Два миллиарда человек ждут сегодня одного: начала последнего в этом веке чемпионата мира по футболу и его первого матча между сборными Бразилии и Шотландии. Главная интрига этого чемпионата: останутся ли четырехкратные чемпионы мира бразильцы непревзойденными королями футбола XX столетия или их результат повторит сборная Италии или Германии.
Вечером к телевизионным экранам сядут политики и бизнесмены всех стран и всех рангов. Замрет деловая и политическая активность. Бомжи будут пробираться в укромные уголки питейных заведений: показывать чемпионат мира выгодно любому бару вне зависимости от его месторасположения. На площадях французских, итальянских, мексиканских городов народ будет толпиться у огромных проекционных мониторов. В некоторых странах остановится вообще вся жизнь. Не позавидую бразильским гражданам, которым сегодня вечером потребуется медицинская помощь: "скорая" приедет лишь через два часа. Только тогда, когда врачи досмотрят матч Бразилия--Шотландия, и никак не раньше. А в итальянских тюрьмах спешно монтируются комнаты для коллективного просмотра телетрансляций. Не дай Бог не успеть к матчу Италия--Чили: начнется бунт.
Чемпионат мира — единственное международное событие, восприятие которого идентично в любом уголке Земли. ФИФА — единственная организация, в которую входит больше государств, чем в ООН,— 194. Позавчера, например, новый президент ФИФА Йозеф Блаттер принял в ее ряды государства Теркс и Кайкос. Не за силу этих команд — без них мировой футбол пока обходился, а потому что и на затерянных в Карибском море островах футбол любят так же, как и в Италии с Бразилией.
Почему? Почему именно футбол к концу века стал главным зрелищем для трети человечества? Это при том, что подавляющее большинство оставшихся двух третей либо слишком мало по возрасту, чтобы интересоваться футболом, либо слишком бедно, чтобы обладать телевизором, либо в силу неотложных дел и профессиональных обязанностей с сожалением пропускает телетрансляцию.
Феномен массового психоза, который возникает во время каждого чемпионата мира, до конца не исследован. Наверное, это и невозможно. Слишком много эмоций и подсознательных желаний удовлетворяет футбольный болельщик во время матча, и каждый — свои. Тут и иллюзия сопричастности общему действу (нас два миллиарда), и прощение собственных нереализованных возможностей путем отождествления себя с футбольными героями, и эстетическое наслаждение, и — для любителей интриги — присутствие при рождении детектива, сценарий которого пишется у него на глазах.
Антураж ЧМ-98 появлению интриги и эстетики способствует: наконец-то чемпионат мира проходит в футбольной стране, где зрители не будут сопровождать удар выше ворот овацией, перепутав правила европейского и американского футбола. Несомненно, миру станут известны новые герои — отношение к чемпионатам гипертрофированно настолько, что единственный за всю жизнь удачно сыгранный матч, если он пришелся именно на мировое первенство, делает футболиста кумиром. Равно как и единственная за всю жизнь ошибка может стать не только роковой в смысле имиджа, но и по-настоящему смертельной, как это случилось с колумбийцем Андреасом Эскобаром, убитым за забитый в собственные ворота мяч.
Что же, футбол, при всей своей виртуальной телевизионности, стал слепком жизни, собирая в фокус все ее пороки и достоинства. Случались футбольные войны — самые настоящие, с применением регулярной армии,— но были и футбольные перемирия. И перемирий, когда враждующие стороны либо бросали войну ради футбола, либо хотя бы временно братались, было больше. То есть футбол является, говоря на сухом языке, сдерживающим общественно-политическом фактором, а говоря проще — делает людей добрее друг к другу.
На сей раз телезрителям повезло. 12 лишних матчей — не 52, как четыре года назад, а 64. Длиннее на двое суток — не 31 день, а 33. Жаль, что почти два миллиарда таких разных людей объединяются только на один месяц. Один раз в четыре года.
АНДРЕЙ Ъ-ТАРАСОВ