Дело о девяти банках морфия

54 килограмма морфия похитила группа преступников со склада Чимкентского химико-фармацевтического завода в 1959 году. Расследование продолжалось более трех лет, и милиция вместе с прокуратурой и КГБ, пытаясь найти девять исчезнувших шестикилограммовых банок с морфием, не стеснялись в выборе средств воздействия на подозреваемых и их адвокатов.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ

Необычное ограбление

То, что произошло ночью 7 сентября 1959 года на Чимкентском химико-фармацевтическом заводе, квалифицировалось Уголовным кодексом чрезвычайно просто — ограбление. Неизвестные проникли на завод, обезвредили охрану и вывезли со склада готовой продукции весь имевшийся там на тот момент морфий — девять шестикилограммовых банок. Стоимость похищенного по действовавшим в то время государственным ценам была колоссальной — 570 661 руб. А если пересчитать стоимость похищенных сотен тысяч доз, которые можно было получить из похищенного чистого морфия, по ценам черного рынка, получались запредельные цифры, не укладывавшиеся в сознании советского человека конца 1950-х годов.

У прибывшего на место происшествия милицейского и прокурорского начальства сразу же появилась версия происшедшего: действовали свои — сотрудники завода или, по крайней мере, те, кто хорошо осведомлен о заводских делах. Всякая мысль о гастролерах была отметена сразу. Преступники хорошо знали, где и что нужно брать, а главное, действовали очень быстро, что свидетельствовало об отличном знании обстановки. Кроме того, мало кому за пределами Чимкента было известно не то что о продукции химфармзавода, но даже о самом его существовании.

Завод основали в 1882 году купцы Иванов и Савинков, а затем им владел купец Черняев. Первоначально предприятие занималось переработкой полыни и производством модного на рубеже XIX-XX веков глистогонного средства сантонина. По названию основной продукции завод долгие годы именовался Чимкентским сантониновым. Немногие и до революции знали, что помимо сантонина завод производит еще и не менее модное обезболивающее — морфий, который приносил его владельцам основную часть доходов.

Профиль предприятия не слишком изменился и после революции, когда он во времена НЭПа сдавался в аренду частным предпринимателям, а по возвращении под государственное управление и стал именоваться Химико-фармацевтическим заводом N1 имени Ф. Э. Дзержинского. Однако из-за того, что предприятие вырабатывало только субстанции для производства медикаментов и не занималось производством и фасовкой препаратов для населения, его название и характер производимой продукции оставались известны только узкому кругу специалистов, да еще его работникам и жителям Чимкента.

Так что гастролеры сразу отметались, и начальник уголовного розыска Южно-Казахстанского областного управления милиции Георгий Титоров немедленно взялся за работников предприятия и прикомандированных к нему людей. Прежде всего его внимание привлекли работавшие на заводе строители из сторонней подрядной организации — "Деревохимпрома". И их прораба Лобова немедленно взяли в разработку. Затем начались обыски и аресты тех, кто с ним общался, а также тех, кто работал в ту ночь на заводе.

Но быстрого результата добиться не удалось. Арестованные упорно отрицали свою вину. А от Титорова, курировавшего его замначальника уголовного розыска Казахской ССР Акима Спасенова, оперуполномоченного Алексея Шумаева и прокурора следственного отдела прокуратуры Южно-Казахстанской области Владимира Матвиенко руководство требовало немедленного раскрытия преступления. Поэтому руководители следственной бригады решили не церемониться с арестованными.

Протокольные избиения

В докладе следственной группы Прокуратуры СССР, занимавшейся изучением следствия по чимкентскому морфиновому делу, составленному 11 июля 1964 года, говорилось:

"Чтобы добиться угодных показаний, арестованные подвергались избиениям, угрозам, шантажу и провокациям, допускались незаконные задержания свидетелей и продолжительное их содержание в КПЗ, к ним также применялись угрозы. На допросах, проводимых Матвиенко, арестованные Кунгурцев, Нуриезданов, Сафонов, Лобов и Амиров систематически избивались Титоровым и Шумаевым. Арестованный Жилин избивался Спасеновым, избивался также арестованный Розметов. Жалобы арестованных на незаконные методы ведения следствия оставались без должного внимания. А когда арестованный Нуриезданов пожаловался, Титоров за это его ударил. Под воздействием Титорова и Матвиенко Нуриезданов вынужден был собственноручно написать "признательные" показания об участии в ограблении склада. Требуя признания, Титоров грозил расстрелом Жилину, Лобову".

Однако угрозами дело не ограничивалось. К процессу добывания признательных показаний подключили внутрикамерных агентов милиции:

"В плане оперативных мероприятий предусматривалось воздействие на арестованных в КПЗ со стороны сокамерников. Этот план реализовался с помощью Клевакина К. П. и Малякина С. М., которые в КПЗ Чимкентского ГОМ избивали Кунгурцева, Сафонова, Жилина. Они, Клевакин и Малякин, систематически издевались над арестованными, избивали их и, издеваясь, сажали на парашу".

Как свидетельствовали собранные Прокуратурой СССР доказательства, Титоров со товарищи действовали в лучших традициях недавних сталинских времен:

"Требуя от Сафонова признать, где спрятан морфин, Титоров, Матвиенко и Шумаев, шантажируя Сафонова, создавали видимость ареста его отца, заявляли, что дом отца при обыске будет сломан. Шантажом и избиением Сафонова вынудили его ложно указать, что морфин якобы спрятан у гр-на Шиняева В., результатом чего был обыск у последнего, а затем Сафонов указал, тоже ложно, что морфин у гр-на Панюта П. И. Шантажируя Лобова, Титоров, Шумаев и Матвиенко ложно заявили ему о том, что его жена арестована, находится в КПЗ и после аборта истекает кровью, дочь в детдоме, дом опечатан и стоит вопрос об аресте матери. На одной из очных ставок между Розметовым и Амировым Титоров в целях запугивания говорил Амирову, чтобы он выколол глаза Розметову, если тот не признается".

Кроме того, у обвиняемых пытались получить признательные показания, используя "сыворотку правды" — водку и наркотики:

"Чтобы получить признательные показания от арестованного Кунгурцева, Титоров и Матвиенко 7 октября 1959 года на автомашине возили его для встречи с женой, а затем в столовой Химфармзавода напоили его водкой. По заданию Титорова гр-н Перепелятников в КПЗ курил с арестованным Сафоновым анашу с тем, чтобы, используя состояние опьянения, добиться от Сафонова признательных показаний. Анашу для этого Перепелятникову дал Титоров".

Чтобы сбить обвиняемых с толку, не дать им общаться с родными, адвокатами и создать невыносимые условия, их постоянно переводили с места на место:

"В тех же целях — получения угодных показаний — арестованных Нуриезданова, Кунгурцева, Жилина и др. длительное время после получения санкции прокурора на их арест содержали не в тюрьме, а в различных КПЗ (Чимкент, Ленгер, Сайрамский район), где они находились в ненадлежащих условиях (без постелей, бани, санобработки, получали горячую пищу раз в сутки)".

А когда и это не помогло, решили устроить для главного подозреваемого, Сафонова, имитацию его убийства:

"Кроме того, Шумаев совместно с бывшим замначальника ОУР МВД Южно-Казахстанской области Кузнецовым М. Г. 23.ХII-59 года организовали незаконное мероприятие с инсценировкой убийства Сафонова. Для этой цели были привлечены Клевакин и Малякин, а также гр-н Ханы-Навруз-Оглы, которым было дано задание ночью вывезти Сафонова за город и под угрозой убийства заставить выдать морфин. Клевакина, ранее осужденного за убийство, вооружили пистолетом и предоставили автомашину. Операция не была выполнена лишь потому, что Сафонова не оказалось дома. При выполнении этого задания, когда Ханы-Нарвуз-Оглы отказался ехать к Сафонову, то Клевакин пистолетом ударил его по голове, причинив легкое телесное повреждение".

По сравнению со всем этим обращение со свидетелями выглядело почти гуманным. Их только незаконно задерживали и сравнительно недолго держали за решеткой, добиваясь показаний:

"Незаконно были задержаны и водворены в КПЗ свидетели Борщин М. Н., Сулейменов И., Халметов К., Рузаметов К., Борщин Н. Н., Алешков Ф. Г., Худайназаров Е. И., Асадулин Т. З., Суровяткин А. С, Асильбеков Е., Лаптев Й. А., Аппаков Б. Так, задержания Аппакова и Асильбекова были запланированы Титоровым и Шумаевым в зависимости от получения от них "желаемых" показаний. Задержания Рузаметова, Сулейменова, Халметова были запланированы лишь потому, что они в ночь ограбления склада работали на заводе. Гр-н Лаптев был задержан только потому, что оказался в доме Сафонова, когда там производился обыск. В КПЗ содержались без разрешения прокурора Суровяткин и Лаптев по трое суток, Сулейменов, Рузаметов и Борщин четверо, Алешков пять, а Лобов шесть суток. Член КПСС Рузаметов был задержан, когда его жена лежала в больнице, а дома оставались пятеро малолетних детей. С тем, чтобы скрыть незаконное содержание задержанных в КПЗ сверх установленного срока, по указанию Титорова в официальные документы вносились ложные данные. Постановления об освобождении выносились прошедшим числом, так же отмечалось и в журнале. По отношению к свидетелям допускались провокации с целью получения угодных показаний. Свидетелю Лаптеву Титоров ложно заявил о том, что Сафонов утверждает об участии его в хищении. При этом Титоров делал вид, что зачитывает показания Сафонова. Жене арестованного Сафонова — свидетелю Чепурной В. Г.— Матвиенко и Титоров тоже заявили, что ее муж признался в хищении морфина. Чепурной обещали помочь с восстановлением на работу и с получением квартиры, если она даст требуемые показания".

Но добиться результатов так и не удавалось. Обвиняемые то признавались, то отказывались от признаний. Не было прорыва и в главном: найти морфий не удалось. Тогда милицейское и прокурорское начальство договорилось о переводе подозреваемых в тюрьму КГБ. Там камеры были оборудованы аппаратурой прослушки, и, сажая фигурантов попарно, следственная бригада надеялась получить хоть какие-то зацепки. Но и этот способ ничего не дал. Титоров, Матвиенко и Шумаев, видимо, сочли, что остается только одно — бить подозреваемых до подписания признания.

Вынужденные признания

Как говорилось в докладе Прокуратуры СССР, обвиняемых довели до нечеловеческого состояния:

"Ранее работавший на Химфармзаводе, исключенный из членов КПСС в связи с делом о хищении морфина Жилин Л. С., объясняя, почему во время следствия он оговорил себя и других, показал следующее: "...доведенный до отчаяния, чувствуя, что я больше не могу выдержать физически и морально безконечные издевательства надо мной, сопровождаемые систематическим избиением в камере и кабинете, я решил дать следствию любое показание, какое угодно ему от меня. Это решение свое я принял только для того, чтобы прекратить избиения..." 27 декабря 1959 года Жилин в тюрьме N3 г. Чимкента попытался вскрыть себе вену.

Лобов Н. И., до ареста работавший прорабом "Деревохимпрома", пояснил, что "в результате нанесенных мне побоев я вынужден был признать себя виновным... Видя безвыходное положение, я решил оговорить себя, лишь бы не допускать дальнейших издевательств..." Будучи арестованным, Лобов из КПЗ Ленгерского ГОМ писал жене:

"...Я нахожусь в Ленгере, в милиции, зачем они запрятали сюда — и не знаю, говорят, чтобы не мешал вести следствие. Я им даю слова сказать, они мне слово, а я им десять, они, конечно, по скульям за это..." (письмо от 6 февраля 1960 года).

"...Пишу, наверное, в последний раз, с каждым приездом создают режим все строже. Если только они в дальнейшем будут так со мной обращаться, я или удавлюсь, или зажгу милицию..." (письмо от 10 февраля 1960 года).

Ниуриезданов, Кунгурцев, Сафонов и Амиров тоже показали, что оговорили себя и других в результате того, что их избивали Титоров, Шумаев, Спасенов, избивали в присутствии Матвиенко. Следствием также установлено, что об избиениях Кунгурцева, Сафонова и Жилина в КПЗ было известно бывшим начальнику Чимкентского ГОМ Файзиеву Т. Ф., его заместителю Савину Л. П. Последние ограничивались докладом об этом Титорову, а сами не приняли мер к предотвращению этих незаконных действий. На доклад дежурного ГОМ Гришко о том, что в камере дерутся, Файзиев ответил, что "это не Ваше дело". В отношении Савина имеются показания Жилина и Кунгурцева о том, что в его присутствии их избивали, что Кунгурцева Савин однажды пытался ударить ногой. Имеется заявление Кунгурцева об избиении его бывшим ст. оперуполномоченным УВД Чимкентской области — Якушевым А. Ф.".

Однако после получения признаний возникла новая проблема. Областной суд, куда направили дело, рассмотрев его, прислушался к обвиняемым и адвокатам, настаивавшим на том, что признания получены незаконными методами, и отправил дело на доследование. Но команда расследователей зашла уже слишком далеко и прекрасно понимала, что в случае оправдания подсудимых они сами могут оказаться подследственными. А потому дело передали в Верховный суд Казахской ССР, где подсудимых все-таки осудили:

"За хищение морфина были арестованы и привлечены к уголовной ответственности, а в 1961 году Верховным судом Казахской ССР осуждены к длительным срокам лишения свободы — Кунгурцев А. И., Сафонов П. В., Жилин Л. С., Лобов Н. И., Нуриезданов М. Т., Амиров Х. Х., Розметов Ю.".

Казалось бы, теперь милицейско-прокурорская бригада могла праздновать победу. Как говорилось в докладе Прокуратуры СССР, они даже попытались отомстить судьям областного суда и адвокатам:

"26 марта 1961 года Титоров после того, что Верховный суд Каз. ССР 24 марта 1961 года вынес приговор, которым осудил к длительным срокам лишения свободы Кунгурцева, Нуриезданова и др., написал, а начальник УВД области т. Утегенов подписал справку в отдел административных органов ЦК КП Казахстана, которой неправильно информировал партийные органы о судебном процессе по указанному делу Южно-Казахстанского областного суда в сентябре-октябре 1960 года. В отношении состава суда, принявшего правильное определение о необходимости дело Кунгурцева и др. вернуть для производства дополнительного расследования, в справке от 26 марта 1961 года указано, что дело было "умышленно сорвано", что "адвокаты тт. Гешель, Кацман и Дьяков в своих вопросах к подсудимым и свидетелям старались раздуть провокационные заявления подсудимых о том, что якобы к ним применяли недозволенные методы расследования, и этим самым они старались сорвать процесс"".

А чтобы адвокаты перестали подавать апелляции, Титоров попросту арестовал одного из них. Теперь, казалось бы, дело было окончено. Но в дело вмешалась Прокуратура СССР.

Повторное следствие

"По протесту зам. Генерального прокурора Союза ССР т. Мишутина,— говорилось в том же докладе,— приговор Верховным судом Союза ССР 31 января 1963 года был отменен. При дополнительном расследовании в 1963 году было установлено, что хищение морфина совершено другими лицами — Симченко Н. В., Трифоновым В. Е. и др., которые судом осуждены, а в отношении первой группы арестованных дело прекращено за отсутствием в их действиях состава преступления. После трех с половиной лет содержания под стражей 7 человек из заключения были освобождены".

А затем последовал новый поворот дела:

"Южно-Казахстанский краевой суд, рассмотрев дело по обвинению Симченко и других вынес 2 ноября 1963 года частное определение о возбуждении уголовного дела против Титорова, Матвиенко, Шумаева, Спасенова, указав в нем, что они "при проведении следствия допустили по делу грубое нарушение социалистической законности, попирание прав невиновных граждан, т. е. методам, давным-давно осужденным партией, извращением политики партии по вопросу борьбы с преступностью"...К уголовной ответственности по обвинению в применении недозволенных методов следствия, превышении служебных полномочий, принуждении путем насилия к даче показаний привлечены Титоров, Матвиенко, Спасенов, Шумаев, Малякин, вина которых доказана показаниями потерпевших, свидетелей, документами. В отношении Клевакина дело производством прекращено ввиду его смерти. Титоров Г. М. арестован 6 марта 1964 года, Шумаев А. Я. 28 марта 1964 года, в отношении остальных обвиняемых мерой пресечения избрана подписка о невыезде с постоянного местожительства".

1 декабря 1964 года завершился суд, и кроме приговора было вынесено частное определение в адрес прокуратуры и милиции, где описывались многие детали незаконного следствия по делу о чимкентском морфии, не попавшие в доклад Прокуратуры СССР. К примеру, об агентурной работе милиции в нем говорилось:

"В целях вовлечения лиц к агентурной работе применяются шантаж, угрозы и другие неприемлемые методы. В результате в агентурную работу вовлекаются случайные люди, на которых нельзя полагаться в работе. Так, работники милиции осужденного Малякина, имевшего четыре судимости в прошлом, завербовали в агентурную работу под угрозой привлечения его к уголовной ответственности за совершенную им карманную кражу. Агент Клевакин также имел неоднократную судимость за тяжкие преступления. Освобожденного из заключения Досанова, который по выходу из колонии обратился в органы милиции с просьбой оказать ему помощь в трудоустройстве, также завербовали агентом в целях якобы его проверки — стал ли он на путь исправления. Заключенному Анаркулову, давая задание провести необходимую работу в камере с потерпевшим Розметовым, работники милиции обещали ему снизить срок наказания. Без какой-либо на то необходимости допускали спаривание агентов в камерах, т. е. двустороннее раскрытие их одного перед другим как таковых, что создавало их численный перевес перед арестованными, подвергающимся такой разработке. Это впоследствии вело к применению со стороны агентов физических мер воздействия в отношении лиц, с которыми они имели задание "работать". Так, спаренные агенты Клевакин и Малякин избивали потерпевших Кунгурцева, Жилина, Сафонова".

Как оказалось, Титоров фабриковал не только признательные показания, но и материалы для высших партийных инстанций:

"В январе месяце 1961 года жалобы потерпевших об избиениях проверялись комиссией ЦК КПК. Однако работники милиции многие известные им обстоятельства по делу о нарушениях законности от этой комиссии скрыли и не дали тогда возможности для вскрытия допущенных нарушений законности. Так, комиссии были представлены две ложные справки о том, что Клевании и Малякин, на которых жаловались потерпевшие об избиении в камере, якобы были арестованы как лица, не имеющие документов, а по установлении их личности они были освобождены из-под стражи и их местонахождение неизвестно. Этим было явно скрыто, что они являлись агентами".

Как выяснил суд, все милицейское и прокурорское руководство знало о применяемых методах выбивания признаний и спокойно наблюдало за происходящим:

"Несмотря на длительное ведение расследования, на потерпевших каких-либо данных, уличающих их вину, не было установлено ни следствием, ни проведенными оперативными мероприятиями. Наоборот, в получаемых оперативных сведениях были данные о том, что осужденные Спасенов, Титоров, Шумаев избивают потерпевших и что поэтому они были вынуждены ложно оговорить себя и других. Например, это было зафиксировано специальной записывающей аппаратурой из бесед совместного содержания потерпевших Сафонова и Лобова во внутренней тюрьме КГБ КазССР. Эти записи в свое время читали, как об этом заявили свидетель Селезнев и осужденный Спасенов, многие ответственные работники: Федоров, Рылов, Юсупов, Джексенов и другие. Однако этими лицами никаких мер к выяснению нарушений законности принято не было. Они скрыли эти важные для дела обстоятельства от партийных и прокурорско-судебных органов, необходимых для правильного разрешения дела".

Мало того, руководство до конца пыталось спасти подчиненных от наказания:

"Несмотря на то что МООП КазССР и Южно-Казахстанскому краевому УООП еще в ноябре месяце 1963 года было известно о возбуждении уголовного дела на Спасенова, Титорова, Шумаева, они не были уволены с работы и до сего времени не обсужден вопрос об их партийности. Так, Шумаев до 28 марта 1964 года работал следователем по особо важным делам ОУР МООП КазССР. Министерство даже на время вызова следователями Шумаева в г. Чимкент выдавало ему деньги, командировочное удостоверение и требование на право бесплатного проезда на любом виде транспорта. После возбуждения судом уголовного дела на Спасенова, Титорова, Шумаева в ноябре 1963 года Министерством была назначена специальная ведомственная комиссия, которая пришла к выводу, что эти лица виновны в нарушении законности, и поставила вопрос перед руководством Министерства о немедленном увольнении их с работы в органах. Этот вопрос рассматривался па специальной коллегии Министерства. Однако и после этого Спасенов, Титоров, Шумаев не были уволены с работы. На расширенном заседании коллегии Южно-Казахстанского краевого УООП, где председательствовал Утегенов, рассматривавшем представление органов следствия о нарушениях законности работниками этой системы, как показал суду бывший зам. нач. ОУР УВД Кузнецов, отдельные члены коллегии вместо осуждения имевших место недостатков в работе на глазах у всего оперативного состава укоряли его за то, что он якобы "разболтал" органам следствия известные ему по делу обстоятельства. Работники областного управления милиции с целью освобождения Титорова из-под стражи сфабриковали ложный протокол общего собрания коллектива с ходатайством о передаче его на поруки, тогда как такого собрания не было".

Еще интереснее, как говорилось в частном определении, обстояло дело со следователем Матвиенко:

"Допустивший явно неквалифицированное расследование дела с грубыми нарушениями законности Матвиенко был взят в центральный аппарат Прокуратуры республики, где тому же Матвиенко передавались жалобы потерпевших об избиениях, а также само дело, возвращенное судом на доследование, по которому он и готовил проекты протестов в различные судебные инстанции".

Суд рассмотрел и еще один важный вопрос: а куда же смотрел прокурор, обязанный контролировать ход следствия и следить за законностью? В частном определении говорилось:

"Так, бывший зам. Южно-Казахстанского облпрокурора Гапич, работающий ныне прокурором Кокчетавской области, который осуществлял непосредственный надзор за расследованием дела на потерпевших, давал санкции на их арест без убеждения в обоснованности ареста и без предварительной беседы с задержанными. В ходе расследования дела потерпевшие неоднократно обращались к Гапич устно и письменно о применении к ним недозволенных методов ведения следствия. Однако он на них не реагировал. Несмотря на это, комиссии ЦК КПК дал ложную телеграмму о том, что потерпевшие к нему не обращались никогда с жалобами. И в суде Гапич вел себе неискренно".

Гуманное наказание

В приговоре Верховного суда Казахской ССР говорилось:

"При определении меры наказания суд учитывает повышенную общественную опасность совершенных преступлений Спасеновым, Титоровым, Шумаевым и Матвиенко, которые, находясь на высоких и ответственных должностях в следственных органах, сами были призваны бороться со всякого рода нарушениями законности. Кроме того, суд учитывает наступившие для потерпевших тяжкие последствия, когда в результате совершенных подсудимыми преступлений ни в чем не повинные Нуриезданов, Кунгурцев, Жилин, Амиров, Розметов, Лобов и Сафонов более трех лет каждый необоснованно находились в заключении, что причинило им и их родственникам огромный и непоправимый моральный и материальный ущерб. Свыше 10 человек советских граждан незаконно были задержаны и водворены в КПЗ без каких-либо на то оснований. Суд персонально учитывает:

— в отношении Спасенова то, что он, занимая высокий пост по сравнению с другими подсудимыми, не только не пресекал допускаемые на его глазах нарушения законности, но и сам стал на этот путь;

— в отношении Титорова то, что он среди других подсудимых являлся наиболее злостным нарушителем законности, который не только занимался рукоприкладством и превышением служебных полномочий, но и в целях предупреждения раскрытия совершенных ими преступлений принимал всякого рода меры, направленные на опорочивание других должностных лиц и граждан, составлял фиктивные документы и тому прочее;

— в отношении Шумаева то, что он являлся одним из активных нарушителей законности в этой группе;

— в отношении Матвиенко то, что он, являясь представителем органов прокуратуры, стоящей на страже законности, не принимал меры к пресечению нарушений законности со стороны Спасенова, Титорова, Шумаева и Малякина. В то же время суд принимает во внимание, что Матвиенко является инвалидом Отечественной войны, страдает туберкулезом легких.

— в отношении Малякина суд учитывает, что он преступление совершил не по своей инициативе и суду более искренне по сравнению с другими подсудимыми рассказал известные ему обстоятельства по делу".

В итоге Спасенова приговорили к трем годам колонии общего режима, Титорова — к пяти, Шумаева — к трем, Матвиенко — к году. А агента Малякина приговорили к году условно.

Дело рассматривалось в закрытом режиме, а его материалы засекретили. Народ не должен был знать, что такое может происходить в советской стране.