, наверное, выбрал для прикола, ведь динамика ВВП много с чем кореллирует. Но общий закон такой: в кризис меньше проваливаются продажи предметов первой необходимости, сильнее — того, без чего можно обойтись.

Отсюда такие индикаторы, как продажи консервированной фасоли: считается, что в кризис экономят на еде и больше едят дешевых консервов. Или чисто британский показатель потребления пива в барах: в кризис больше пьют дома. В кризисном 2009-м продажи фасоли в Великобритании выросли на 23%, а персонал баров был сокращен на 12%.

Леонард Лаудер, председатель совета директоров компании "Эсте Лаудер", заметил, что в непростом 2001 году продажи губной помады подскочили сразу на 11%, и предложил этот показатель в качестве индикатора рецессии. Якобы в кризис женщины отказывают себе в новых сумках и туфлях, зато покупают больше помады — в качестве компенсации. У этой идеи нашлись сторонники, которые проанализировали статистику за много лет и обнаружили, что во время Великой депрессии продажи помады выросли на целых 25%. Впрочем, если тренд и существовал, то с 2007 года перевернулся. Продажи помады стали падать вместе с ВВП, а вот лаков для ногтей — расти. Новая мода? Кстати, вполне возможно, что идея Лаудера — просто нетривиальный маркетинговый ход, способ напомнить, что помада — недорогой способ утолить жажду шопинга.

Если женщины перестают покупать себе новые сумки, то растет количество крокодилов на фермах во Флориде. Нет спроса на кожу, нет смысла убивать крокодилов, они плодятся и размножаются.

Во время рецессии не только чаще используют скидочные купоны, но и выбрасывают на рынок гораздо больше участков на кладбище — заранее заготовленных мест рядом с покойным супругом. На вырученные деньги можно какое-то время жить, а участок уж точно не предмет первой необходимости.

Похожий индикатор — количество разводов. В кризис меньше разводятся, хотя, казалось бы, нарастающие трудности могут стать катализатором распада нестабильной семьи. Но в США развод дорог. Особенно если совместно нажитый дом стоит меньше, чем остаток ипотечного кредита: чтобы поделить дом, нужно будет сначала по кредиту рассчитаться, то есть довнести живые деньги, а затем придется платить первоначальные взносы за два новых. Люди предпочитают вести независимое существование в общем доме.

Среди индикаторов есть и менее материальные, которые труднее пощупать,— статистики нет, только субъективные ощущения потребителя. Например, среднее время продажи подержанных машин в кризисные времена растет. А вот время, которое требуется водопроводчику, чтобы перезвонить и назначить ремонт, говорят, сокращается.

Разумеется, на спаде удлиняется время продажи не только машин, но и домов. Отсюда совсем уж экзотический индекс засилья комаров: когда дом выставлен на продажу, хозяева из него съехали, они перестают ухаживать за бассейном, тот зарастает тиной, и комары тоже начинают активно плодиться и размножаться. Эта загадка, кажется, еще ждет своего дотошного исследователя. Почему бы не спустить бассейн, неужели пустой хуже лужи с зеленой жижей? Или, может, дело не в тине, а в том, что экономят на средствах от насекомых?

В Штатах очень любят такой показатель, как частота и жесткость рекламы, призывающей записаться в морскую пехоту. Когда работы полно, зазывать приходится активнее. В рецессию больше желающих стать морпехом, соответственно, реклама сокращается, но ролики на ТВ становятся брутальнее, с тем чтобы привлечь самых жестких и мотивированных.

Примерно эта же логика у индекса "горячих" официанток: в кризис красивых девушек в кафе работает больше, им некуда податься. Во время же экономического бума симпатичная юная дева без проблем найдет себе более интересную и лучше оплачиваемую работу.

Еще один тип связи между поведением потребителя и экономической ситуацией — через наличие у него свободного времени: его увеличивает безработица. Энтузиасты темы подметили, что выручка ведущего американского портала знакомств www.match.com достигла пика на самом дне кризиса 2007-2009 годов. Сайт знакомств — это относительно бюджетный способ найти компаньона, чтобы вместе провести время. Как говорится, и дешево, и сердито.

В статье в Wall Street Journal о хайкинге в Аппалачах, появившейся в сентябре 2009 года, приводилась такая статистика: в 2009 году количество желающих пройти до конца Аппалачскую тропу протяженностью 2200 миль (!) возросло с 1000 человек до 1400. Тут же соорудили индекс и объяснение: много безработных, страдающие души, усталость от поисков работы. Идя по тропе до конца, вы либо восстанавливаетесь после потери места, либо глубже погружаетесь в депрессию. Немаловажно, что такая прогулка незатратна: дешевые еда и ночлег, подработка на местных фермах.

Почему бы не измерять связь эмоций и экономической ситуации не косвенно, через решимость уйти в многомесячное пешее путешествие, а прямо? Не замедлил появиться Twitter-индикатор. В 2010 году ученые из Университета Индианы и Университета Манчестера построили индекс спокойствия, опираясь на частоту употребления в популярной соцсети шести слов: "спокойный", "настороженный", "уверенный", "жизненный", "добрый", "счастливый". Был обработан огромный массив данных: 9,2 млн сообщений от 2,7 млн пользователей в период с марта по декабрь 2008 года. Обнаружилось, что индекс спокойствия на 87% предсказывает динамику индекса Доу-Джонса с лагом от двух до шести дней. Научное сообщество к исследованию отнеслось скептически: его авторы не смогли предложить серьезного объяснения найденному эффекту, кроме того, сообщения в Twitter нельзя разделить по странам, а сравнение шло с американским индексом. Не надо забывать и о том, что такие эффекты должны тестироваться на более длинном интервале: когда установился медвежий тренд, низкий индекс спокойствия, по всей видимости, ведет к падению котировок, а что в период подъема? Наоборот? Статью, однако, опубликовал весьма уважаемый Journal of Computer Science. Шутки шутками, но, возможно, положено начало новому направлению исследований.

Один из самых проверенных и, что важно, опережающих индикаторов окончания экономического процветания — индекс небоскребов ("Деньги" писали о нем год назад, www.kommersant.ru/doc/1651501). Он был придуман сотрудником гонконгского подразделения международного инвестбанка Dresdner Kleinwort Benson Эндрю Лоуренсом в 1999 году. Лоуренс обратил внимание на то, что проекты строительства самых высоких зданий затеваются во время экономического бума, а само строительство зачастую приходится уже на фазу спада. История с башнями — это кое-что посерьезнее крокодильего индекса. Представители австрийской экономической школы давно заметили, что в периоды процветания инвесторы чересчур оптимистичны в отношении будущего, отсюда растут ноги цикличности. И кроме того, у бума на финансовых рынках есть обратное влияние на экономику: он ускоряет рост ВВП, как это было во время бума доткомов, правда временно. А падать потом больнее. Получается, что корреляция высоты небоскребов с циклом экономической активности имеет научную подоплеку.

Строгое объяснение имеют и такие индикаторы пика бума на фондовом рынке, как популярность разговора об инвестировании и выборе акций среди непрофессионалов. Ряд подобных свидетельств относится к 1929 году. Сразу два известных американских инвестора в своих мемуарах заметили, что на пике рынка им начинали давать советы чистильщики сапог, правда, при пристальном рассмотрении оказалось, что речь шла об одном и том же человеке, практиковавшем неподалеку от здания Нью-Йоркской биржи, к которому захаживали известные брокеры и спекулянты. Питер Линч, выдающийся американский управляющий фондами, работавший в 1970-х--начале 1990-х, заметил, что бумаги пора продавать, если на вечеринке к нему подходит зубной врач и заводит разговор об акциях, причем не спрашивает совета, а дает его — и кому, самому Линчу! Этот эффект связан с тем, что рынок быстрее всего растет и на нем надувается пузырь, именно когда на него выходит много непрофессионалов. Такие разговорчики — очень хороший индикатор популярности акций среди широкой публики, не имеющей прямого отношения к инвестированию.

В обратную сторону этот индикатор не действует. Если разговоры о фондовом рынке не в моде, как сейчас у нас в России, это отнюдь не означает, что время покупать, ибо спад может продолжаться долго и углубляться.

Марк Фабер, известный управляющий активами и теоретик стоимостного инвестирования, долгое время живущий и работающий в Азии, в своей книге об инвестициях "Золото завтрашнего дня" также отмечает неформальные признаки бума — финальной стадии повышательного цикла, за которым неизбежно следует коллапс. По его наблюдениям, в городе строится второй аэропорт, на дорогах пробки, между тем аналитические отчеты по акциям все толще и толще, а финансисты становятся селебрити — их портреты украшают обложки гламурных журналов.

Толстые аналитические отчеты — одного поля ягода с толстыми местными газетами во Флориде в 1924-1925 годах, в период флоридского бума недвижимости. Они пухли от объявлений о продаже недвижимости. В середине XIX века в Англии случился бум железнодорожной периодики, и это связано с пузырем на рынке железнодорожных акций — в газетах и журналах печатали проспекты эмиссий новых акций и рекламировали их.

Выводы тривиальны. Чем меньше в индикаторе здравого смысла, тем более вероятно, что он не выявляет никаких причинно-следственных связей, а является результатом простого совпадения. Такие индикаторы рано или поздно дают сбои. В связи с этим вспоминается анекдот времен Брежнева, в основе которого лежит идея Льва Гумилева, что у России — двенадцатилетний цикл. Анекдот звучит так: революция 1905 года, революция 1917-го, массовое раскулачивание и коллективизация (переход к тоталитарному государству) 1929 года, начало Великой отечественной войны в 1941-м, смерть Сталина в начале 1953-го, смещение Хрущева в конце 1964-го. Дальше должен был следовать 1977-й, но советская медицина сделала все возможное, чтобы этого не случилось.

Пожалуй, самый известный из подобных никак не обоснованных индикаторов — индекс длины юбок, предложенный в 1926 году экономистом Джорджем Тейлором. Он выявил зависимость длины юбок от здоровья экономики: крепче экономика — короче юбки. Действительно, в 1929-м случился кризис и юбки стали длиннее, но дальше эффект не прослеживается. И кстати, откуда бы ему взяться? Не до такой же степени мода зависит от экономики, а если и зависит, то непонятно, какой эффект перевешивает: известно, что в Европе в войну женщины экономили на материи, но и топливо тоже понапрасну не жгли, а длинные юбки теплее. С этого индикатора, однако, стряхнули нафталин в 2009-м, когда заметили, что юбки что-то подозрительно стали удлиняться.

Впрочем, попробуйте обсудить эту тему в социальных сетях — немедленно возникнет масса версий. Услышите, например, про то, что чем хуже экономические ожидания, тем короче юбки,— якобы корыстные прелестницы так завлекают богатых поклонников. Или наоборот: мини — от беззаботности, демонстрация загорелых коленок и стройных лодыжек — признак уверенности в завтрашнем дне. Впрочем, у длинных юбок тоже есть свои аргументы: мода на них якобы отражает настрой на более серьезные отношения с меньшей долей сексуальности. А это, в свою очередь, либо означает подготовку к трудным временам, либо, наоборот, указывает на намерение извлечь максимум пользы из грядущего экономического бума. В общем, не стоит слишком сильно рассчитывать на то, что средняя длина юбок на улице подскажет наиболее выигрышную стратегию на рынке акций.

Что же касается недавних придумок, то все новые индикаторы — скороспелки, их тестировали на одном эпизоде — последнем экономическом кризисе. Многие отследить в ретроспективе и вовсе невозможно. Twitter, например, во время других кризисов не существовал. Сколько свиданий в онлайне будет у нас во время следующего кризиса (кстати, новое белье можно как раз не покупать)? Сколько человек пройдут 2200 миль по Аппалачской тропе? Сколько помады мы съедим, расстраиваясь, что нам не по карману крокодиловая сумка? И будем ли мы, ужиная дома, давиться баночной фасолью и запивать ее пивом в ожидании звонка от водопроводчика? Время покажет.