Как в "Огоньке" и "Жургазе" искали "врагов народа"
Редактора "Огонька" Михаила Кольцова арестовали в Москве в ночь с 13 на 14 декабря 1938 года.
В новом, 1939 году журнал вышел вроде бы без видимых изменений. Тот же дизайн, количество страниц, тираж в 300 тысяч экземпляров и цена — 50 коп. Те же авторы: Евгений Петров (еще на три года), Исаак Бабель (еще на три месяца), Евгений Долматовский (еще на четыре десятилетия вперед).
Но изменения все-таки были. Вместо "Редактор Михаил Кольцов" стояло анонимное — "Редакционная коллегия". А на месте издателя — не "Журнально-газетное объединение. Москва", а "Издательство ЦК ВКП(б) "Правда"".
В одночасье "Огонек" (как и все издательское объединение "Жургаз", сердцевиной которого он был) стал собственностью аппарата.
Как это перевести на современный язык? Смена собственника? Корпоративный захват? Очевидно одно: "Огонек", самый популярный журнал в стране, должен находиться под прямым контролем власти.
Смене собственника, уничтожению редактора и тотальной чистке "кольцовских кадров" предшествовала большая подготовительная работа.
Враги в "Жургазе"
5 декабря 1937 года завотделом печати и издательств ЦК ВКП(б) Лев Мехлис направил секретарям ЦК Сталину, Кагановичу, Андрееву, Жданову и Ежову меморандум о журнально-газетном объединении. Документ был написан по результатам проверки и ревизии "Жургаза", который объединял 34 журнала и газеты.
Первая претензия Мехлиса: "Жургазом" должен руководить редакционный совет и его председатель. Но никакого совета нет, а Кольцов — в Испании, то есть "фактически в объединении не работает".
Мехлис: "Руководит "Жургазом" директор, на которого возложены только административно-хозяйственные функции. Долгое время директором "Жургаза" была Прокофьева, ныне арестованная. Сейчас директором является Биневич, связанный с Бубновым (нарком просвещения РСФСР, арестован в 1937 году.— "О") буквально на протяжении десятка лет".
В принципе, Кольцова можно было снимать с работы только по этому пункту из пятистраничного обвинения Мехлиса. Но когда надо кого-то уничтожить, очень кстати оказывается и ссылка на плохую финансовую отчетность:
"Финансовая дисциплина отсутствует. Сметы всех газет и журналов и штаты раздуты. Расходование гонорара в большинстве редакций преступное. Во многих изданиях гонорар размечается штатным сотрудникам даже в тех случаях, когда они не пишут статей".
Финансовые претензии были усилены политическими наветами. То, что от кольцовских кадров надо будет избавляться, Мехлису было ясно за год до ареста Кольцова.
"Кадры редакций и самого "Жургаза" сильно засорены. В числе 250 редакционных сотрудников "Жургаза":
выходцев из дворян, фабрикантов, торговцев............32
выходцев из мелкобуржуазных партий.................................6
исключенных из ВКП(б).........................................................9
коммунистов, имеющих партвзыскания...... ...............12
имеют репрессированных родственников..........................23
имеют родственников за границей......................................18
работали в буржуазной и белогвардейской печати.........10".
И далее конкретно, кто чем грешен:
"Биневич — директор "Жургаза" (работал заведующим секретариата Бубнова).
Прокофьева-Гордон — секретарь правления (муж арестован как шпион).
Гуревич (личный друг шпиона Седова (сына Троцкого.— "О")).
Бунштейн (сестра бывшего директора, ныне арестованной Прокофьевой).
Чумаков (исключен из партии за пропаганду фашистских радиостанций).
Усиевич (жена врага народа, развалившая отдел кадров).
Абольников — секретарь редакции "Огонек" (работал секретарем парткома при Прокофьевой. Зажимал самокритику и принимал участие в незаконном расходовании гонорарного фонда)".
Мехлис делает кадровую ревизию всех подразделений кольцовского "Жургаза": В "Советском искусстве" редактором оказался некто Альтман, бывший левый эсер. Его заместитель Деев имел два партийных взыскания за политические ошибки в газете "Соцсвязь" и газете окружной железной дороги. Сестра и брат Деева были исключены из партии, а муж сестры арестован. У литсотрудника Кутузова арестованы брат и два родственника по линии жены. А у репортера Крупника родственники высланы из Москвы. Журнал "За рубежом" также кишел чуждыми элементами. Переводчица Венцель была дочерью дворянина, а старший рецензент Сапир — бывшим сотрудником колчаковских газет. В журнале "Радиофронт" работник лаборатории Афанасьев распространял контрреволюционные анекдоты. Завредакцией журнала "Архитектура СССР" Горин-Хаст имел два партийных взыскания от КПК за сокрытие троцкистских взглядов. Под кадровую ревизию попали все редакции и все сотрудники. Если у человека не обнаруживалось "неправильных" родственников и знакомых, это не означало, что он спасен. Так, Каттель-Григорьев из "Архитектурной газеты" был заклеймен как рвач, а ответсеку "Детской латышской газеты" инкриминировался "развал работы в редакции".
Уничтожить можно было каждого сотрудника "Жургаза". Но начали, конечно, с Кольцова.
Как уничтожали Кольцова
Компромат на Кольцова копился с первой страницы его личного дела. Это был закон системы. "Информация" собиралась и когда журналист был на передовой под Мадридом, и когда организовывал антифашистский конгресс в Валенсии, и когда сидел на приеме у Сталина и Ежова в Москве.
Кольцов был осторожным человеком. Но кто мог предвидеть, чем аукнется в 1937-м предисловие Николая Бухарина, которое он написал к собранию сочинений журналиста в 1928 году? "Тов. М. Кольцова я знаю как хорошего коммуниста и литератора; что же касается вопроса о том, насколько удачно он оценивает отдельных людей, то эмпирических данных у меня нет",— писал Бухарин. Уж лучше бы обругал.
Были в биографии журналиста и другие не менее опасные благожелательные отзывы. Например, за подписью "С. Равич" на бланке административно-организационного управления НКВД РСФСР:
"Тов. Кольцов М.Е. в течение двух лет работал в Петрограде при Представительстве Н.К.И.Д (Наркомат иностранных дел.— "О"). Не был замешан ни в каких неблаговидных делах. Во время Кронштадтского восстания добровольно пошел на фронт".
Сарра Равич была первой женой Григория Зиновьева. Несмотря на возникновение новых жен у хозяина Петрограда и председателя Исполкома Коминтерна, Сарра Наумовна не порывала связей с Зиновьевым. Не отреклась от него, когда тот был объявлен врагом и расстрелян. И это несмотря на то, что сама прошла по тому же скорбному пути — тюрьмы, ГУЛАГ.
А потом окажется, что Кольцов дружил и с женой Ежова Евгенией, встречался с Муссолини, пригласил и сопровождал в поездке по СССР Андре Жида, а тот по возвращении во Францию написал не панегирик социалистическому государству, а антисоветский пасквиль "Возвращение из СССР".
Доносы на Кольцова шли косяком. Он отбивался, пока 27 сентября 1938 года на стол Сталину не лег главный донос, от которого Хозяин уже не мог отвернуться (см. документ).
Михаил Кольцов уже был арестован, когда к его "Делу" был подшит и донос его секретаря Ионовой. В нем неприкрытая женская ревность и зависть. Не столько к арестованному Кольцову, сколько к двум другим женщинам. К Боле Болеславской, постоянному автору "Огонька", переводчице и журналистке, и к Елизавете Кольцовой, жене Кольцова, статьи и фотоработы которой также публиковались в "Огоньке".
Женщин Михаил Ефимович обожал и был очень щедр к ним и с ними. Они ему отвечали взаимностью. Похоже, что Ионова к ним не относилась. Она негодует: "По поводу Болеславской — секретаря Кольцова в Испании. Она поехала на Парижский конгресс писателей переводчицей от инокомиссии Союза писателей. Кольцову удалось оставить ее в Испании. Болеславская стала передавать материалы в "Правду". Мне подозрителен сейчас тот факт, что Кольцов не хотел отзывать Болеславскую и Е.[лизавету] Кольцову из Испании. У Болеславской здесь мать, которая тяжело больна. Он устраивал ее в санатории, в больницу, словом, делал все, чтобы не было поводов к вызову Болеславской из Испании. Несколько дней назад мне сказала стенографистка, что Болеславская и Е. Кольцова настойчиво допытываются, где Кольцов".
Полное собрание доносов
После ареста Кольцова в "Правде" работает Комиссия ЦК, которая вычищает кольцовские кадры. Комиссия пришла к выводу, что вся редколлегия "Правды" "была на поводу у Кольцова". А могло ли быть по-другому, если Кольцова принимал Сталин?
От страха быть оклеветанными все доносят на всех.
Замзава партийным отделом "Правды" Б.Л. Левина обвиняют в том, что он получал "ценные подарки" от Кольцова, "привозимые последним из Испании". Замзав иностранным отделом Изаков во время работы в Германии присылал жене золотые часы, ложку, прибор для маникюра, кофточку, шелковые чулки и прочие вещи. А потом еще и завел роман с англичанкой. После чего "был отозван из-за границы. В 1934 году это дело рассматривалось Партколлегией КПК и Изакову был объявлен выговор". Казалось бы, при чем тут Кольцов?
"Гольденберг — пом. зав. отделом "Правды", сочувствующий, учился в Льежском университете. В конце 1922 года ездил по личным делам в Берлин (привез тело умершей невесты)".
"В качестве иностранных корреспондентов работают довольно сомнительные люди. [...] В Лондоне корреспондентом является Фрэнк Питкорн, журналист буржуазного происхождения, привлеченный к работе Кольцовым". (А кем же еще?!)
"Враги" обнаружились и в отделе иллюстрации: "В фотолаборатории нет планового просмотра устаревших снимков. Среди снимков попадаются фотографии врагов народа. Рябинин, зав. отделом, поступил в "Правду" по рекомендации ныне арестованного Кольцова".
Об отделе науки, школ и быта: "В отделе долгое время нет заведующего. Работающий с сентября месяца 1938 г. в качестве зам. зав. отделом тов. Иванов не имел ни одной встречи с членами редколлегии. В конце 1937 г. арестован муж сестры т. Иванова. В начале 1938 г. у Иванова арестован брат, работавший в Улан-Удэ".
О секретариате редакции: "Основным работником Секретариата редакции является тов. Потоцкий, зам. секретаря редакции. Враг народа Кольцов посвятил Потоцкому в 1935 г. хвалебный фельетон под заглавием "Большевик в газете", где превозносил его как прекрасного организатора. Потоцкий показал себя как плохой организатор, противник критики и самокритики. Хотя Потоцкий проводит в редакции по 14-16 часов, его работа — суетня и беготня — ничего не дает для дела. Сам он совершенно не работает над собой; некоторые сотрудники даже сомневаются, читает ли Потоцкий "Правду" как простой читатель".
Вакханалия доносов продолжала бушевать и после формального окончания большого террора.
На совещании в "Правде" 23, 26 и 27 декабря 1938 года по делу Кольцова с трибуны не только честили бывшего члена редколлегии "Правды" и редактора "Огонька", но прорабатывали двух будущих главных редакторов "Огонька" — Александра Никитина и Исаака Ерухимовича. Рассказ о 1937-м и 1938-м годах в "Огоньке" будет неполным, если не помянем и этих двух руководителей журнала.
Бывший заведующий иностранным отделом и корреспондент "Правды" в Лондоне Исаак Ерухимович решением Партколлегии КПК 21 октября 1937 года исключен из партии. За что? Скрыл в партдокументах, что был "активным троцкистом". "Не писал в анкетах, что два брата являются активными эсерами и арестованы НКВД". "В 1933 году поместил в "Большевике" вредную статью о морской стратегии". В свою защиту Ерухимович говорил, что на чистке 1933 года рассказал о родных братьях все, что знал. Что он старше брата на 30 лет, не видел его 29 лет, "даже в лицо его не знал, другого не видал и ничего о нем не знаю вот уже 20 лет.
И произошло чудо: Исаак Ерухимович был спасен. После кошмара ежовщины нужны были знаковые фигуры услышанных и прощеных. Кроме того, Ерухимович внял сталинскому намеку и до конца жизни подписывался фамилией Ермашев.
Меньше повезло Александру Никитину. В истории "Огонька" он занимал должность самый короткий срок — с N 15 по N 27 в 1939 году. 3 сентября 1939 года он был арестован. Расстрелян 28 июля 1941 года. Прах его покоится на "Коммунарке" в Бутово.
Но в живых останутся многие огоньковцы кольцовского призыва. Например, заместитель Кольцова по "Огоньку" Ефим Зозуля. Евгений Петров будет назначен главным в "Огонек" в ноябре 1940-го. И Зозуля, и Петров погибнут во время Великой Отечественной.
...Как-то поэт Михаил Светлов выступал на вечере памяти одного молодого поэта, покончившего жизнь самоубийством в 1935 году. "Жаль,— сказал Светлов,— мог бы еще пожить два года".
Это относится ко многим жертвам 1937-1938 годов. Они могли бы пожить еще несколько лет.