Дети "Огонька"

Наталья Радулова, Краснодарский край

В 1953 году наш журнал вышел с фотографией молодой колхозницы на обложке. Этот снимок стал началом большой любви.

Мы сидим за длинным столом в станице Ленинградской. Дети, внуки и правнуки той самой героини "Огонька" собрались, чтобы отметить день рождения: "Ей бы сейчас исполнилось 80 лет". Нам протягивают семейный альбом, в нем — такая значимая для всех присутствующих обложка. Старенькая, истертая. С нее все началось.

Вообще, в 1950-е портреты колхозниц на страницах журнала появлялись часто: то свинарка Сахарова облучает поросят кварцем, то звеньевая Самодрыга собирает хлопчатник, то знатная доярка Лысько с ведром позирует. Так что снимок телятницы из колхоза им. Кирова Краснодарского края особой сенсации не вызвал. "Галина Шустикова завоевала почет в своем районе большим и упорным трудом,— сухо писал корреспондент.— В этом году Шустикова закончит трехгодичные курсы и получит звание мастера животноводства первого разряда". Но именно эта публикация перевернула жизнь старшего сержанта Владимира Мареева. С листком из "Огонька" он приехал в станицу в 1953 году из Чувашии: "А где здесь живет вот эта девушка, товарищи? Шустикова? Я хочу ее взамуж взять". "И ведь взял,— смеется старшая дочь, Людмила.— Папа был человек решительный".

Девушка с обложки

Все, что тогда случилось, Владимир Мареев сам описал в своем дневнике — нам показывают и эти его старенькие тетради. "Наступил июль 1953 года, пришел приказ о расформировании нашей армии, и я как сверхсрочник решил уволиться. Вечером собрались все ребята, малость выпили и пошли в соседнюю деревню смотреть кино. Здесь мне Вася Бояров показал "Огонек", где на обложке был портрет моей будущей жены Галины".

Владимиру шел 25-й год, он раздумывал, куда ему ехать дальше, как устраивать судьбу. Можно было податься на Север к брату, или в Харьков к другу, или вообще на Волгу — широка страна моя родная. Но тут — иллюстрированный журнал "Огонек"! И девушка — красивая, улыбчивая. Может, к ней и поехать? Тем более что короткая заметка характеризовала ее самым лучшим образом: "Вырастить за год 225 телят, уберечь их от болезней, добиться хорошей упитанности — дело хлопотливое и трудное. Иногда около теленка приходится проводить бессонные ночи: ждать с подогретым молоком, когда теленок проснется, чтобы сразу же покормить его; измерить температуру; вывести пораньше на свежий воздух; правильно определить порцию молока; дать вовремя глауберовой соли; сделать массаж больному. Да мало ли бывает забот у телятницы, если она твердо решила не иметь за год ни одного случая падежа!" Владимир тайком вырвал из журнала обложку и спрятал ее в карман. "Еду!" — решил.

В станице Ленинградской его встретили настороженно. Председатель колхоза сообщил, что Галина, бывшая воспитанница детдома, живет на хуторе: "Если едешь не с добрыми намерениями, то не повезем тебя к ней". Всем своим видом председатель давал понять: много вас таких, женихов — после публикации в "Огоньке" Шустиковой мешками шли письма со всего Советского Союза,— а телятница передовая у нас одна. Но после того как Владимир выпалил: "Обещаю остаться в колхозе, если с Галиной договоримся", председатель заметно повеселел, вызвал водителя: "Отвези жениха! Да с ветерком!"

"Едем мы мимо хлебных полей,— писал Владимир,— а я думаю, как же я уеду назад, если удача отвернется от меня, если не договоримся с Галей, ведь я о ней ничего не знаю, а она — обо мне". Высадил шофер жениха возле колхозной кухни, развернулся и уехал. Совсем тоскливо старшему сержанту стало. Но бойкие поварихи подали обед, угостили и гостя. Стали подходить люди, знакомиться. "Тут мимо забора идет девушка низкого роста, с улыбкой на лице, прошла мимо сидевших нас в контору, у меня на сердце стало так хорошо, я узнал ее — это была Галина".

Селяне представили девушке кавалера: "Вот, явился свататься". Владимир подтвердил: так и есть. Поговорили молодые, рассказали друг другу каждый о своей жизни. "И вот в комнате сидели вдвоем, уже 2 часа ночи было, я ей предложил выйти за меня взамуж, она сразу не ответила, говорила, что боится, как бы я не обманул. Я пообещал так не делать. Горел в это время в комнате фонарь, она вздохнула, подошла ко мне, села на мои колени, обняла и попросила поцеловать. Я обнял ее, наклонил к себе и крепко-крепко поцеловал, и она сказала: "Володя! Если ты мне рассказал все искренне, то я согласна выйти за тебя замуж, значит, ты моя судьба!" Она мне постель постелила (постель-то какая была — матрац соломенный, покрытый простыней, подушка соломенная и байковое одеяло). Я разделся и лег в постель, она легла отдельно от меня на другой топчан, лежим и разговариваем. Где-то через полчаса я встал с топчана и пригласил ее в свою постель, но она говорит, что неудобно в первую ночь лечь вместе, я говорю: "Галя, если мы с тобой договорились сойтись, то тут нет никакого стыда". И я сунул правую руку под голову, левую под ноги (вернее, под задницу) приподнял ее, она крепко обняла меня и я перенес ее в свою постель... И что может быть после этого между молодыми, мне кажется, все должны знать. И вот с этого момента началась наша совместная семейная жизнь. Наутро к 4-м встали, умылись и пошли управлять телят".

"Когда рожала — танцевала"

Они так всю жизнь и управляли своих телят, всегда вместе. "Мама на ферме работала и уже когда на пенсии была,— говорит Людмила.— Папа с ней рядом, запарщиком. Он варил гамульку — смесь из молока, муки и измельченного зерна. Варил хорошо, как для себя, чтобы телята не поносили. А мы им помогали. Все дети через ферму прошли". Трудолюбие Мареевых селян поражало. "Ты смотри,— говорили,— даже малыши у них встают до рассвета". Летом семья могла заработать около тысячи рублей. Зимой, правда, заработки на ферме были гораздо скромнее. Но дел не убавлялось: надо было и дрова колоть, и воду носить. "У меня трое детей,— говорит Ирина, шестой ребенок Мареевых,— я знаю, как это тяжело. Не могу представить, как мама с 10 ребятишками управлялась".

"Мама очень любила петь и танцевать,— вспоминает старший сын Владимир, которого назвали в честь отца.— Даже когда рожала, всегда танцевала, через боль". За это жизнелюбие и ценил ее, видимо, муж. Никогда не стеснялся обнять, поцеловать. Но ревновать — не ревновал. "А ведь послания от женихов все эти годы продолжали приходить,— вспоминает Людмила.— В 1963 году почтальон их еще приносил, помню. За печкой у нас всегда гора этих писем была".

А еще почтальон регулярно приносил "Огонек" — журнал, который Мареевы особенно уважают. И все, о чем писал журнал, они в эти годы переживали по-своему. В 1960-е, к примеру, в "Огоньке" много писали о фигурном катании. Обложкой новогоднего номера в 1964 году стала фотография Людмилы Белоусовой и Олега Протопопова. Чемпионы IX зимних Олимпийских игр кружились на льду — изящные, в элегантных костюмах. Красота! Тогда Людочка Мареева твердо решила стать фигуристкой. "Я не знала, что этому учатся с малых лет,— говорит она.— Уже была старшеклассницей, а все продолжала мечтать: вот закончу десятилетку, уеду в город, куплю коньки и стану чемпионкой. А пока дома перед трюмо нужные элементы буду репетировать". На районном стадионе в Ленинградской до сих пор красуется надпись вдоль трибун — "Олимпийцы среди нас!". Этот лозунг все школьные годы воодушевлял Людмилу. "Мне говорили, что поздно мне становиться фигуристкой. А я свое гнула. Появлялись у меня какие-то карманные деньги, и я их тут же спускала на фотографии фигуристов. Или вырезала снимки из того же "Огонька" — все стены вокруг моей кровати были этими картинками заклеены. А у нас ведь даже коньков для девочек не продавали, были только какие-то спортивные, мальчишечьи — братья иногда на них по замерзшей речке рассекали. Но я их не надевала — Олимпиаду я все равно собиралась выигрывать в коньках с беленькими ботиночками". Людмила не поднялась на олимпийский пьедестал, стала продавщицей. Но кататься все равно научилась, когда младшую дочь в секцию фигурного катания отдала. Мареевы свои мечты не предают.

"Хочешь жить — убивай"

Виктор, четвертый ребенок Мареевых, служил в Афганистане. "Всех солдатиков тогда заставили написать домой письма: "Дорогие мама и папа, отправляют меня водителем в Казахстан, возить уголь". И часовых выставили вдоль забора, чтобы не передали на волю ни одной неучтенной весточки". Но родители как-то догадались, где их сын. А 26 мая 1981 года мама сильно заволновалась: "Ой, с Витей что-то случилось". В этот день Виктора тяжело ранило: "Дырка в плече была — кулак залазил! В ногу тоже попало, а над глазом осколочек до сих пор сидит. Очнулся в госпитале, весь в крови. Мне — 19 лет". Он тогда не очень в политике разбирался: "Ротный так сказал: "Хочешь жить — убивай душманов". А что было делать? Не убил бы я, убили б меня. А сейчас думаю: зачем вообще лезть в чужие страны? Для этого ООН есть. Зачем посылать на смерть пацанов, которые еще мамины пирожки не забыли?"

Когда Виктор вернулся домой, мама его не узнала — так он изменился. Она скользнула по нему взглядом, взяла ведра и направилась к своим телятам. И только через несколько секунд резко обернулась, бросила ведра и стала кричать, танцевать. Ее мальчик выжил, вернулся. А когда в 1988 году в "Огоньке" вышла статья "Возвращение домой" о начале вывода советских войск из Афганистана — "Первая колонна бронетранспортеров пересекла мост через Амударью в 9 часов 20 минут по местному времени, или в 7:20 по Москве",— вся семья Мареевых радовалась: больше не будут в этой непонятной войне убивать сыновей.

Перестройку, правда, Мареевы встретили не так радостно. "Я работал водителем,— вспоминает Виктор.— Во времена застоя получал где-то 150-160 рублей. Хватало и приодеться, и приобуться, и на книжку 10 рублей положить. А потом стало совсем туго".

— Лучше всего мы жили в брежневские времена,— соглашается сестра Ирина.— Была работа, у родителей были деньги, они нам помогали. А потом мы все стали жить по талонам. "Огонек", к примеру, писал про Ельцина, многие его поддерживали. Но при Ельцине я, фельдшер-лаборант, зарплату по 6-8 месяцев не получала. А у меня дети. Выживали, как в войну, своим огородом, хозяйством.

— Я работала в столовой на военном заводе,— говорит самая младшая из сестер, Евгения.— Большой был завод, вот такущие котлы борща варили. Потом цеха один за другим стали закрываться. Столовая оказалась не нужна. Пришлось работать надомницей.

"А нас 90-е не коснулись",— сообщает дальнобойщик Сергей Мареев, ребенок N 5. Его жена Юля удивляется: "Как же не коснулись, Сережа? А сколько раз груз пытались отобрать? В тебя ведь бандиты на трассе стреляли!" Сергей пожимает плечами: "Так не убили же".

Брат Костя погиб в 1997 году. Он в СИЗО работал, поговаривали, что не случайная машина сбила его на обочине, что это была месть кого-то из преступников. Сейчас уже и не узнаешь всей правды. "Тогда чеченская война шла, и в Ростове-на-Дону, где Костя работал, все морги были забиты,— говорит Виктор.— Холодильников не хватало, трупы просто держали в целлофановых пакетах, в жаре. Опознать было невозможно... Мы его по пальцу на ноге узнали: он, когда дрова колол в детстве, по пальцу попал..."

В том году "Огонек" опубликовал интервью с Салманом Радуевым и даже поместил его портрет на обложке: "Моя борьба — за дело ислама. За мной сила, за мной правда, со мной Всевышний..." В том же, 1997-м, в нашем журнале вышла рецензия на фильм "Брат": "Киллер стал героем нашего времени. Или герой нашего времени — киллером".

"Выходи за меня"

Младший из детей, Вадим, сейчас в станице Ленинградской владеет своей фирмой: "Грузовая авторазборка. Мы покупаем КамАЗы и продаем их на запчасти". Четыре брата работают с ним. "Я сейчас зарабатываю около 20 тысяч,— говорит Виктор.— Вроде нормально, но кубометр газа стоит 4 рубля 39 копеек. Для отопления дома надо минимум тысячу кубов в месяц. Вот и считайте, сколько уходит на один только газ... Но все равно Путин после Ельцина страну поднял хорошо. Я его вообще очень уважаю, Путина. Когда была прямая линия, я ему звонил, поздравлял от всей нашей семьи с третьим сроком".

Сестра Ирина так вообще собирается вступать в "Единую Россию". Вадим, наоборот, собрался выходить из ЛДПР: "Разочаровался я в Жириновском". Сергей — за коммунистов. "Вы вспомните,— обращается он к родным,— кто нас всех к 1 сентября в школу собирал? Кто покупал ранцы и ботинки нам, многодетным? Коммунисты!" Кто-то из внуков морщится: "Ну какие коммунисты! Прохоров — единственный приличный человек". Никто никого не перебивает за этим столом. Выслушивают всех — настоящая свобода слова.

Единственное качество, которое свойственно всем Мареевым,— умение любить. Как когда-то их отец решил: "Женюсь", так и они не мечутся, определяются в своих симпатиях быстро. Особенно мужчины. Владимир, сам уже отец и дед, спокойно объясняет: "Однолюбы мы".

У Виктора на днях внучка родилась, Виктория. Внучке Людмилы уже два месяца, она вместе со всеми родственниками присутствует тут же, на дне рождения своей прабабушки. Сергей женат уже 22 года: "Я сначала услышал Юлечкин голос — к сестре в общежитие пришел, а Юля что-то из-за занавески сказала. Я как услышал, влюбился сразу. Ну вы сами послушайте, как она говорит. Ах, какой голосок, мне больше ничего не надо!" Юлия тоже признается: "Я так люблю его, меня даже храп его никогда не раздражал".

Вадим с шестого класса влюблен был в пионерку Людмилу: "Она на меня внимания не обращала, потому что я ниже ростом. Так что любовь моя была безответная. Но когда я из армии пришел, решил еще раз попробовать. Проводил ее после кино, на лавочке посидели, семечки полузгали. Вроде все нормально. И я ей сказал: "Выходи за меня". Она отвечает: "Я подумаю"". Не отшила сразу. Я так обрадовался! Вот уже 20 лет мы вместе, а к моему росту она привыкла, не обращает внимания".

Именно в семье Вадима жил отец после смерти жены Галины. "Он о маме только и говорил каждый день. Все разговоры к ней сводил,— вспоминает сын.— Да и в дневнике все время ее вспоминает, смотрите". Сын листает дневник умершего отца. В толстых тетрадях теснятся строчки — то черной шариковой ручкой выведенные, то синей. И только одно имя — Галина, Галя — везде написано красными чернилами. Сколько раз оно встречается, это имя, в его воспоминаниях? Сотни? Эти старательно выведенные алые буквы как-то сразу все объясняют — все, что, может быть, недосказано, недописано. О любви, той, что раз и навсегда. О женщине, единственной, драгоценной. О детях. О простой и честной жизни, которая была. И будет продолжаться.