МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ
Когда генерал распрямляется на монорельсе, немедленно в руках его оказывается пешня — и погружение в жижу неизбежно.
Пока Москва переживает холода, чудовищные пробки на дорогах да обсуждает, как президент Ельцин, подобно газонокосильщику или какой-нибудь героине Сандры Баллок, оттусовался в виртуальном пространстве, в далеком Красноярском крае назревает момент судьбоносный. "А небо будущим беременно",— сказал о сходной ситуации поэт-футурист и был тысячу раз прав. В воскресенье, когда посветлеет небо на востоке, будет уже намечено, в Лебедяни нам жить или где.
Насчет этой самой Лебедяни — фонетически, во всяком случае, очень сомнительной — высказался не кто иной, как сам генерал Лебедь. Было это в 1996 году, после его успеха на президентских выборах. С телевизионного экрана удачливый кандидат высказался примерно так: я всегда знал, что Россия была и будет Лебедянью.
Смелый образ вызвал оторопь — неужели называться мне лебедянином? Спустя некоторое время реакция на генерала трансформировалась в особое чувство, которому я долго не мог подобрать названия. Настороженное изумление? Ожидание подвоха? Нет, все не то. Кто же вы, генерал Лебедь? Помощь, как ей и полагается, пришла из художественной литературы. Собственно, в мире существуют две категории военнообязанных: одни с наслаждением вспоминают службу в армии, другие с ужасом — занятия на военной кафедре. Особый менталитет первых и реакцию вторых на встречу с этим самым менталитетом описывает Анатолий Гаврилов в рассказе "Учения". Цитата будет длинной, но без нее не понять будущего: ни красноярцам — ближайшего, ни прочим — чуть более отдаленного.
"Козик посмотрел на своих подчиненных и подумал, что далеко не все из них знают, что такое отстойник свинофермы. Он с неприязнью подумал о тех, кто этого не знает.
— Пройти отстойник! — приказал он.
Нерешительно вошли в жижу. Козик взобрался на монорельс, скользил над отстойником, подбадривал:
— Вперед! За мной! Не робеть, замудонцы!
В центре отстойника Козик приказал всем присесть и погрузиться с головой. Погрузились. Тех, кто медлил это сделать, Козик с монорельса поправлял пешней".
Справедливости ради надо заметить, что Александр Иванович объявил об отказе от пешни, утверждая, что "оторвался от тех, кто с шашкой бегает, и сжал в себе генерала до возможного минимума". Но сжатый в себе генерал подобен пружине: когда он распрямляется на монорельсе, немедленно в руках его оказывается пешня — и погружение в жижу неизбежно.
Что до красноярских выборов, их не столько выигрывает Лебедь, сколько с поразительной бездарностью просаживает правящий губернатор. Образ Валерия Зубова есть воплощение нынешней неадекватности власти. Жестокий недуг, поразивший многих московских политиков, теперь свирепствует и в провинции. Состоит он в непонимании одного простого, но принципиального обстоятельства: если ты сел на трон (или даже самый маленький трончик), ты автоматически становишься для твоих подданных ответственным за все их неурядицы. Презумпция виновности власти есть наследие давних времен — может, советских, а может, и царских. И это только нормальная защитная реакция: за удовольствие руководить замудонцами надо платить тем, что иначе как на подлеца либо идиота на тебя смотреть не будут.
И поди докажи, что вовсе незаслуженно. Оба гола Зубов забил в свои ворота. После первого тура он вдруг создал явление неслыханное — красноярский сепаратизм, обратившись к президенту с угрозой "оформить обретение краем особого статуса". Перед вторым пригласил себе на подмогу Аллу Пугачеву — но не петь, а "поддержать", что бы это ни значило. Советская дива, генсек шоу-бизнеса символизирует, несомненно, все старое — песни о главном, порядок, чью-то молодость, стройотряд, картошку, танцульки в клубе, звиздюли от деревенских. Но всерьез этим заманивать спустя семь лет после того, как развалилась вонючая советская власть, можно только в двух случаях. Либо по глупости, либо если для тебя самого в прошлом текли особенно жирные молочные реки в особенно густых кисельных берегах.
Но по какому-то закону природы в ситуации "хуже некуда" призыв к старому порядку никогда не бывает успешен. Ну а порядок новый, хоть словосочетание и вызывает дурные ассоциации,— это хоть какое-то обещание будущего.
Для того, чтоб понять победительную силу новизны, можно сравнить, к примеру, двух жестоких алармистов-антилебедевцев: Рыжкова старого и малого, Николая и Владимира. Оба предостерегают: берегитесь! Не пущайте генерала на монорельс! Но как же по-разному делают они это.
Верный однажды найденному образу плачущего большевика Николай Рыжков причитает: "Страна содрогнется, когда узнает, какими бесцеремонными методами генерал ведет избирательную кампанию. Он, конечно, думает, что это для него — трамплин на президентское место. Нужен ему Красноярский край, как кому-то пятая нога".
Рыжков-второй — Шурик, вечный тип студента-очкарика — не в пример образней и убедительней: "Если две основные политические силы — правоцентристские во главе с президентом и левые во главе с коммунистами — терпят неудачу, то на арену выходит третья сила, точно так же, как это произошло в Германии в 30-х годах".
Если бы этим мыслям добавить еще чуточку оригинальности... Впрочем, отпущенный ему Богом и судьбой на первую декаду мая запас оригинальности Владимир Рыжков истратил на отказ от предложенного ему поста. Для России поступок невиданный: уж не шутка ли это? Не чем-нибудь, а Аппаратом Правительства Руководить отказался. А что, если предложить ему, например, Управлять Делами Кремлевского Киберпанка? Неужели и тогда?..
Но не надо больше искусительных экспериментов. Отвергнуть столь сладостную кормушку, как аппарат исполнительной власти, и предпочесть из идейных соображений придурковатое, униженное, зависимое собрание законодателей есть поступок возвышенный. Жесты такого сорта, иногда заметные в сферах, где, кажется, ничего искреннего или естественного быть не может, и внушают надежду на своевременное появление какой-нибудь четвертой, пятой или хоть сто пятой силы, которая худо-бедно убережет замудонские головы от пешни.